https://ukraina.ru/20240122/1052806609.html

Герой России Михаил Попов: Жизнь отдать можно только за Родину, но не по глупости, а осмысленно

Герой России Михаил Попов: Жизнь отдать можно только за Родину, но не по глупости, а осмысленно - 22.01.2024 Украина.ру

Герой России Михаил Попов: Жизнь отдать можно только за Родину, но не по глупости, а осмысленно

Герой — это вовсе не манекен и не терминатор. Это такой же человек, как каждый из нас. Просто обстоятельства и неординарные события заставили его проявить то, что в нем есть самое лучшее, то, что заложено в нем природой и родителями

2024-01-22T04:00

2024-01-22T04:00

2024-01-22T07:40

интервью

сво

спецоперация

захар виноградов

https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e8/01/10/1052726312_100:32:851:454_1920x0_80_0_0_fde96a2890564f23a88c93df100a4444.jpg

Правдивую историю, без пропагандистских штампов, о том, как он стал Героем России, изданию Украина.ру рассказал Герой России Михаил Попов.— Михаил Сергеевич, расскажите, как вы стали Героем России?— За бои в мае 2022 года. Вручили мне звезду Героя в августе, а само событие произошло в мае. Я, как вам рассказывал ранее, с учебы приехал в свою часть, только 5 дней дома был, посмотрел на жену, посмотрел на сына и выехал сюда, на Украину в командировку. И тут вот все происходит сразу: закончил Академию, приехал после нее домой и почти сразу в часть. Жена, конечно, тоже в шоке немножко, была, у меня ведь сыну было всего 4 месяца.Прибыл в часть... Расскажу вам всё как есть, а там уже сами смотрите. В интернете уже все прописано о той ситуации красиво и хорошо. А я расскажу, как реально все было, потому что правду же никто не любит.У нас батальон стоял на высоте под Харьковом, Харьков наблюдали. И я должен был приехать и стать как ЗНШ (заместитель начальника штаба. — Ред.) по службе войск. То есть я не как пехотный офицер, общевойсковик прибыл в часть, а как специалист. Мне сказали, что буду постами заниматься.На место, куда я прибыл, у украинской армии там в основном батальон «Кракен» стоял, был успех, они ополченцев выбили, «барсов». И наш батальон, чтобы в кольцо не попасть, должен был отойти назад, а им тогда командовал подполковник Бойко, тоже Герой России, мы вместе награды получали. Они отошли назад. А там был такой питомник по выращиванию лесных и садовых растений. Все это происходило возле населённого пункта, неважно, как он назывался. Я туда приезжаю, у меня, конечно, шок. Ну, не то что шок… Но деревня разрушена. Как в фильме: танки, по тебе стреляют, из минометов бьют, «птицы» (БПЛА. — Ред.) летают, двухсотые, трехсотые (убитые и раненые). Я аж как-то потерялся даже.И тут ДРГ зашло в тыл к нам. Они медиков тогда накрыли.— А вы кем тогда были?— Я был заместителем начальника штаба по службе войск, я должен был ополченцами командовать. У меня там посты были и я должен был их на контроле держать. И тут, получается, все как-то не так пошло.Опять начинают все отходить. Ну, как отходить… Побежали, грубо говоря, назад все. Все побежали, и я побежал, конечно же. До первого поста добегаю. Блокпост, Сватинский перекресток. Я устал уже и говорю, что дальше не побегу, дальше тыл уже. Наши здесь, здесь и останусь.А батальон еще немножко назад отошел. И, получается, уступом вперед этот блокпост был. Народу много там было: 20 ополченцев, взвод какой-то бригады, не буду врать, не знаю какой — где-то человек 18 их было. Это те, что там на блокпосте находились. Но там еще усиливали потом, добавили людей.Сначала 20 ополченцев из Луганска там стояли, потом взвод туда пришел из нашей бригады — там было 6 человек и группа спецназа была человек 15. И мне комбат говорит: «Ты старший в этом всем». Человек 60 было в общей сложности.А немножко назад — населенный пункт Дементиевка, назад и вправо. Там тоже наши стояли, но там у украинской армии успех был, выбили наших оттуда. Я сидел, думал и понимал: сейчас, наверное, на меня попрут. Потому что линия обороны дальше проходит, а я впереди нее нахожусь — на метров 800, один с подчиненным мне личным составом.