В Херсонесской истории, помимо кромешной дикости, есть и свои плюсы. Возможно, теперь в России обратят внимание на то, что в действительности происходит в Крыму. Не на елейные отчёты в центр, не на радужные истории в СМИ, но на реальную крымскую правду, в коей существуют те, кто чуть больше года назад, явив чудо, вернулся на Родину.
О Херсонесе сегодня написали и западные, и отечественные издания, патриотические, либеральные. Валово заговорили о том, как оно там — в Крыму, в Севастополе. Не потеряли ли? Не угробили ли? Не было ли возвращение зря? Тут есть разительное отличие от того, что было раньше: когда заедет в город-герой столичный публицист, взглянет лениво и уедет писать бравурные строки. Иные голоса, конечно, тоже звучали, но, как правило, тонули в хоровом исполнении сказок.
Однако у плюса, как это часто бывает, есть и куда более серьёзный минус — слишком пристальное внимание вскрывает уж совсем нелицеприятные вещи, раскачивая дрейфующую на волнах неопределённости крымскую лодку. История с Херсонесом — не исключение, не выверт реальности, но логичное звено, выходящее из того, как развивалась ситуация в Севастополе.
Начиналось, впрочем, всё так, как надо. Крым вернулся домой. И радость, и торжество. Владимир Путин заявил, что Херсонес имеет для России огромное цивилизационное, сакральное значение. И тем самым поставил важнейший — религиозный — акцент.
Но руины древнего Херсонеса, хоть и раскинулись вокруг Владимирского собора, но к Православию, в общем-то, имеют самое далёкое отношение. Базилики, колонны, винодельческие прессы, башня Зенона — всё это дохристианская история. Недаром столь много написано о языческих обрядах и культах, властвовавших здесь. Само место — его история, аура — задают двойственность данной земли.
Впрочем, «двойственность» — слово для Севастополя привычное. Он стоит на двух сторонах, Южной (основной) и Северной. Город — русской славы, русских моряков — долгое время находился в другой стране; украинская государственность бодалась здесь с русской ментальностью. И если Крым всегда был вещью в себе, то Севастополь — ещё одна вещь в этой вещи, status in statu.
После российского Крыма двойственной — полюсной — стала и городская власть: исполнительная схлестнулась с законодательной. Конфликт персонифицировался: «народный мэр» Алексей Чалый выступил против губернатора Сергея Меняйло. Первый — плоть от плоти севастопольской земли, лидер и живое воплощение Крымской весны; второй — человек, назначенный со стороны. И эти дефиниции крайне важны для понимания происходящего.
Ведь одной из главных претензий севастопольцев к Украине была та, что горожане не могли выбирать себе градоначальника — его назначали из Киева. В том числе и потому, когда появился Чалый, свой, родной, его сразу же приняли. Тем обиднее было, когда он самоустранился, рекомендовав на должность городского главы Сергея Меняйло. Севастопольцы удивлялись, роптали, но в то же время ждали от нового градоначальника, чтобы он, как человек из Кемерово, пришёл и молча поправил всё.
А дальше — сентябрь, выборы, и Чалый, как «Манчестер» в финале Лиги Чемпионов против «Баварии», совершит знатный камбэк. Появится, точно Дубровский, когда в лихие года пахнёт народной бедой. Пока же — он временно недоступен; то ли из-за того, что вовремя оценил угрозы и риски, струсив, то ли потому, что его ушли.
Однако губернаторского возвращения Чалого не случилось. Он сначала возглавил Агентство стратегического развития, а после Законодательное собрание, окружив себя там людьми идеологически близкими, напоминающими фанатиков, сбившихся в политическую секту. Людьми, по большей части, холодными до других людей.
И это, помимо прочего, также нивелировало коммуникацию между исполнительной и законодательной властью. Курсом параллельных прямых усугубились беды города, и без того истерзанного руинным наследием и санкционной блокадой. Губернатор и Председатель Заксобрания ругались сначала в кулуарах, а после скатились в публичную распрю. Мирили их перед сентябрьскими выборами уже люди из Москвы.
Конфликт Меняйло и Чалого — противостояние не личностей даже, но программ развития города, борьба политических групп, идеологий. И если Чалый олицетворяет видение, скорее, местное, то Меняйло — федеральное. Противоборство, скрещение, будто шпаг, данных векторов во многом и привело к отсутствию чёткой структуры, разделения функциональных полномочий внутри правительства Севастополя. Как следствие — социальный бардак, выраженный в очевидных (захламленность города, разбитые дороги, «замороженные» стройки, невыплаты социальных пособий) и глубинных аспектах. Севастополь, похоже, так и не определился, куда и как идти дальше.
