Раиса Окипная
Она появилась на свет в Чернигове в семье священника 16 февраля 1914 года, и при рождении её звали Раиса Николаевна Капшученко.
Род её был не самый простой, происходил из киевского села Пирогов, которое в наше время входит в городскую черту Киева и славится своим Музеем национальной архитектуры и быта. Дед Раисы какое-то время был старшиной Хотовской волости, а отец — Николай Васильевич Капшученко — в последние годы жизни, уже после гибели дочери и окончания Великой Отечественной войны, стал настоятелем киевского Андреевского собора.
Детские годы девочки пришлись на неспокойное время Первой мировой и Гражданской войн, которые она провела в селе Хотивле Городнянского района Черниговской области. В глухой провинции вдали от больших транспортных путей тогда было проще выжить и прокормиться, чем в крупных городах.
В 1931 году у её отца забрали под школу дом, а церковь колхоз приспособил под хранение зерна. Пришлось семейству священника перебираться в Киев, где оно проживало по адресу: улица Чкалова, дом 32 (современная улица Олеся Гончара). Его дочь пошла учиться в музучилище, вышла замуж за Павла Окипного и сменила свою девичью фамилию, став Раисой Окипной.
Под этим именем ей и суждено было войти в историю. Дальнейшая же судьба Павла неизвестна.
В начале 1930-х старшего Капшученко арестовали и Раю из училища выгнали, но она смогла устроиться на работу в Винницкий музыкально-драматический театр, где вскоре достигла больших успехов и популярности. К началу войны перевелась в Киев, стала работать в Театре оперы и балета.
Здесь её и застала оккупация.
Иван Кудря
Немцы заняли правобережную часть столицы Советской Украины 19 сентября 1941 года, а её левобережный район — Дарницу — 20 сентября. В городе осталось множество советских разведчиков, среди которых наиболее известным после окончания войны стал чекист Иван Данилович Кудря.
Родом он был из Полтавской губернии из села Сальково. Отца не видел — тот погиб на Первой мировой войне. Несколько лет мать Кудри с тремя сыновьями на руках, из которых Иван был самым младшим, проживала в Киеве, где работала на пивоваренном заводе, но из-за тяжёлых условий жизни в 1920 году семья вернулась в родное село.
Здесь мать вторично вышла замуж, семья уехала в Херсонскую губернию, где Иван несколько лет батрачил на местных кулаков. Одновременно он учился в семилетке, затем было окончание педагогических курсов в Херсоне, заведывание начальной школой, служба в погранвойсках, учёба в училище НКВД и направление в контрразведку.
Начальник 4-го Управления НКВД СССР Павел Анатольевич Судоплатов вспоминал о работе Ивана Кудри:
«Последние годы после окончания пограничной школы Кудря боролся с украинскими националистами и хорошо знал особенности и специфику этого движения. Имея опыт работы в составе нашей оперативной группы во Львове, он занимался разработкой связей украинских националистов с немецкими разведывательными органами. Это был молодой, способный, энергичный работник».
В марте 1941 года Иван Данилович проходил в столице Галичины специальную подготовку под руководством Эммы Карловны Судоплатовой — жены Павла Анатольевича. К началу войны Кудря дослужился до звания майора и должности начальника отдела 1-го управления республиканского НКВД.
По мере приближения немцев к Киеву его стали готовить к подпольной работе. Нелегальная киевская резидентура, которой предстояло руководить Кудре, напрямую подчинялась всё тому же Судоплатову. Его группа должна была проникнуть в украинское националистическое подполье, на которое немецкое командование делало серьёзную ставку.
Мария Груздова
Ивану Даниловичу присвоили оперативный псевдоним Максим. По легенде он стал учителем украинского языка по фамилии Кондратюк из харьковского городка Мерефа, отца-священника которого репрессировали. В Киев он приехал не просто так, а к своей «жене» — Марии Груздовой. «Первого» мужа её, преподавателя Киевского университета Никанора Яруту, расстреляли 26 июня 1937 года.
Когда чекисты предложили женщине войти в подпольную группу и предоставить для её нужд свою квартиру, она с радостью согласилась.
«…Она заплакала — не от страха, а от сознания, что ей, жене человека, наказанного советской властью, доверяют такое важное задание, как охрана жизни нашего разведчика».
Тех, кто готовил группу, особенно заинтересовала её квартира. Она располагалась в самом высоком до войны киевском здании — «небоскрёбе» Гинсбурга. Этот 12-этажный многоквартирный элитный дом возвели и открыли к середине 1912 года на том же месте, где находится современная гостиница «Украина»… Та самая, в фойе которой сносили тела раненых и убитых майдановцев, которых потом записали в «Небесную сотню».
