Последние числа сентября 1943 года, Полтава. В политотдел одной из советских дивизий пришел неприметный старик. Он с достоинством и некоторой торжественностью вручил политотдельцам письмо и пояснил, что ему наказал его передать сын-подпольщик, расстрелянный немцами более года назад. Он просил переслать его в «Красную Звезду» — главную газету Красной Армии.
Город только освободили, Степной фронт продолжал свое стремительное наступление к Днепру, дел в дивизии было невпроворот, поэтому письмо передали в редакцию фронтовой газеты «Суворовский натиск» — газетчикам видней, как лучше переслать письмо своим коллегам.
Редактор Григорий Кияшко к неожиданной задаче отнёсся ответственно. До войны он работал секретарем «Красной Звезды» и знал автора письма лично. Им был Сергей Сапиго — журналист, пропавший в 1941 году без вести в «Киевском котле». В письме он рассказывал, что произошло с ним и его коллегами после того, как наши войска оставили Киев.
Кияшко снял с посмертного послания коллеги копию, а оригинал письма отправил по адресу…, и оно затерялось на долгих двадцать два года.
В 1965 году бывший редактор «Красной Звезды» Давид Ортенберг собирал материалы для сборника «В редакцию не вернулся» о погибших на фронтах героях-корреспондентах. По этому вопросу он как-то разговорился со своим старым знакомым и соседом по дому Кияшко. Тот, как само собой разумеющееся, назвал имя Сергея Сапиго.
Как Сапиго? Ортенберг удивился.
По каналам НКВД ещё в апреле 1943-го ему сообщили, что его сотрудник Сергей Сапиго не пропал в окружении, как до того считали в редакции, а перешёл на службу к немцам.
Кияшко сказал, что это все недоразумение. Он отправлял в редакцию письмо, в котором сам Сергей все подробно рассказал.
Ортенберг снова удивился — в «Красной Звезде» никто никакого письма не получал. Кияшко тут же помчался домой за копией.
Срочно в номер!
Пока он бегал, Давид Ортенберг вспомнил, как он впервые встретился с Сергеем. Его — талантливого сотрудника одной из полковых малотиражек — в 1939-м направили в «Красную Звезду» в числе множества других кандидатов. Уроженец Курской области, закончивший Харьковскую школу червонных старшин, Сергей успел послужить командиром артиллерийского взвода. Теперь же он страстно хотел работать в центральном печатном органе армии. Ортенберг подошел к нему:
— Под силу будет?
— Думаю, не пожалеете…
И действительно, не пожалели. На Зимнюю войну в Финляндии Сапиго отправился вместе с другим «краснозвездинцем» Сашей Шуэром. Из этих двоих ребят сразу сложился продуктивный коллектив, в охоте за интересным материалом они не боялись проникать на передовые позиции, ползать под огнём противника.
В один из выездов на Карельский перешеек у них на глазах тяжело ранило командира принимавшего их батальона. На КП кроме радиста и журналистов никого не осталось. А шёл бой, командиры рот требовали распоряжений. И тогда Сапиго, как капитан и кадровый военный, принял управление батальоном на себя. Видимо, управился не плохо — после боя командование наградило его орденом Красной звезды.
В 41-м Сапиго и Шуэр отправились из Москвы на Юго-Западный фронт уже на второй день войны — 23 июня.
Через две недели (было плохо со связью) от них поступил первый репортаж о бое на близких подступах к Луцку. Здесь под Затурцами батарея младшего лейтенанта Александра Логвиненко подбила и сожгла 42 немецких танка. Все артиллеристы четырех орудий были или убиты, или ранены, но противника они не пропустили. Тогда в редакции журналистам не особо поверили — слишком уж неправдоподобными казались такие немецкие потери в трагичное лето 1941 года.
Затем 11 июля немцы приблизились к Киеву, и репортажи от Сапиго и Шуэра стали поступать из столицы советской Украины.
Особенно поразительным было сообщение от 21 августа. Обычно стенографистка приносила принятые от корреспондентов сообщения начальнику корсети батальонному комиссару Александру Анохину. Но в этот раз она побежала прямо к Ортенбергу, настолько неожиданным был полученный ею материал.
Оказалось, что Шуэру и Сапиго удалось взять интервью у командира осаждённого киевского ДОТа №205 лейтенанта Георгия Ветрова. Несколько дней его подземная крепость (375 метров ходов объединяли пять бетонных оголовков) дралась без связи, со всех сторон блокированная противником. Разведчики смогли провести туда телефонный провод, и журналисты поговорили с командиром героического подразделения, которое не сдалось и продолжало сражаться в окружении. Нужно ли говорить, что материал тут же пошёл в номер.