Тут у всех какая-то паника пошла сначала. Первыми ополченцы встали, у них бунт какой-то начался. Сказали: «Это не наша земля — Харьков. Чего мы тут воюем? Мы будем за Луганск воевать». Они встали и ушли. Ладно, мои еще есть — 20 человек. А тут все посты: за мной и там в тыл. Они встали и все ушли просто. Потом уехал взвод из 18 человек. Сказали: «Мы не хотим». Взяли и уехали. Они, конечно, не мои подчиненные. Просто негласно меня назначили старшим. А спецназовцы мне сказали: «Мы не хотим своих ребят терять, у нас задача теперь другая». И они тут же ушли. В итоге нас осталось 6 человек и я, то есть 7 человек.Тут приехало пополнение. Один человек — ополченец вернулся. Валера, помню его, он со мной всегда был, до последних дней.Я понимаю, что тяжело нам будет. Я что делаю? Занимаю круговую оборону не всего опорного пункта, а, грубо говоря, половины. То есть вот перекресток идет, на Белгород и Харьков дорога и на Сватино. И вот на перекрестке с этой стороны дороги я занял круговую оборону. А, еще разведчиков ко мне прислали в ночь, человек 10, по-моему. Разведчиков с нашего корпуса из соседней бригады.Сначала артобстрел был такой интенсивный по нам. И вертолетный удар был. Я понимаю, что сейчас где-то пехота попрет. Они пошли, поползли, в траншеях везде вели бой и в тыл ко мне зашли еще. Меня в кольцо взяли, мы отстреливаемся, все нормально. А дальше... Вот пишут, что я огонь на себя вызвал. Не то чтобы огонь на себя вызывал, так вышло. Я не думал в этот момент о себе. Просто, видя наступление противника, сказал по рации: работать по моему квадрату.Есть такая догма, что если огонь на себя вызываешь, то, грубо говоря, прощаешься с жизнью. А я сказал работать по моему квадрату, но умирать не собирался, ничего такого. Сказал: «По мне давайте стреляйте». Отработали. Противник отошел, у них БК (боекомплект. — Ред.) тогда закончились, как я понял. У меня тогда один офицер погиб, и все практически трехсотые были. И мы отошли.— Вы тоже ранение получили?— Я нет. Я и пару солдат еще не получили. И мне комбриг говорит, что надо заходить обратно. Ну, разведчики, понятно, ушли куда-то в тыл к нам, их не нашли потом. Вот мои парни остались — один погибший, почти все остальные - триста. И они сидят так в кучке возле КП (командного пункта. — Ред.). Я подхожу к ним и говорю: «Мужики, задача — опять обратно нам зайти. Сейчас нам еще людей пришлют». А мне говорят: «У меня брат трехсотый». «А у меня, — говорит другой, — два брата было». В общем, все отказались.Я подхожу к комбригу и говорю: «Люди отказались. Где мне людей брать? Я готов заходить».И тут, что важно. Или интересно, как вы спрашивали про везение... Я только отъехал от них к комбату, чтоб доложить об их отказе, о группе отказников, туда прилетает украинская мина. Прямо туда, где эти пацаны сидели. Один только выжил, а все остальные погибли. Я же говорю, удача, везение сопровождают только смелых...— То есть, если бы они согласились зайти обратно, остались бы живы, тогда бы они вместе с вами уехали и остались живы?— Возможно, да. Что я и говорю, от смерти не уйдешь. А про их печальную судьбу это я только потом узнал, когда вернулся обратно на позицию, это мне комбат рассказал. Я его спросил, называя их по позывным, что с ними стало и он мне сказал, что погибли все, один только остался — по кускам собирали его.После этого я и начал говорить, что от смерти не убежишь. Откажешься, не откажешься, все равно она догонит.Знаю, например, такой случай, это к слову. Офицер из нашего корпуса отказался участвовать в боях и его машина сбила в городе. Такие моменты часто бывают на войне.И вот я взял 14 человек и 15-й — ополченец вот этот, Валера. И вот со мной 16 человек — зашли обратно. Зачистили, хохлов уже не было. На следующий день они опять поперли на нас, мы все атаки их отразили. Опять нас в кольцо берут. Я не понимал, как так, что меня все время в кольцо берут, почему никто сзади не прикрывает? Прилив мести был. Мы все отразили, остались на месте.