В квартире Груздовой спрятали рацию, питание для неё, деньги, шифры, оружие, одежду, продукты, фальшивые документы и бланки. Всё это «богатство» взлетело на воздух 24 сентября 1941 года, во время уничтожения Крещатика советскими спецагентами.
На сегодня основная версия взрыва зданий в центре Киева — это их предварительное минирование ещё до прихода немцев и последующий подрыв по сигналу из Харькова в первые дни оккупации радиоуправляемыми минами Ф-10.
В советских же публикациях и их современных «клонах» можно встретить информацию, что подрывы и киевского «Детского мира», и бывшего кинотеатра «Спартак», в фойе которого немцы организовали комендатуру, и других зданий осуществили советские подпольщики (в том числе и Кудря).
Однако они просто не смогли бы незаметно доставить туда достаточное количество взрывчатки, способное нанести разрушения, какие можно наблюдать на фотографиях руин Крещатика и прилегающих к нему улиц.
После утери рации группа оказалась в довольно сложном положении: связи с «Центром» нет, списки явок, пароли и шифры утеряны. Кудре пришлось начинать фактически с нуля.
Евгения Бремер
3 ноября 1941 года он неожиданно столкнулся на улице с командиром из почти уничтоженной немцами в Киевском котле 4-й дивизии железнодорожных войск НКВД Алексеем Елизаровым, которого хорошо знал по довоенной жизни. Тому не удалось вырваться из окружения, он вернулся в город, и здесь ему помогла переодеться в гражданское и укрыться некая Евгения Бремер.
Немка по национальности, она была дочерью видного большевика, в 20 лет добровольно записалась в Красную армию, вышла замуж за чекиста Григория Марковича Осинина-Винницкого.
После того как мужа в 1938 году репрессировали, ей тоже пришлось отсидеть в Лукьяновской тюрьме почти год по его делу, но вину её следовали доказать не смогли (что уже свидетельствует о железном характере этой женщины). В 1939 году НКВД возглавил Берия, начались пересмотры дел, амнистии, и Бремер выпустили.
Рая Окипная была её соседкой по дому.
При немцах она стала примой Киевского театра оперы и балеты (немцы назвали его Grosse Oper Kiew). Есть известная фотография Раи тех лет в образе Кармен. Именно её потом при обыске немцы найдут в ящике письменного стола на квартире Ивана Кудри. Но это будет потом, а пока Елизаров познакомил Кудрю с обеими девушками, которых он знал, как Женю и Зою — эти имена стали их оперативными псевдонимами.
Группа приступила к основному своему заданию — выявлению немецких пособников, которых готовили в Киеве к заброске в тыловые районы Советского Союза.
Подробности этой опасной подпольной работы достойны отдельной публикации — Рая и Женя были задействованы в ней косвенно, у них был свой «участок» работы. Кудря приказал им заводить знакомства с высокопоставленными или просто полезными немцами, чтобы через них выведывать важную информацию.
Женя и Рая
Выходить на улицу с 18:00 до 5:00 жителям Киева запрещалось под страхом смертной казни, но на двух разведчиц это правило не распространялось. О Жене немцы знали, что она немка и что муж её репрессирован, а потому выдали документ фольксдойче. Рая же, как и все артисты театра, получила специальное разрешение.
Кроме того, почти всегда после спектаклей до дома её сопровождали поклонники из числа немецких офицеров и их высокопоставленных приспешников. Среди них были и такие важные фигуры, как начальник украинской полиции полковник Гриб, шеф городской полиции майор Штунде, заместитель начальника генерального комиссариата по Киевской области фон Больхаузен. В театре ходили сплетни, что предложение руки и сердца ей сделал даже какой-то венгерский генерал.
Женя же «специализировалась» на немцах-железнодорожниках.
Девушки, хоть им и было противно общаться с захватчиками, ощущать на себе их липкие взгляды, терпеть сальные шуточки, продолжали делать свою опасную работу. Пользуясь особым статусом, они вытащили из Дарницкого лагеря нескольких пленных красноармейцев: назвались их родственницами и «забрали домой».
Были у них и другие результаты.
Благодаря полученным от Жени и Раи сведениям удалось подорвать склады со снарядами и авиабомбами на Теличке, устроить пожар в нефтехранилище на Соломенке, пустить под откос несколько эшелонов, регулярно получать информацию о характере, объёмах и графиках, перевозимых через киевский транспортный узел грузов и т.д.
«Не только подпольная работа»
Кудря постоянно встречался с Раей по делам, ходил на её спектакли и постепенно проникался симпатией, которая вскоре переросла… в любовь. И это при том, что на «большой земле» у разведчика остались жена, сержант НКВД Капитолина Ивановна Кошкина, и двое сыновей — Аркадий и Борис.