Ортенберг попросил Шуэра и Сапиго не терять геройского лейтенанта из виду, но вскоре все они пропали в «киевском котле» — это были первые понесённые «Красной Звездой» потери.
Смерть военкора
Долгое время о них не было никаких вестей, пока из котла чудом не вырвался другой «краснозвездинец» Борис Абрамов. Он рассказал, как 23 сентября 1941 года погиб Саша Шуэр:
«Было нас восемьдесят человек. Подошли к селу Барышевка. Издали увидели фермы железнодорожного моста, по которому можно было переправиться на противоположный берег, где еще держали оборону наши войска…
Около одиннадцати часов дня мы пошли в атаку. Впереди с наганом в руке побежал Саша, и все мы кинулись за ним. Забросали гранатами дома, где засели гитлеровцы. Они не выдержали, разбежались кто куда. Мы расстреливали их из трофейных автоматов и отечественных винтовок, расчищая себе путь к переправе. Уже миновав село, нарвались на засаду — нас обстреляли справа и слева. Пришлось залечь в болоте, прямо в грязь. Но как быть дальше?
Решение принял Шуэр….Он поднялся первым, мы последовали за ним. Немцы усилили огонь, но мы не останавливались. Под нашим отчаянным натиском немцы снова разбежались. Мы уже торжествовали — мост был в нескольких метрах. Вдруг выскакивает откуда-то вражеский автоматчик и пускает навстречу нам длинную очередь. Саша пошатнулся, схватился рукой за живот и со стоном повалился на правый бок. Когда я подбежал к нему, глаза его закрылись:
— Конец, Борис.
Это были его последние слова…».
О Сапиго же долго не было никаких вестей, пока в 42-м чекисты не сообщили о его предательстве и службе немцам, чему Давид Иосифович никак не хотел верить. Но чего только не случалось на этой войне…
Письмо
Наконец прибежал запыхавшийся Кияшко. Ортенберг, с трудом скрывая волнение, раскрыл принесённые им листы бумаги.
Перед ним открылась полная трагизма история. Сапиго писал незадолго до того, как собирался повести в леса группу полтавских подпольщиков. Письмо должно было донести информацию о судьбе его коллег, других окруженцев и его самого на случай, если он погибнет.
Он рассказал, что, 20 сентября журналисты «Красной Звезды» и других изданий приняли бой в Дарнице (район Киева на левом, восточном берегу Днепра — прим. ред.). Начиная с 21 сентября, они выходили из окружения вместе с храбро сражавшимися солдатами 33-й стрелковой дивизии.
В ночь с 22 на 23 сентября погиб Саша Шуэр, а утром ранило самого Сергея. Они (человек 100) пошли по лощине в атаку на немецкую батарею. Возле него разорвался снаряд, и он потерял сознание. Пришёл в себя только на второй день в сарае без документов и знаков различия: вокруг лежали другие раненые. Так он попал в плен.
Здесь же были два раненых лейтенанта: Василий Сонин и Пётр Ефимов, которые рассказали ему, что, когда он лежал без чувств, опасаясь за его жизнь, они содрали с него все знаки различия и спрятали документы: коммунистов немцы в плен не брали, а к старшим офицерам относились с особой подозрительностью, так что его капитанская «шпала» в сложившихся условиях была ему совсем ни к чему.
15 октября Сапиго и группа других командиров бежали из лагеря, но им не повезло.
Они двигались на встречу с улизнувшими ранее Сониным и Ефимовым в Ново-Басанский лес, но, когда группа приблизилась к нему — местные подпольщики или партизаны взорвали в селе Новая Басань вражеский штаб. Немцы стали прочёсывать округу, и наткнулись на беглецов. В перестрелке те убили шестерых немцев и двоих тяжело ранили, но и сами понесли потери: Сапиго ранили в ступню, он с трудом мог идти. Получил ранение и бывший командир зенитной батареи Пётр Шварцман.
Группа пыталась уйти подальше вместе с ранеными, но вскоре выбилась из сил. Нога у Сапиго страшно почернела. Он решил, что больше не жилец, написал прощальную записку в редакцию (она до адресата не дошла), и затем обратился к бойцу 187-й дивизии Стражко с просьбой пристрелить его, после чего сильно зажмурился и стал ждать выстрела.