Потом еще раз они пошли. И вот так бой мы вели в течение дня и ночи. И на следующий день я понимаю, что раненые уже есть. Мне БК привозили, раненых вывозили. Чтобы меня и наше подразделение из окружения вытащить, народу погибло много. Хорошие люди погибли — разведчики, на танке пробивались, боеприпасы мне везли, пехота. В тылу — думали, что там между мной и нашими основными силами нет никого, а там хохлы сидят, и они просто щелкают всех.Они все время наступали. Волны атак. Как только подходят... Вот так я несколько раз огонь на себя вызывал. И потом принимаю решение, что нецелесообразно там сидеть, сам принимаю решение оттуда выходить. Думаю, как пацанов выводить.Я понимал, что везде противник сидит и у нас в тылу, а тут рядом поле — такое все кривое. И я понимаю, что надо выходить по полю. Потому что именно на это — что мы пойдем по открытой местности, противник меньше всего рассчитывает. Мы на две группы разделились. Первая группа 5 человек — я четверых себе взял, сказал идти со мной. Командиру роты говорю: «Стрельбу не услышишь — через полчаса начинай движение по такому же маршруту». И вот мы по полю вышли, противник просто не ожидал, что мы там пойдем, они нас в лесополках (лесополосах. — Ред.) ждали, сидели и ждали. И всё, я вышел, мои парни вышли. Все мои парни вышли! И моя группа, и группа с которой был командир роты.— В общем неординарно поступили и в первом, и во втором случае. То есть они ждали, что вы пойдете через лесополосу, а вы пошли по самому опасному участку — через поле.— Ну, в первый раз мы вообще на МТЛБ выехали внаглую. Но их там не было, они уже отошли тогда, это я знал точно. А когда мы в крайний раз выходили пешком по полю, честно говорю, я не знал, сидят они там или нет. Просто здесь был маленький шанс, что они нас там не ждут. Так и вышло. Хотя разведчики потом мне сказали, что они там сидели. Значит, повезло в очередной раз и они нас не заметили.Понятно, что на месте противника я бы тоже сидел в лесополосах и ждал.И мне командир бригады опять задает вопрос: «Зачем ты вышел?» А я говорю: «Сколько еще надо, чтобы людей погибло, чтобы вы поняли, что это нецелесообразно — занимать оборону? Потому что меня все время берут в кольцо. И чтобы мне что-то доставить или трехсотых вытащить — это смерти дополнительные». И всё, на этом всё закончилось. Я даже не знал, что мне Героя дали, не думал об этом. Вообще считал, что меня накажут.Меня поставили на другой участок. В том же районе, там немножко спокойнее было. Про награждение узнал, когда нас первый раз вывели на перегруппировку. Мне жена звонит ночью, когда мы в Россию вышли, я ей говорю, что все нормально, все хорошо. А она мне статью присылает.Я сначала не поверил, думал, что стать Героем невозможно, что нужно совершить что-то такое…Я до последнего не верил.И тогда в тех боях на перекрестке я вот еще что понял, что украинская армия, батальон «Кракен» — это армия подготовленная, грамотная. Противника не надо недооценивать, его надо уважать, думать, как он. Так же и они говорят — умные люди у них, боевики, вояки. Я вот интересуюсь, смотрю их интервью, бывает. Им там тоже говорят: «Что вы там с этими бомжами воюете?» А они отвечают: «Вы сами идите повоюйте с этими бомжами». Тот, кто такое говорит на Украине, либо он сам с нами не воевал, либо не понимает, что происходит.Сколько вот знаю, на Угледарском направлении колонны, например, на Авдеевском направлении сейчас пошли в наступление. У нас самих под Авдеевкой большие потери были, нас гнали. Самое страшное — когда врут командиры, врут соседи. «Вот мы тут стоим», а их там нет на самом деле. Боятся правду доложить. Я всегда говорю: «Какой бы горькой проблема ни была, нужно говорить правду». Потому что это жизни людей.Я много случаев видел, когда либо не знали, либо не хотели говорить правду, и у них люди погибали. Парень идет с боеприпасами, потому что там наши сидят, а его противник в упор расстреливает. И таких моментов, потому что боятся докладывать, очень много бывает. Это касается не только рядовых и сержантов.