Терминов, описывающих единое пространство, могло бы быть меньше (хватило бы политического и экономического), могло бы больше (можно дописать поликонфессиональное и научное, гуманитарное и культурное, а заодно и дипломатическое, которое ничем не хуже таможенного). Это бы ничего не изменило. В любом случае очевидно, что строители не знают, что они строят. Сколькими терминами ни описывай единое пространство, понятно, что речь идёт о едином государстве. Однако государства могут существовать в форме конфедерации, федерации или в форме унитарного образования. И в зависимости от того, что мы хотим видеть на заключительном этапе, необходимо уже сейчас соответствующим образом прорабатывать интеграционные документы.
В этом плане Евразийский экономический союз (ЕАЭС) — значительно более понятное образование. Владимир Путин охарактеризовал его как международную структуру, основывающуюся на тех же принципах, на которых создавался ЕС (с учётом ошибок последнего). Если мы бросим ретроспективный взгляд на ЕС, то увидим, что он, созданный в 1951 году как Европейское объединение угля и стали, узкоспециализированный экономический союз (ýже по функционалу, чем ЕАЭС), между 1981 и 1992 годами превратился в полноценную конфедерацию и начал движение к федеративному объединению (не исключая унитарного, учитывая склонность еврокомиссии к диктату и унификации). Это движение было остановлено разразившимся системным кризисом глобализма, но франко-германский проект сохранения и реформирования ЕС предполагает возвращение к идее политической унификации под франко-германской гегемонией.
Из этого мы можем сделать вывод, что пока ЕС располагал доступом к неограниченным внешним ресурсам, внутренняя «демократия», относительно уравнивавшая в правах доноров и реципиентов организации, могла поддерживаться за счёт внешней ресурсной подпитки. Но как только возникла необходимость ещё даже не в экономии, но просто в осмысленном целевом (без разбазаривания) расходовании наличных ресурсов (исчез доступ к неограниченной внешней подпитке), как сразу же страны, являющиеся экономическим локомотивом ЕС, заявили о своём эксклюзивном праве на формирование общеевропейской политики. А кому не нравится — могут покинуть Союз (что пытается сделать Британия) и хоть вместе, хоть по отдельности, жить за свой счёт.
С учётом этой возникшей перед ЕС проблемы, ЕАЭС пока не торопится идти по пути политической интеграции (создавая наднациональные структуры, с правом принятия обязывающих решений). На данном этапе в рамках ЕАЭС вырабатываются экономические интеграционные механизмы, позволяющие обойти «проклятье ЕС» — разделение на доноров и реципиентов. Главная идея ЕАЭС — создание интегрированного экономического пространства, в котором каждый участник, за счёт синергетического эффекта, зарабатывает больше, чем он мог бы заработать, находясь вне этого пространства.
Это очень амбициозная идея, которая в случае своей реализации позволит создать новый формат международного объединения. Но пока невозможно точно сказать, насколько она реализуема. В любом случае будет существовать эффект большой экономики, которая, как пылесос, высасывает малые экономики, оставляя им лишь функцию обслуживания интересов большой. В ЕАЭС большая экономика — это Россия. В придачу к финансово-экономической мощи Россия является и абсолютным военно-политическим лидером объединения. По сути, оказывает ему услугу военной защиты, которая, как правильно напомнил Трамп своим европейским союзникам по НАТО, тоже не бывает бесплатной. Таким образом, объективно существующие государственные и экономические интересы России (которая в ЕАЭС не сбалансирована, как в ЕС Германия была сбалансирована Францией, Великобританией и Италией) вступают в противоречие с идеей, заложенной в основание ЕАЭС. Удастся ли преодолеть это противоречие, и если да, то каким образом — покажет будущее.
