- Александр Максович, есть ли на Кавказе какие-то специфические ожидания от встречи Путина и Байдена, которая состоится 16 июня?
— В дискурсах и журналистских материалах, может быть, и есть, но реально мне кажется, что каких-то сколь-нибудь серьезных изменений в политике США, России или в их совместных действиях в отношении Южного Кавказа вряд ли стоит ожидать.
Опосредованно, конечно, есть динамика отношений России с Турцией и США с Ираном, и это уже может привести и приводит к некоторым изменениям на Южном Кавказе, но напрямую связывать их с конкретной встречей я бы не стал.
- США сейчас пытаются не допустить стратегического альянса России и Китая таким образом, чтобы вдобавок ко всему не признать Россию серьезным игроком, с интересами которого нужно считаться. Смогут ли они реализовать этот замысел?
— Конечно же, основной проблемой для Соединенных Штатов является Китай, причем воспринимается он таким образом при разных администрациях. Стилистика может быть разной (при Трампе она была более экспрессивной), но это понятно и людям, которые работают в администрации Байдена.
Что касается России, то тут есть довольно сложное сочетание присущих демократам морализаторских тенденций во внутренней политике, которые влияют на внешнюю политику тоже, и попыток сбалансировать некий модус взаимоотношений с Россией.
Я думаю, что ни та ни другая тенденция не победит, но некоторая попытка смягчения всего, что происходило во время президентства Трампа, будет предприниматься. Другое дело, что это смягчение некоторых стилистических особенностей, а реальная конфигурация, при которой Китай для США является гораздо более серьезной проблемой, чем что-либо еще, останется.
- Насколько я знаю, Китай проявляет интерес к транспортным проектам в Батуми, в Гюмри и на Каспии. Насколько его влияние на Кавказе велико и нет ли в регионе страха попасть в тотальную зависимость от Пекина, который есть в Средней Азии?
— Начну с конца. Средняя Азия серьезно отличается от Южного Кавказа. Средняя Азия — это регион, в котором Китай очевидным образом наращивает свою экономическую экспансию. Наиболее выпукло это видно по примеру Таджикистана. В Центральной Азии боязнь Китая хотя и обладает признаками фобии, она имеет реальное обоснование. Потому что это гигантское образование во всех смыслах этого слова.
На Южном Кавказе совсем не так. Я бы сказал, что рост влияния Китая в плане экономики есть, но он примерно такой, как везде. Китай вообще растет, и его рост на Южном Кавказе мало чем отличается от его роста в других регионах мира. Это может касаться России (по крайней мере тех ее частей, которые не граничат с Китаем), это касается Белоруссии.
В целом Южный Кавказ не является объектом пристального внимания КНР, но вообще Китай переживает период превращения из региональной державы в глобальную, и в этом смысле он увеличивает свое влияние, в том числе и на Южном Кавказе.
- В Армении скоро состоятся парламентские выборы, и, судя по социологии, партия Никола Пашиняна занимает неплохие позиции. Будет ли он или его преемник резко менять свою внешнюю политику?
- У нас было интервью с политологом Николаем Злобиным, который выразил мнение, что на передний план будут выходить малые и средние страны, которым уже удалось парализовать взаимодействие крупных держав друг с другом. Согласны ли вы с такой оценкой?
— Я бы не говорил о малых странах. Сейчас монополярная система умерла или умирает, многополярная не создалась, поэтому значимость держав среднего уровня растет. Это правда. Например, в случае Южного Кавказа Турция демонстрирует увеличение своего влияния, в случае Восточной Европы — это Польша. Я не знаю, что коллега Злобин имел в виду под «малыми странами», но я бы не сказал, что их значимость растет.
- Имеются в виду Украина, Грузия и страны Балтии.
— Я бы все же не стал так говорить. Те страны, которые я перечислил, все-таки другие. Украина, наверное, имела возможность стать страной среднего уровня, но она этой возможностью не смогла воспользоваться, и сейчас Украина выступает как некий элемент соперничества между Западом и Россией, но в самостоятельного игрока она вряд ли превратится. Это касается и Грузии, и балтийских стран. Балтийские страны тоже отрабатывают в Европе ту особенность, что они находятся на переднем фланге границы с РФ. Но говорить о том, что они являются значимым элементом конструкций, которые выстраивают страны вокруг себя, я бы не стал.
- Лично вы какой миропорядок считали бы справедливым: однополярный, биполярный, многополярный, наднациональные объединения, небольшие объединения по региональному принципу?
— Я не священник, я политолог. Я ничего не могу считать правильным или неправильным. Моя задача — описывать реальность. Мне кажется, что сейчас, после краха биполярной системы, идет рост значимости региональных держав среднего уровня. Хорошо это или плохо — не мое дело. В чем-то хорошо, в чем-то плохо, в чем-то трагично, в чем-то успешно для самих этих стран. Но морализаторство в политической науке — не то, что должно иметь место во время анализа.
- Тогда так: какая система сделала бы мир более безопасным и стабильным?
— Биполярная система приводила к некоторым правилам игры, которые были практически общими для всего мира. Понятно, что возникали конфликты, но они были ограниченными, потому что обе части биполярного мира (Варшавский договор и НАТО) обладали ядерным оружием, и это провоцировало бы дополнительный риск.
Любой конфликт тут же распределялся по этим двум сторонам. Если одна сторона конфликта была просоветской, то другая сразу же становилась прозападной, и наоборот. Это было везде, от Никарагуа до Вьетнама и от Чехословакии до Палестины. Была некая система, которая работала на стабилизацию.
С другой стороны, это было исключением из правил. Она не может существовать слишком долго. По крайней мере, в мировой истории такого не было. И сегодняшний переход к многополярному миру приводит к меньшей управляемости.
Это будет довольно долгий процесс, потому что выстраиваются новые правила или отсутствие правил для всего мира. А может, разные правила будут работать для разных частей мира. Мы выходим из одной системы и входим в другую.
