Жители домов рядом с «Азовсталью» пьют чай, выглядывая из двери подъезда разбитого дома — почти у проходной завода идет бой. Смотрят на вспышки, сполохи реактивных снарядов и горящие окна не из любопытства — такого они уже видели много — а чтобы понять, как быстро все закончится. И рассказывают, какой шок испытали от первой встречи с российской армией.
Олег и Славик, так и представившийся «просто Славиком», сначала, после того, как морская пехота Черноморского флота выбила украинские подразделения, видимо, почувствовали какое-то умиротворение: «Ребята пришли, и мы спокойно спали. Я спокойно эту ночь чуть больше чем полтора месяца поспал, с девяти до полпятого». Правда, оба понимают, что положение у них катастрофическое — отрешиться от того, что дом непригоден для жилья, если оно вообще есть, не получается: «Теперь нет квартир, ничего. Теперь мы бомжи — благодаря украинской армии (…) Они прячутся за нас. Это что? Это бойцы?»
И с этой темы переходят к сравнению «захисников» и российских военных. Олега и Славика никак не может «отпустить» тот факт, что с ними морские пехотинцы общались вежливо. И что необыкновеннее всего — морпехи, «черная смерть» (прозвище морской пехоты времен Великой Отечественной), не ругались.
«Российская армия и украинская — это земля и небо. Украинская армия с нами обращалась по-хамски (…) До этого я с ребятами с России не общался, с военными», — делятся они впечатлениями. Славик рассказывает, как попросил закурить и был удивлен тому, что не был послан: «Я вчера как подошел, [думал, что] если наши (украинские военные — Ред.) так отвечают, как они (россияне — Ред.) ответят, наверное, лупанут прикладом», — описывал он свои ожидания от первого контакта.
И дальше и Олег, и Славик не могут успокоиться — снова и снова говорят о том, что морские пехотинцы оказались приветливыми и доброжелательными людьми. «Вполне нормально общаются, тебя не пошлют, — как что-то поразительное преподносят они. — Самое удивительное, что они не матюкаются (…). На удивление, ни одного мата вообще не было слышно».
И что ценно для настрадавшихся мариупольцев — военные с людьми поговорили. После многих недель неизвестности вышедшие на поверхность жильцы разрушенных и сгоревших домов получили надежду. «У вас в разрушенном городе будут нанимать рабочих», — с воодушевлением говорят Олег и Славик. Для них это значит, что будет работа и город будет жить — его восстановят.
Олег, чтобы пояснить, почему он так неприязненно настроен к бойцам и командирам ВСУ, выходит из подъезда — предъявить конкретный и наглядный пример — соседнее здание:
«Вот сейчас покажу дом, вот 28-й, а вот за ним 26-й, там украинские [военные] знаете что делали — инвалидов выносили в подвал, бросали и двери закрывали, вход в подъезд, где подвал. Инвалидов просто выносили в подвал и оставляли там».
«Чтобы от них (украинских военных — Ред.) дождаться продуктов?» — жильцы дома тоном дают понять, что даже вопрос о том, чтобы «азовцы» и вэсэушники, например, кормили бы сограждан, им кажется нелепым.
В доме рядом морские пехотинцы — те самые, чья вежливость так поразила мариупольцев, — наблюдают за тем, как БТР отрабатывает из пушки по позициям украинских войск. На замечание, что у жильцов домов культурный шок от отсутствия нецензурной лексики у российских военных, черные береты хмыкают: «В армии и на флоте все делается с помощью, скажем так… чертовой матери». «Военно-морские термины» для строя и боя, а с мирным жителем вооруженный человек обязан общаться подчеркнуто уважительно — бойцы не могут взять в толк, что так удивило жителей города, ведь это само собой разумеется, о чем тут можно говорить. Восторги жильцов домов им непонятны.
На вопрос, кто самый опасный в бою, ехидно — улыбки, если они и есть, скрыты масками — отвечают: «Марвелы». «Марвелами» на жаргоне называют резервистов — их иронически уподобляют супергероям вселенной комиксов Марвел, обладающим сверхспособностями. Мешковатые, возрастные, иногда добродушные, иногда настороженные и мнительные резервисты, идущие следом за штурмовыми частями, видятся в сравнении с профессиональными военными теми, кем они и являются — вчерашними штатскими. Но в городе, тем более, когда противник часто просачивается через позиции в гражданской одежде — по всему городу разбросана украинская форма, вэсэушники и «азовцы» переодеваются на улицах и в домах — бой часто вспыхивает и там, где уже, казалось, противника нет — во второй и третьей линии, где стоят резервисты.
— Было такое, чтобы в гражданской одежде кто-то стрелял?
— Было, — морской пехотинец, кажется, удивлен вопросу — столько таких случаев на его памяти. — И корректировщики в гражданке были. Радиостанция у них была с собой, GPS включен в телефоне, слишком любопытный не по делу. Одну девушку поймали — у нее в телефоне контакты «Комбат», «НШ» (начальник штаба — Ред.).
Морская пехота Черноморского флота принимала участие в сирийской кампании. По собственному опыту, рассказам сослуживцев, бойцам есть с чем сравнить — такого ожесточения, как в Мариуполе, на Ближнем Востоке не было. «Как это назвать, они людей загнали в подвал и прикрываются ими, — у черных беретов с позывными «Гефест-один», «Гефест-четыре» и «Рокот-два» нет сомнений в том, что это большая антитеррористическая операция, а не война. — Сейчас уже не так, а раньше было заметно: зашел на район, смотришь — гражданские пошли, значит, гражданских они (украинские военные — Ред.) не держат, сами сбежали, а жители начали выходить».
И, прикрываясь мирными жителями, противник дерется зло и умело — с боем приходится брать каждый дом, а то и подъезд. Ближневосточные боевики такого упорства не проявляли. Мотивацию врага поддерживают заградотряды и боевая фармакология, морпехи в этом убеждены. «С тридцатки (тридцатимиллиметровая пушка — Ред.) по нему долбят, у него руки отлетают, а он бежит. Пускать пулю только в голову. Обдолбан до такой степени, что чувство боли притуплено напрочь. Что-то жрут такое, явно не бабушкины грибы. Нам какой смысл такое употреблять, мозги не работают», — случаев, когда украинские военные шли в бой под «веществами», черные береты могут насчитать в изрядном количестве.
К слову, по ту сторону передовой — тоже морская пехота, украинская. Сдаться им, что уже сделали несколько сотен морпехов ВСУ, или отступить не дают «азовцы». «Здесь они держатся, потому что их не пускают на завод. Свои же не пускают», — поясняют бойцы в перерывах между «отработками» пушки по огневым точкам врага.
А в подъезде неподалеку от линии боя жильцы торопятся рассказать, что они испытывают по отношению к «захисникам». К прячущимся в подвале людям пришел пациент больницы — его выставили на улицу люди с жовто-блакитными флажками на форме. «Нас выгнали, больных загнали в подвал, а они заняли первый и третий этаж», — пересказывает женщина его историю. «Выгнали, выгнали», — хором подтверждают соседи.
«А на Восточном [микрорайоне] люди выезжали, а «азовцы» поворачивали пушку там и стреляли прямо в колонну. Это люди наши ехали, возвращались и говорили, что «азовцы» стреляли в колонну наших машин, тех, что выехали в сторону Безыменного», — кричит еще одна вынужденная обитательница подвала, срываясь в конце на рыдания.