Вернёмся, однако, к Союзному государству. В отличие от ЕАЭС в нём создано значительное количество политических надгосударственных структур (Высший государственный совет, Парламентское собрание, Совет министров и Постоянный комитет Союзного государства). На сегодня их полномочия ограничены, соответственно их решения не ограничивают суверенитет России и Белоруссии. Но эта ситуация может быть в любой момент изменена. Достаточно подписать и, в соответствии с внутригосударственными процедурами, ратифицировать соответствующие документы, как имеющиеся в Союзном государстве наднациональные органы обретут директивные полномочия, а объём их влияния вполне может достичь объёма влияния центрального аппарата СССР, который абсолютно доминировал над республиканскими элитами. Кстати, в ходе последнего раунда переговоров Путина и Лукашенко по вопросу о дальнейшем развитии Союзного государства шла речь о старте процесса обеспечения надгосударственных органов директивными полномочиями (когда их решения обязательны к исполнению государственными структурами России и Белоруссии).
Договориться в этот раз, как и многие предшествующие разы, не удалось. Белоруссия абсолютно экономически зависима от России. Альтернативой экономическому взаимодействию с Москвой может быть только уничтожение белорусской экономики по украинскому образцу, но в несколько раз быстрее (Украина с 1992 года хоть и не совсем удачно, но пыталась наладить альтернативные экономические связи с ЕС, да и по сей день может торговать на мировом рынке некоторыми видами сырья и сельскохозяйственной продукцией). Поэтому белорусские элиты особенно бдительно относятся к проблеме политического суверенитета как признаку независимого государства, подчёркивающему их равноправный с другими мировыми элитами статус.
Белоруссия готова к политической интеграции на полностью паритетных началах. Но к этому не готова Россия. Дело даже не только в том, что при полном равенстве политических возможностей, белорусские элиты получат равный с российскими доступ к российским богатствам, хоть и в этом тоже. Главная опасность, с точки зрения интересов даже не российских элит, а российского государства и народа, заключается в том, что выстроенная в Белоруссии Лукашенко экономическая модель предполагает постоянную внешнюю финансовую подпитку и создание эксклюзивных условий на тех внешних рынках, куда получает доступ белорусская продукция. До сих пор это происходило и происходит за счёт России, причём каждая попытка уменьшения безвозмездной помощи (не говоря уже о реальных сокращениях) вызывает форменную истерику в Минске.
Пока речь идёт о взаимоотношениях двух государств, лишь формально составляющих «Союзное государство», о котором все слышали, но никто его не видел, можно говорить, что финансово-экономические потери России компенсируются определёнными военно-политическими преимуществами. Соответственно, финансовая поддержка Белоруссии тем меньше (или тем больше), чем большее значение она имеет с точки зрения реализации стратегических российских военно-политических интересов. Но в случае абсолютного равенства двух стран в надгосударственных органах, принимающих обязательные к выполнению решения, белорусская элита будет управлять союзным государством так же, как управляла Белоруссией (то есть рассчитывать на постоянный приток внешнего ресурса, о попытках директивного государственного управления «Газпромом», как колхозом где-нибудь под Оршей, я просто не говорю).
Естественно, российская элита будет сопротивляться таким действиям. В лучшем случае это просто приведёт к блокированию работы союзных органов, которые не смогут принять ни одного решения. В худшем, к расколу элит Союзного государства (когда часть российской элиты будет выступать на белорусской стороне, а часть белорусской на российской) и к началу острого внутриполитического конфликта, раскалывающего общество и ведущего к гражданскому противостоянию. Это резко ослабит возможности Союзного государства (фактически России, поскольку у Белоруссии таковых и не было) к проведению активной глобальной международной политики, что, в свою очередь, приведёт к дополнительным финансово-экономическим потерям, усугубляющим кризис и обостряющим обстановку в Союзном государстве. Круг замкнётся, и это будет порочный круг.