— Это, наверное, тоже с опытом приходит. Мы же знаем, что и в Великую Отечественную такое было.— Да, это так. Другая наша проблема, которую сейчас начинают решать потихоньку, - ротация. Надо, чтобы люди в окопах понимали, что до определённого срока они на ЛБС (линии боестолкновений. — Ред.), а потом их заменят. Тогда у них и сил больше и мотивации. Ну, мы и сами по одному — по два человека отправляем отдыхать в ближайший тыл. Это важно.— Какие выводы вы уже сделали для себя о военных действиях, о войне, о жизни вообще?— По крайней мере для себя я понял, когда в отпуске был, через Москву возвращался, с родственниками встречался и говорю: «Надо ценить свою жизнь». Я на войне понял, что такое жизнь, что она одна, что есть ради кого жить — есть семья, жена, дети. И все эти нюансы, которые там, в миру, люди переживают из-за мелочей, на самом деле ничего не стоят. Когда сидишь в окопе и по тебе стреляют, понимаешь, что хочешь жить и есть ради чего жить. И при этом еще важнее понимать, что жизнь можно отдать только за Родину. Но не по глупости, а осмысленно, чтобы Родине от этого было лучше. Всё остальное — ерунда.Надеюсь, что я после войны приду, когда вернусь домой, не буду переживать из-за каких-то мелочей: где-то денег не хватило, сломалась машина — бывает, конечно, всё, но это ерунда. Жить надо.— В историях, которые вы рассказывали, страх был?— Конечно, был. На войне главное — его перебороть. Любой человек будет бояться. Если человек не боится, это не человек уже. Если у человека нет страха, это что-то, кому нечего терять, смертник, грубо говоря. Это уже не человек. А страх нужно и можно перебороть.— Как вы перебороли страх в той ситуации на перекрестке?— Я сидел и сильно нервничал. Не то что трясся, но страшно было, я немножко не понимал, что происходит. Некоторые люди там были, которые с первых дней войны, а я только приехал и сразу в такое пекло попал.Я успокоился и себе сказал, что все будет нормально. Подумал о жене, о семье. Был даже момент, у меня граната была одна, я уже запал закрутил, подготовился, потому что понимал, что мы в окружении сидим. Но я не стал спешить, успокоился. Не знаю, подумал как-то о жене, о сыне, которого не видел толком и хочу еще раз увидеть. И решил, что все будет нормально.Да, страх всегда будет. Бояться — нормальное явление, потому что когда ты боишься, то осторожничаешь хотя бы.Знаю много случаев, когда украинцев под наркотой отправляют в бой. Потому что он наркотик вколол и пошел, не боится ничего, у него все взрывается вокруг, а ему не страшно. У него уже ранения, он не боеспособен по физиологическим показателям, но он просто пока этого не понимает. А когда после боя «отходняки», он понимает, что ранен, у него руки уже нет, он не может уже ничего сделать.А когда человек боится, он будет прятаться, укрытие где-то искать, будет действовать разумно, не спешить и обязательно добьётся результата. А под наркотиком, это как без головы. У нас этого нет, а у нашего противника сплошь и рядом.Поэтому я всегда говорю, что страх — это нормальное явление. Все делали ошибки на войне, кто-то отказывался задачи какие-то выполнять. Я знаю ребят, которые отказались из-за страха, а потом нормальными бойцами стали, поборов в себе страх.Много кто погиб, правда. И офицеры были, которые отказывались, уезжали, увольнялись, потом возвращали их, и нормальные ребята стали. Перебороть, пережить этот момент как-то надо.— Михаил Сергеевич, мне как гражданскому человеку и, думаю, не только мне, не всегда понятно, почему в одних случаях у бойцов получается решать боевые задачи с высоким результатом, а у других нет. Почему, например, у Героя России сержанта Юры Щербакова, который служит в вашем батальоне есть высокие результаты, а у других нет?— Я так скажу, сначала сколько-то времени он вообще ничего не поражал. На Харьковском направлении техники мало ездило и в основном они закрыто работали, то есть не в кого стрелять было.