Он ждал долго, однако выстрела не последовало. Когда открыл глаза, никого рядом не было. Оставшись один, Сергей пополз на четвереньках и так добрался до крайней хаты села Малые Куполы, хозяин которой — Пётр Шевченко, помог ему разместиться в подпольном госпитале, который скрывался здесь же в селе. Организовал его замечательный по своей храбрости и самоотверженности военный хирург Северьян Белкания и его помощник — Субботин.
Следуя их советам, Сергей лечился у них, усиленно изучая украинский язык. Затем они помогли ему по фиктивным документам попасть в киевский лазарет, откуда Сапиго после 2,5 месяцев лечения выписали с пропуском в Полтаву, где жил его отец. Туда он добрался только 15 декабря, проходя со своей больной ногой в день не более 10-15 километров.
Сергей хотел добраться до Харькова, чтобы там перейти линию фронта, но немцы слишком пристально охраняли свои тылы — в лесостепях Слобожанщины это было сделать крайне сложно.
Тогда бывший журналист связался с местными подпольщиками. О них в своём письме-репортаже Сапиго только рассказал, что, собираясь у бывшего работника горсовета Маркина, они все вместе слушают по сохранившемуся у него радиоприёмнику «Последние известия» с «Большой земли». Что же касается остальных подпольщиков, в случае своей гибели, Сергей просил обратиться к своему отцу: он мог назвать их фамилии, и рассказать, что именно они сделали.
«Непокорённая полтавчанка»
Ознакомившись с письмом, в котором излагалась вся эта история Давид Ортенберг в тот же день провёл пресс-конференцию и вечером в «Последних известиях» выступил по центральному радио в рубрике «Письмо нашло адресата».
Передачу услышал старый Терентий Иванович Сапиго. Он приезжал в 1949 году в редакцию «Красной Звезды», узнал там, что письмо сына здесь никто не получал, и совсем пал духом — ведь он потерял на войне всех своих троих сыновей. Как же он обрадовался, когда узнал, что с честного имени его Сергея будет хотя бы наконец смыто позорное пятно мнимого предательства!
Он и рассказал о короткой и трагичной судьбе «Непокорённой полтавчанки».
Эту подпольную организацию создала ещё в первые недели оккупации дочь полтавского врача Ляля Убийвовк. Она лично знала Сергея ещё по мирному времени, когда он учился в школе червонных старшин. Сама Ляля в это время «грызла гранит науки», будучи студенткой Харьковского университета. Узнав в невесть откуда взявшемся в Полтаве новом школьном учителе Даниле Ивановиче Бураченко своего старого знакомого, она тут же поняла, что он ищет возможность приобщиться к подпольной работе, и тут же познакомила его со своими товарищами.
Приёмник у Маркина Сергей действительно слушал, только это был не его приёмник, а немецкого офицера, который стал к Маркину на постой. Когда его не было дома, подпольщики записывали последние сводки, как могли, тиражировали их от руки и расклеивали по городу.
Это было время наступления Красной Армии, так что содержавшаяся в них информация больно ранила чувствительные сердца немецких оккупантов. Они не очень хотели, чтобы население было в курсе их последних неудач, но вычислить распространителей фронтовых сводок им пока не удавалось. Ляля нашла Сапиго как раз, когда они с Маркиным сами «ломали голову», как им выйти на местное подполье.
На встречу с «Непокорённой полтавчанкой» Сапиго явился с орденом Красной Звезды на груди, который с огромным риском для жизни смог пронести через плен, подпольный госпиталь и оккупацию. Конечно же — это было безумием, являться в таком виде к подпольщикам. Но нужно брать поправку на то, что этих патриотов своей страны никто никогда не учил правилам конспирации. А вид ордена не только воодушевил товарищей Ляли, но и сразу прибавил Сергею авторитета.
Следующие несколько месяцев «Непокорённая полтавчанка» вела активную деятельность. Спустя несколько лет в характеристике на Сергея секретарь Полтавского обкома партии написал:
«Мужественный, опытный воин, пламенный агитатор, Сапиго внёс много изменений в деятельность организации. Он разрабатывал планы диверсий, вел антинемецкую пропаганду, устанавливал связи с военнопленными, организовал широкую сеть подпольных групп в селах Абазовка, Шкурупия, Овсия. Изучив людей, Сапиго умело распределял обязанности между членами организации».