Многие коллеги считают, что если не могут договориться элиты, то договориться способны лично два президента (Лукашенко и Путин), поставив элиты перед фактом. Однако надо иметь в виду, что при всей популярности Путина и при всей браваде Лукашенко глава государства (будь он хоть самодержавным императором) может руководить лишь до тех пор, пока его позиция соответствует позиции и интересам основных элитных групп. Абсолютным недостижимым идеалом является общенациональный консенсус. Но всегда, даже в обществе всеобщего благоденствия и согласия, будут маргинальные недовольные группы. Причём маргинальность будет вести к радикальности, соответственно, группы эти будут насквозь революционные и террористические. Более реальным (в России и Белоруссии достигнутым) является согласие большинства элитных групп и большей части общества. Компромисс — не значит, что все довольны. Он лишь лучший из худших вариантов в классических условиях абсолютной невозможности реализации лучшего из лучших.
Соответственно, Путин и Лукашенко на переговорах выражают не свою личную позицию, но позиции российского и белорусского обществ, концентрированно выраженные в позициях их элит.
Оптимисты рассматривают ещё один вариант ускоренного объединения. Путин и Лукашенко уже не молоды. Более того, у Путина в 2024 году заканчивается четвёртый президентский срок. Даже если он опять уйдёт в премьеры, большая часть элиты уже не будет верить (как в 2008-2012 гг.), что он вернётся на позицию президента. Соответственно, значительная часть российской элиты будет вести игру в «Россию после Путина». Перед президентом России в полный рост встаёт вопрос о транзите власти и обеспечении преемственности не просто успешной, но спасительной для России политики последних двух десятилетий.
На свободные выборы в этом вопросе надеяться нельзя. Если на президентскую должность не будет претендовать явный фаворит, рекомендованный Путиным, то на арену выпрыгнет масса демагогов и популистов, которые будут обещать всё всем и обвинять своих оппонентов во всех смертных грехах. Кроме того команда Путина состоит из нескольких конкурирующих структур, которые объединены в единый механизм только личностью президента. Навскидку даже в правительстве можно назвать условные: силовой, финансово-экономический и гуманитарный блоки. Именно Путин соединяет этих людей (которые совершенно по-разному видят внутри- и внешнеполитические приоритеты России, являются сторонниками десятка разных финансово-экономических и гуманитарных политик) в единую эффективную команду. Если их оставить без присмотра в условиях борьбы за власть, между ними начнётся не просто конкуренция, но жесточайшее противостояние на грани открытого конфликта с возможностью выхода последнего за конституционные рамки.
Аналогичным образом белорусские элиты «после Лукашенко» (а это «после» наступит максимум через 20 лет, но может наступить и в течение ближайшего десятилетия) окажутся в состоянии борьбы за власть в сформированной Лукашенко системе.
Оптимисты считают, что путём ускоренного запуска в работу Союзного государства вышеописанную проблему можно решить. В общем-то, это классическое политическое решение. Если на данном уровне системы вы имеете дело с неразрешимой проблемой, систему надо усложнить или упростить. На ином уровне сложности данная проблема, как правило, будет отсутствовать. Соответственно, оптимисты советуют нам перейти на новый уровень сложности (запустить в работу Союзное государство в виде надстройки над политическими системами России и Белоруссии), чтобы разрешить в рамках новой, более сложной, системы противоречия двух старых систем.
Однако, как я писал в начале данного материала, в рамках Союзного государства противоречия между российской и белорусской элитой не снимаются, а лишь усиливаются. Слишком велика становится цена решения: равное представительство в союзных органах даёт преимущество белорусской элите, которая может заблокировать принятие любого решения и выдавить таким образом из Союзного государства уступки; квотное (например, по экономическому или по величине населения) представительство даёт абсолютное превосходство российской элите, которая в таком варианте вообще может не учитывать интересы белорусских коллег, низводя их на уровень провинциальных исполнителей. Соответственно, если решение удастся принять, всё равно ему будет жёстко оппонировать (с использованием ещё имеющегося у неё суверенного ресурса) элита либо одного, либо другого государства. Таким образом, интеграцию скорее удастся взорвать, чем ускорить.