Соратник Ивана Даниловича, ещё один оставленный в Киеве чекист — Дмитрий Соболев, после ареста Кудри и Окипной сделал в своей тетради-отчёте такую запись:
«Иван, несмотря на советы, вёл себя неосторожно. Встречался и ходил по паркам, быв под постоянным наблюдением гестапо. Влюбился в артистку — Раю. Гулял с ней в парках и скверах ежедневно, встречал её у театра, провожал домой, подносил букеты цветов».
Их романтические отношения подтверждает и подруга Раисы — связная группы Лидия Мирошниченко: «Иван Данилович часто встречался с Раей, их связывала не только подпольная работа, но и взаимное глубокое уважение, которое перешло во взаимную любовь».
А что вы хотите? Ему было всего 29 лет, ей — 28. На краю у смерти, каждый день рискуя жизнью, они пытались дышать «полной грудью», осознавая, что обычного человеческого завтра у них с большой долей вероятности не будет. Можно ли их осуждать за это последнее в жизни чувство?
Мария Груздова, видимо, ревновала Кудрю.
Уже после войны, отчитываясь о действиях группы и взаимоотношениях со своим командиром, она написала такие слова: «Хотя у меня с ним были жуткие неприятности личного порядка, но это личное остаётся личным, а общее — общим, и я этого никогда не смешиваю».
И она действительно не смешивала. То, что группе Кудри удалось выявить 87 фамилий завербованных и подготовленных немцами агентов, большую часть которых чекисты потом нейтрализовали, в основном её заслуга.
Нанетта Грюнвальд
Засыпался Кудря на своём интересе к Виннице.
В июне 1942 года он узнал от своего агента, что неподалёку от этого города немцы возводят какой-то важный объект. Если бы у него была связь с «Центром», которому уже было известно, что там строится новая ставка Гитлера, то его наверняка отговорили бы заниматься этим вопросом. Но связи не было, и он решил отправить в Винницу Раису, ведь она когда-то работала в местном театре.
После обращения Окипной к администрации с просьбой отправить её на гастроли в город её юности она автоматически попала в поле зрения киевского гестапо. Оно располагалось там же, где и советское НКВД/КГБ и современное СБУ — на Большой Владимирской, 33 (чаще её называли просто Владимирской или по довоенному названию — Короленко).
Однажды к Рае на улице подошла какая-то женщина, которая чуть ли не со слезами на глазах бросилась её обнимать. Она объяснила, что является поклонницей Окипной ещё с тех времён, когда та блистала на подмостках Винницкого театра. Та, конечно, землячки не вспомнила, но они проговорили всю дорогу до театра и быстро подружились.
Знакомство оказалось очень полезным — новая подруга актрисы заведовала лабораторией в больнице на Трёхсвятительской. Это означало, что у неё был доступ к химикатам, необходимым при изготовлении фальшивых документов. В гестапо, когда там готовили для своего агента легенду, прекрасно понимали, чем можно «соблазнить» русского шпиона, на которого уже давно шла настоящая охота.
Наталья Францевна Грюнвальд, которую знакомые чаще звали Нанеттой, давно служила немцам. Её муж — украинский журналист, коммунист и подпольщик, сгинул в застенках. Некий гестаповец Шарм пытал его, а жену своего «подопечного» завербовал… и, кроме того, пользовал как любовницу. Именно проникновенными рассказами о томящемся в застенках муже Нанетта, видимо, и растрогала Раису.
Кудря заинтересовался открывавшимися перспективами и попросил Окипную познакомить его со своей новой подругой. Он как раз добыл справку, что является студентом-медиком, так что «официальный» повод для его интереса был. Автоматически и он попал под колпак гестапо.
Чтобы окончательно подсадить влюблённую пару на крючок, Нанетта предложила ей, пока она на работе, уединяться в её пятикомнатной квартире по улице Кирова (современная Грушевского). С Кудрей на Пушкинской, 37, помимо него и Марии Груздовой, жили её мать, сын и свекровь — мать «первого» мужа. Рая жила с родителями: отец-священник успел вернуться перед войной из лагеря инвалидом. Одним словом, для полноценной личной жизни условий у влюблённых не было никаких, а тут такая оказия.
Дальнейшее для гестапо было делом техники.
«Посмотрите, товарищи, на моё тело»
Вечером 5 июля 1942 года немцы арестовали и Ивана Кудрю, и Раису Окипную. Евгения Бремер попала в застенки через день, её мать — где-то через две недели.