А на другом направлении они в контрнаступление пошли, и в это время много техники было. Его успех — в удачно, правильно выбранной позиции. Он ее сам выбрал, молодец. И на него надежда была. Из других подразделений, я знаю, у них тоже точки были, откуда они могли работать. Почему они не работали? Вот это вопрос, ответ на который никто не знает.Вот у нас здесь полоса обороны батальона — зона ответственности нашей, сектор обстрела. Я буду переживать, что у моего соседа слева или справа происходит, не только на моем участке. Потому что, если мы им не поможем, и нам плохо станет. Мы все время должны думать не только о себе, но и о своих товарищах слева и справа. Это такая аксиома войны.Еще важно, из кого состоит подразделение. Если это все — мобилизованные, то есть не прошедшие обкатку войной, то у них обязательно будут проблемы. Мобилизованных надо ставить в пополнение к уже опытным бойцам. Тогда они будут понимать, что, например, работая в зоне своей ответственности, ты должен поддерживать огнем по противнику и своих товарищей. Иначе погибнут они, погибнешь и ты.— Мне разведчики рассказывали, что мобилизованных они тоже ставят вместе с опытными. Они видят, что рядом с ними люди нормально действуют, работают и тогда и сами постепенно начинают правильно на все реагировать и со временем становятся настоящими бойцами..— Так из них потом нормальные люди вырастают. Тут просто многое зависит от командиров. Когда командир сам ничего не хочет и боится, я имею в виду начиная от командира отделения, то и люди у него так же начинают бояться и ничего не хотят делать…— То есть дело не только в навыках, наличии передового оружия? Психологически тоже надо, чтобы были готовы?— Да. Я имею в виду, вот, например, стоит батальон в обороне наш, а где-нибудь через два батальона справа — провалена оборона, и если сейчас они пройдут 10 километров, то нас возьмут в кольцо, как с Клещеевкой было. У солдат начнётся паника: «Ой, нас в кольцо же могут взять». Понятно, что командиры там тоже стараются поддержать… Стараются резервы какие-то подтянуть, выбивать будут всеми силами. Но в окопе это не видно. Да и зачем преждевременно говорить? Просто каждый должен молча подготовиться, что, если вдруг будет прорыв обороны, он должен позицию занять, круговую оборону.А преждевременная информация может привести к панике. Вот с пленными разговариваешь, они говорят, что им стараются по минимуму все сообщать, куда их везут, карты не дают. Говорят: «Вот позиция, вот русские». И все, никакой обстановки, на уровне командиров все только.Мы же стараемся дать информацию солдатам так, чтобы они понимали свое место в общей картине боев батальона, бригады.— То есть у нас в российских войсках, солдаты информированы о ситуации, о положении, о противнике?— Стараемся, чтобы у командиров электронные карты были. Но не только в этом дело. Есть хорошие солдаты, есть плохие. Но все равно, тот, кто владеют информацией, лучше подготовлен. Это уже на уровне командира отделения должно быть.Мы много чему научились у украинской армии. Я даже пример приведу: закрытая стрельба из танков. Вот артиллеристы стреляют с закрытых позиций. А теперь и танки. Это же все время преподавали в военных училищах — это еще в советское время разработали, стреляли всегда с закрытых позиций.А потом почему-то перестали этому обучать всех, со словами «вам это не пригодится уже». А вот война началась, у украинской армии дефицит техники, они танки берегли очень и стреляли с дальних закрытых позиций. А у них в экипажах — преподаватели Харьковского танкового училища, люди грамотные.И мы сначала не понимали, как так: танк стреляет, а его не видно. Оказывается, давно так стреляли, еще в Великую Отечественную. И мы начали учиться по-новому.

https://ukraina.ru/20240121/1052803728.html

https://ukraina.ru/20240121/1052807193.html

https://ukraina.ru/20240118/1052747925.html

2024

Новости

ru-RU

https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/

интервью, сво, спецоперация, захар виноградов

Интервью, СВО, Спецоперация, Захар Виноградов