Сапиго удалось устроиться работать в украинский Красный Крест, откуда у чекистов, плотно следивших за курировавшими его националистами, и появилась информация о «предательстве» бывшего капитана Красной Армии. Однако для подпольщиков его трудоустройство было настоящей находкой. По линии Красного Креста они помогали советским военнопленным: передавали им продукты, одежду и медикаменты, и устанавливали связь.
Закончилось это тем, что из плена бежали две группы. В Красном Кресте для подпольщиков и их знакомых выписывались справки и аусвайсы, позволявшие свободно передвигаться по городу и избегать отправки в Германию.
Постепенно «Непокорённая полтавчанка» стала браться за более серьёзные задачи: на несколько дней вышла из строя городская электростанция, начали ломаться станки местного механического завода, на котором немцы взяли моду восстанавливать свою подбитую на фронте бронетехнику. Удалось раздобыть кое-какое стрелковое оружие и гранаты.
Провал
Оккупанты тоже не сидели без дела.
Однажды Сапиго вызвали в полтавское гестапо. Его отец решил, что это конец, и уже попрощался с сыном. Сергею тоже было не по себе, но он ответил родителю твёрдо: «Не плачь, батьку, не плачь, говорю тебе. И не горюй, если не вернусь. Знай, за то, что мы сделали, народ нас не забудет».
Тревоги оказались излишними — гестаповцы проводили профилактические беседы, надеясь, что подпольщики проявят себя. Судя по тому, что допрос прошёл без трагических последствий, не проявили, но решили, что надо связаться с «Большой землёй».
Как потом оказалось, способ, который Сапиго для этого выбрал, оказался неудачным. Он отправил к линии фронта свою знакомую — бывшую медсестру Валентину Терентьеву, которая несла с собой совершенно не зашифрованное сообщение, в котором говорилось, что в Полтаве живёт и борется подпольная организация, которой срочно нужны радиосвязь и координация действий с партизанами и другими подпольщиками.
Советские войска в то время находились совсем рядом — в Харьковской области: на 12 мая было назначено начало Харьковской наступательной операции, которая обернулась вскоре очередным окружением крупных сил Красной Армии и немецким наступлением до Волги и высокогорий Северного Кавказа.
Когда Терентьева уже была всего в трёх километрах от линии фронта, её задержали румынские военные жандармы. Она незаметно выбросила пакет, поэтому, когда они привели её к своему офицеру, никаких подозрительных улик при ней не оставалось. Но румын, как на грех, попался дотошный. На допросе Валентина стала путаться в показаниях, и он приказал отвести его на место задержания. Здесь жандармы и обнаружили злосчастный пакет.
С этого момента «Непокорённая полтавчанка» была обречена.
Подпольщики словно почувствовали опасность. Сапиго распорядился готовиться к выходу из города в леса в ночь на 7 мая. Им не хватило буквально нескольких часов, гестапо арестовало Лялю, Сергея, Леонида Пузанова, Бориса Сергу, Сергея Иллевского и Валентина Сороку днём 6 мая. Чуть позже немцы задержали Максима Страшко.
Сапиго устроили очную ставку с Терентьевой: лицо её было в синяках, в дёснах ни одного зуба, пальцы изуродованы. Перепуганная до смерти девушка призналась, что к линии фронта с запиской её направил именно он, но из её прорывавшихся сквозь всхлипывания слов Сергей понял ещё кое-что — об остальных членах группы она ничего не знала.
Сергей взял всю вину на себя, утверждал, что был один. Это подтверждают записки, которые Убийвовк удалось каким-то чудом передать на волю: «…Друзьям передайте: я уверена, что моя смерть будет отмщена. Сергей — молодец… Он сделал все и еще больше, чем все, чтобы спасти меня…».
К сожалению, усилия Сапиго помогли спасти только Страшко. Сергей сказал ему, что, когда будут спрашивать, зачем Максим дал денег на покупку радиоприёмника, пусть тот упорно твердит, что давал просто в долг. А на что нужны были Сапиго деньги, он не имеет ни малейшего понятия. 21 мая на очной ставке их с Сергеем избивали резиновыми шлангами, но ни один, ни второй ни в чём не признались. К сожалению, относительно остальных подпольщиков такая тактика не сработала. Им предлагали жизнь в обмен на предательство, но они на это не пошли.
26 мая Лялю, Сергея и четверых их товарищей расстреляли и закопали во рву возле местного тира.