Если же рассматривать создание наднациональных органов лишь как решение проблемы очередных президентских сроков для Путина или Лукашенко, то такая проблема отсутствует в принципе. Лукашенко и так может избираться президентом ровно столько, сколько захочет или сколько ему позволят подрастающие внутриэлитные конкуренты. В конце концов Хрущёв тоже считал себя абсолютным и незаменимым лидером, пока не выяснилось, что его невзрачное окружение спокойно обходится без такой яркой звезды.
Это не решает проблему транзита власти от Лукашенко к преемнику, как не решает проблему транзита власти от Путина к преемнику перенос центра принятия решений из российских государственных структур в союзные. Наоборот, поскольку наличие союзных директивных органов предполагает ту или иную форму интеграции элит, к внутрироссийским элитным противоречиям добавятся белорусские и российско-белорусские.
Поэтому очевидно, что ускорения процесса реального запуска Союзного государства в ущерб качеству принимаемых решений не произойдёт. По большому счёту мы уже видим, как оформляется и к чему движется этот процесс. После нескольких десятилетий саботирования белорусской элитой создания реально работающей структуры органов Союзного государства под предлогом борьбы за «равноправие» стало окончательно ясно, что это противоречие в рамках простых переговоров неустранимо — необходимо менять общий контекст взаимоотношений, на фоне которого ведутся переговоры.
В последние годы Россия проявляет возрастающую жёсткость в переговорах с Белоруссией по экономическим вопросам. Все проблемы, не урегулированные в рамках ЕАЭС, предлагается либо урегулировать в рамках Союзного государства (с привязкой решения политических вопросов), либо решать их «на общих основаниях» (в этом случае Россия рассматривает белорусских производителей так же, как канадских или европейских, чем резко снижает их конкурентоспособность).
Вышеуказанная полная зависимость белорусской экономики от российской не оставляет Минску пространства для манёвра. Можно сколько угодно пугать Москву своими «евроинтеграторами», «змагарами» и «литвинами», но в Кремле прекрасно понимают, что пустить их к власти белорусская элита не может, поскольку тогда она откажется от своих экономических интересов (в связи с гибелью национального производителя), да и в политическом плане будет практически немедленно люстрирована. Что же касается белорусских «евроинтеграторов», то они, как и их украинские коллеги, готовы жить на гранты фонда Сороса, так что им экономика не нужна.
Таким образом, медленно, но верно Белоруссия идёт на всё большую адаптацию своих экономических правил к российским. Процесс займёт ещё не один год, но он неостановим. Параллельно Минск вынуждают ко всё большим политическим уступкам. Они пока виртуальны и оформляются в виде требований в ходе переговоров по тому же Союзному государству. Но чем дольше белорусские элиты сопротивляются реальной интеграции, тем хуже для них становятся условия этой интеграции — тем меньше политической самостоятельности им остаётся. Если в конце 90-х — начале нулевых можно было вести речь об очень мягкой конфедерации двух государств, то сейчас Россия не желает ничего слышать даже о реальной, а не лубочной федерации. Союзное государство становится лишь формой интеграции в Россию с сохранением чинов и званий (так в России не только в национальных автономиях, но даже в обычных областях сплошные правительства и министры, сути дела это не меняет).
В длительности этого интеграционного процесса заключается его надёжность. Белорусские элиты сопротивляются упорно и сдают каждый следующий рубеж лишь после того, как становится ясно, что надо либо принимать российские предложения, либо сдаваться на милость Запада. То есть они осознанно и добровольно признают российский вариант лучшим из оставшихся возможных. Но такое сопротивление продлится не три и не пять, а все десять, а то и больше лет.
Переломным моментом для белорусской элиты должен стать транзит власти в России. Как только в Минске поймут, что «после Путина» будет как при Путине, сопротивление начнёт быстро слабеть, поскольку элитные группировки, осознав неизбежность интеграции на российских условиях, начнут конкурировать друг с другом по степени пророссийскости.