Ситуация ухудшилась проведением обязательных федеральных реформ: город переводится на общероссийские рельсы. Подстройка эта для Севастополя, жившего несколько в иной реальности, даётся с взвизгом.
Конечно, настоящее и, тем более, будущее города не рисуются в сугубо депрессивных тонах, не видятся этакой ожившей картиной Эдварда Мунка, но в условиях, когда одно упоминание Крыма чревато, негатив всегда фраппирует на первом плане. И тут важно, с одной стороны, не дать повод для разжигания и без того тротиловой ситуации, а, с другой, быть максимально объективным, не замазывая шпаклёвкой агитпропа трещины и сбитые углы крымского дома. К сожалению, вопрос полуострова чаще всего обсуждается, мечась между крайностями.
Поводов для нападок хватает. Министр налоговой службы пойман на взятке. Начальник Ялтинского порта обвинён в злоупотреблении полномочиями. Задержан глава Минпрома. Подобное логично рождает вопросы с «материка»: можно ли верить Крыму?
Да, полуостров — и, прежде всего, Севастополь — явил колоссальный пример патриотизма, но, тем не менее, крымчане долгое время жили в иной стране, в другом информационном поле, и разночтения, которые могут перерастать в нечто большее, вполне возможны. Снять прежних, назначить своих — обычная перестраховка. Беда заключается в том, что новозначенцы, не знающие местной специфики, оказываются не лучше прежних.
И кадровая политика здесь накрепко спаяна с переделом собственности, сфер влияния. Многие логично хотят смачный кусок от крымско-российского пирога. Делят, пилят. То депутаты ЮБК захотят, то байкеры гору Гасфорта. И вот теперь — самое вкусное, деликатес — Херсонес.
В истории с ним сошлось всё, из чего только высекаются искры, мечутся громы, сверкают молнии — задачка со звёздочкой для конфликтологов. Здесь ведь конфликт науки и церкви, Меняйло и Чалого, страны и города, закона и беззакония. Всё, что могло случиться — случилось.
Сергей Меняйло, со стойкостью оловянного солдатика реализующий одно странное действие за другим, снял директора Херсонесского заповедника, учёного Андрея Кулагина, назначив вместо него благочинного севастопольского округа Сергия Халюту, имеющего, к слову, медицинское образование. В этом тут же усмотрели и лоббирование своих интересов, и сращивание церкви с государством, обвинив губернатора в непрофессионализме, припомнив ему — не в первый раз — известную сказку Салтыкова-Щедрина «Медведь на воеводстве».
Формальным поводом для таких кадровых перестановок якобы стало желание благочинного вымостить территорию монастыря плиткой, на что Кулагин логично разрешения не дал. Как только начались земляные работы, он написал соответствующее письмо начальнику Управления охраны объектов культурного наследия Виталию Савинчуку. Меяйло вызвал обоих к себе. Результат — Савинчук госпитализирован с сердечным приступом, Кулагин уволен.
После того, как Меняйло сообщил о новом назначении работникам заповедника, те освистали губернатора, выпроводили его под крики «позор» и начали ответную кампанию. Своё недовольство назначением Халюты также выразили директор Эрмитажа Михаил Пиотровский и советник президента Владимир Толстой.
Понятно, что Сергей Меняйло действовал не самостоятельно. Он только исполнитель чужой воли из высших кругов. И активность, с которой начали муссировать данную тему — тому лишнее подтверждение.
Вмешался даже сам президент. Своим указом Владимир Путин передал Херсонесский заповедник в федеральное ведение и включил его в список особо ценных объектов культурного наследия, куда помимо прочего входят Кремль, заповедник «Кижи», усадьба «Ясная Поляна». А вскоре новоназначенный Халюта ушёл со скипидарного поста по собственному желанию. Министр культуры РФ Владимир Мединский, вчера побывавший в Севастополе, озвучил имя нового и.о. директора (им стала экс-заместитель по научной работе музея Лариса Седикова) и заявил, что в Херсонесе в скором времени будут реализованы новые амбициозные проекты.
Однако продолжение истории, безусловно, будет. И, скорее всего, не слишком оптимистичное. На 12 августа в Севастополе назначены глобальные протестные митинги.
И реакция на события в Херсонесе крайне важна: она наконец-таки может дать понимание того, куда Севастополю двигаться дальше. Стерпят горожане — и утонет их голос. Выдюжат — и явят они пример всей России. Пример не протеста, неповиновения — нет, но внятного выражения своей гражданской позиции.
Однако выражение это, действительно, должно быть внятным. Оно не вправе поддаться на провокации, которые уже начинаются. Город не должен забывать, ради чего шёл на референдум 18 марта, не должен растерять энергетический потенциал, сгенерированный весной прошлого года. Борьба за Россию, за свой город должна вестись с пылающим сердцем, но — с холодной головой.
Платон Беседин
