— Тут есть несколько факторов. Первое: если говорить о времени, то оно играет в пользу Лукашенко, потому что по сути мы видим, что он контролирует ситуацию после выборов в стране. Более того, у оппонентов была идея, что после этих больших митингов сразу же удастся запустить параллельно стачки на больших предприятиях и ударить тем самым по ахиллесовой пяте Лукашенко.
Так не получилось. Мы видим, что количество тех, кто выходит, начало уменьшаться. Начинает приедаться: люди выплеснули энергию, в том числе протестную, связанную даже не столько с выборами, сколько с фактом избиений. Плюс включились более рациональные факторы: часть протестующих начинает думать, а кто такие те, кто называет себя оппонентами? Хорошо, они говорят, что Лукашенко должен уйти, а что будет дальше? Что ждет мое предприятие, рабочее место?
Плюс, если говорить о динамике протеста, заметно, что он во многом поутих: правоохранители не перешли на сторону оппонентов Лукашенко, нет захватов объектов инфраструктуры с последующим превращением их в базы, призывы к стачкам тоже не очень сработали. Поэтому мне кажется, что часть выходивших людей выходила из логики против насилия, но это не означает, что они готовы поддержать оппонентов Лукашенко или тем более их программу.
- Сказались ли на активности протестного движения какие-то действия или заявления со стороны Запада?
— Да, возможно, протестующие рассчитывали, что Запад будет более активно давить на Лукашенко, признает ту же [оппозиционерку Светлану] Тихановскую переходным президентом по венесуэльскому сценарию. Но по этому сценарию мы видим, что он дошел до своего тупика, потому что когда [самопровозглашенного президента Венесуэлы Хуана] Гуайдо называют президентом, это вызывает смех. Думаю, Запад вот этот опыт тоже учел, потому не пошел на подобную ситуацию с Тихановской.
Плюс, если бы они сделали ставку на Тихановскую, то подтолкнули бы Лукашенко еще к большей мере к интеграции с Российской Федерацией. А это тоже влияет на Запад: они хотели бы все-таки сохранить какие-то рычаги влияния на Лукашенко, а в таком случае они бы сожгли для себя эти мосты.
— Лидер отсутствует. Этот фактор, кстати, тоже влияет и очень отличает события в Белоруссии от других подобных историй, потому что оппоненты за рубежом — это оппоненты за рубежом. Протестующие начинают задаваться вопросами: что нам могут предложить оппоненты Лукашенко?
Просто если посмотреть на эту «программу» оппозиции, мы видим очень знакомые вещи — и Украина, и Грузия это проходили: это приватизация, дерегуляция, сокращение социальных программ, декоммунизация… То есть это так называемые неолиберальные реформы, сопровождающиеся в гуманитарной сфере активным продвижением идей этнонационализма с запретом всего советского. И это также начинает играть против оппонентов Лукашенко.
Поэтому, мне кажется, какие есть у оппозиции проблемы: а) они находятся за рубежом; b) для них самих стала сюрпризом такая массовая активность, и они оказались не готовы; с) заметно, что у них нет какого-то четкого понимания, что делать дальше, когда протесты начали спадать.
- А как можно оценить протесты в Белоруссии с политтехнологической точки зрения? Можно ли говорить, что протесты проходят по методичкам цветных революций?
— Ну, говоря, например, о первой проблеме, если читать одного из классиков методов политического ненасильственного влияния Джина Шарпа, даже у него есть отдельная подрубрика по поводу того, можно ли надеяться на то, чтобы внешние силы могли поменять ситуацию. Даже он пишет, что, когда лидеры оппозиции находятся за рубежом, это с самого начала влияет демотивирующе.
Вообще метод ненасильственного протеста — это инструкция. Важный фактор, что в любом обществе всегда есть недовольные, и получается, что эти социальные механизмы достаточно идентичны практически в любом обществе. Есть особенности. Например, в случае Белоруссии мы можем говорить о Telegram-протесте, пожалуй, первом в мире. До этого были у нас и Twitter- и Facebook-революции, но Telegram- практически не было.
Но в целом они использовали какие-то отдельные технологии, связанные с тем, что прописано в политическом ненасильственном протесте. Это же общедоступная информация: это использовалось и в Black Lives Matter, и у «желтых жилетов». Это социальные технологии, которые ты берешь и можешь использовать как угодно.
Другое дело, что и у Лукашенко, может, поменялись консультанты, но он стал совершать намного меньше ошибок.
— Лукашенко понимает, что время играет в его пользу. Он также озаботился попытками нормализации отношений с Российской Федерацией, во многом понимая, что это важный фактор стабилизации внутри страны, потому что многие белорусы, насколько я понимаю, были немного обескуражены тем, как Лукашенко на протяжении своего президентства пытался по-разному выстраивать эти линии отношений с Российской Федерацией. И сейчас для них налаживание отношений — это плюс.
Мне кажется, что на данный момент Лукашенко не выглядит испугавшимся, не выглядит человеком, утратившим бразды правления, ушел в остракизм и собирает чемодан. И оппозиция выглядит растерянной на его фоне. Мне кажется, она не ожидала, что он будет готов выходить к людям и общаться. Например, [экс-президент Украины Виктор] Янукович в 2013 году так не делал.
- Можно ли вообще проводить параллели с протестами на Украине?
— Тут есть ряд различий. Например, в Украине с самого начала были оппозиционные политические субъекты в парламенте, готовые быть на месте и возглавить протест, — это было и в 2004 году, и в 2013-м. В Белоруссии этого нет. А во-вторых, в Белоруссии нет олигархов, которые могли бы своими ресурсами способствовать протесту.
И мне даже кажется, социально-экономический состав белорусских протестов другой. Потому что в Киеве, если использовать социально-классовую терминологию, были скорее мелкобуржуазные протесты, потому что это были либо самозанятые люди, либо представители аграрного сектора. А в Белоруссии заметна доля рабочих протестов — это то, чего в Украине точно не было.
- Причем эти рабочие протесты сопровождаются и забастовкой. Насколько это эффективная мера протеста?
- К забастовке также присоединились сотрудники гостелевидения. Ввиду того, что у оппозиции есть Telegram, а основа информационной политики Лукашенко — это именно государственные СМИ, насколько это болезненно для него?
— Там же присоединилась только часть, а часть продолжает работать. Мне кажется, одним из ключевых мотивов было стремление более сбалансированно показывать информацию. Насколько я понимаю, после массовых протестов белорусское телевидение стало показывать больше разных точек зрения, чем до этой истории. Плюс белорусы смотрят же не только белорусское телевидение, но и российское и даже украинское.
- Насчет России, как следует ей сейчас вести себя в отношениях с Белоруссией?
— В России понимают, что Беларусь занимает критическое положение. Во-первых, есть Союзное государство, во-вторых, часть даже оборонного заказа делается на предприятиях Белоруссии, в-третьих, это так или иначе выход на европейские рынки. Потому, мне кажется, в России понимают, что на постсоветском пространстве в последнее время вокруг России образовались страны не всегда дружелюбные, и потому получить в ряд этих стран еще и Беларусь — это, очевидно, была бы стратегическая ошибка. А такие варианты при особенно насильственной смене власти в Белоруссии возможны.
Поэтому в этом плане в России, даже несмотря на всю сложность отношений, которые были с Лукашенко у руководства Российской Федерации, понимают, что им важно сохранить Беларусь как прогнозируемо дружественную страну.