На допросах Кудрю пытали, но он упорно твердил, что является студентом Кондратюком. От сидевшего с ним в одной камере и чудом выжившего подпольщика Ивана Кучеренко стало известно о последних месяцах его жизни:
«Однажды днем или вечером (точно он не помнит) к нему в камеру бросили буквально неживого человека. Этот человек лежал два дня, ничего не ел, не пил, причем с рук у него ручьями текла кровь. Кондратюк тогда уже сидел третий месяц, и его продолжали все время пытать. Когда его бросили в камеру Кучеренко, то он был в таком состоянии, что не мог говорить, а только стонал… В следующий раз при допросе пытки продолжались. Его подвесили вверх и кололи иголками под пальцами ног и рук. Это делали в присутствии Кучеренко».
Несмотря на истязания, никакой информации палачи из советского разведчика вытянуть не смогли.
Пытали и арестованных девушек. Родителям Раи Окипной однажды сотрудница гестапо принесла пакет с носком их дочери, в который был завёрнут клок её спутанных окровавленных волос.
Евгения Бремер сидела в общей камере на шесть человек, поэтому о её последних днях осталось больше свидетельств. В. И. Самойленко вспоминала, как в их камеру № 53 10 августа гестаповец в гражданском втолкнул новенькую. Это и была Женя. Узнав о причинах ареста своей подруги по несчастью, она ей сказала: «Если выйдешь отсюда, а это так и будет, обязательно передай нашим, кто нас предал» — и назвала фамилию Нанетты.
Над Бремер немцы поначалу не особо измывались, только подвергали изнурительным допросам. Но однажды её приволокли под руки и бросили на пол камеры почти бездыханной, и потом стали пытать регулярно:
«…После одного из таких допросов она стала просить нас разрешить ей покончить с собой. Но это не было проявлением слабости. Она боялась, чтобы во время допросов в беспамятстве не проговориться. Держалась Женя героически. Мы никогда не видели её слез».
Раю сначала бросили в камеру № 55, где сидела мать Самойленко. Та относилась к бывшей актрисе как к дочери: пыталась её успокоить, просила не волноваться. Окипную немцы особенно сильно истязали, видимо, мстя за то доверие и обожание, которое они — «сверхчеловеки» — проявили к этой неблагодарной представительнице жалких унтерменшей. Под конец допросов её содержали в одиночке № 47.
Любовник Нанетты Грюнвальд, гестаповец Шарм, устроил ей с Окипной очную ставку. Позже уже в НКВД бывшая подручная немцев вспоминала на допросе:
«Одежда разорвана. На ногах у неё были мои туфли… Рая взяла у меня туфли перед арестом и денег так и не отдала».
От вида избитой до чёрных синяков своей жертвы Грюнвальд даже всплакнула. Шарм спросил, неужели ей жалко русскую шпионку. Нанетта призналась, что ей Раю жалко чисто по-человечески, а не как врага.
Была и очная ставка Окипной с Бремер. После неё Женя вернулась в камеру крайне измученной: «Посмотрите, товарищи, на моё тело». Когда она распахнула платье, сокамерницы ахнули — на коже почти не осталось белых мест, она вся была покрыта чёрно-синими кровоподтёками.
Убиты нацистами и забыты потомками
На расстрел в киевском гестапо выводили по понедельникам, средам и пятницам. Занимался этим лично его начальник. Он с грохотом распахивал дверь и, выпучив глаза, диким голосом орал: «Шнель!»
Так в пятницу 6 ноября 1942 года он вызвал на выход Евгению Бремер. Затем её сокамерницы услышали, как из одиночной камеры № 47 вывели Раису Окипную. Больше их никто никогда не видел. О том, как они встретили в Бабьем Яру свою смерть, их палачи свидетельств не оставили.
Если дата и место казни девушек известна, то о том, как и где сложил свою голову Иван Кудря, никакой информации до сих пор не обнаружено. Скорее всего, его казнили где-то в это же время, если он не умер ранее, не вынеся пыток.
Что касается Нанетты Грюнвальд, она не избежала возмездия — в конце 1940-х годов получила 25 лет. Её сын был приговорён по одному с ней делу и сидел в 35-м лагпункте Пермских лагерей. Бывшая гестаповская прислужница вышла по амнистии в 1956 году, но уже в 1962-м, благодаря усилиям неравнодушных чекистов, по личному распоряжению Генерального прокурора Руденко её вернули в лагерь. Там её следы затерялись навсегда.
Прошло время. Украине стали «нужней» новые герои.
Улицу Ивана Кудри 4 апреля 2019 года переименовали, назвав в честь недавно умершего американского конгрессмена Джона Маккейна. Улица Раисы Окипной в левобережной части Киева ещё пока существует. Но уже мало кто удивится, если завтра её назовут в честь какого-нибудь деятеля Директории, ОУН-УПА… или нарекут именем той же жертвы сталинских репрессий Нанетты Грюнвальд.
После переименований последних лет от киевских властей можно всего ожидать.
