В Дубровицах, на окраине подмосковного Подольска, расположена великолепная Знаменская церковь, которая впечатляет пышными барочными формами, и совершенно не сочетается с традиционными канонами православной архитектуры. Она была построена князем Борисом Голициным — воспитателем молодого царя Петра, специально выписавшем для этого мастеров из Европы.
Царь часто бывал на строительстве храма, который шокировал консервативное православное духовенство — до такой степени, что патриарх Адриан демонстративно отказывался освящать этот «папежский костел», которому суждено было стать зримым символом преобразований в структуре российской церкви.
Церковь Знамения освятили после его смерти, в присутствии самого Петра, который очевидно предавал этому вопросу политическое значение. Это сделал украинский митрополит Стефан — уроженец города Яворов, расположенного на территории современной Львовской области Украины. Подобно многим поповичам, он учился в Киево-Могилянской коллегии, временно принял унию, чтобы продолжить образование в католической Европе. А затем вернулся на родину, где быстро сделал карьеру в качестве православного иерарха, занимая должность местоблюстителя патриаршего престола. Ведь царь Петр остро нуждался в таких людях для проведения церковной реформы — чтобы утвердить примат светской власти, подчинив ей представителей духовенства.
Российской церкви столп, совета мудрый муж,
Философ, богослов, историк, пастырь душ.
Витийством слов его доднесь Россия блещет:
Петровым похвалам вселенна совосплещет,
— писал о нем Гавриил Державин в оде «На изображение Феофана».
Этот украинец увековечен на новгородском памятнике тысячелетию России — возле собора святой Софии, где покоится его прах. Он помогал вводить в общее употребление слово «Ρωσία», которым стали называть Московское царство, превратившееся при Петре в империю по европейскому образцу. Это обстоятельство делает Феофана предметом ненависти современных украинских патриотов — потому что они считают, что Прокопович помогал «московитам», которые присвоили слово «Русь». Хотя, на самом деле, эллинизированное название «Россия» начали использовать в Москве задолго до Феофана, усилиями других выходцев с территории нынешней Украины, которые тоже искали милости у Романовых.
Впрочем, это лишь частный момент в богатой биографии Прокоповича, потому что его деяния были обширны и многообразны. Подобно Стефану Яворскому, Феофан принял унию для обучения в европейских университетах, однако добился в науке больших успехов, впитав в себя дух ренессансного гуманизма.
Путешествуя по Европе пешком, бедный студент изучал Фрэнсиса Бэкона, Галилео Галилея, Томмазо Кампанеллы, Николая Коперника, Баруха Спинозы, Джордано Бруно, Рене Декарта. Он был автором трактатов, стихов, трагедий, написал популярные в свое время песни, прекрасно освоил основы богословия, астрономии, риторики, физики и истории, выделяясь на этом фоне среди своих современников.
В отличие от Стефана, который оставался под влиянием католической теологии, Феофан Прокопович практически не скрывал своей приверженности к радикальному протестантскому богословию. Больше того, киевский философ отстаивал наиболее передовые взгляды своего времени — вплоть до того, что в его работах можно найти элементы пантеизма, деизма и даже материализма.
«Под природой понимают самого Бога» — пишет он в своей «Натурфилософии».
И рассуждает: «материю нельзя никогда создать, или разрушить, также нельзя ни увеличить, ни уменьшить ту, которую создал Бог в начале мира, и какой в каком количестве воздана, такой остается по сей день и будет оставаться всегда». По мнению Феофана Прокоповича, мир является «материальным соединением вещей», а «небо состоит из материи», каковая является «общей и одинаковой во всех телах, однако в различных формах». Потому что «все… тела тоже сложены из бесконечно разделимых телец».
Конечно, эти воззрения представлялись тогда закоренелой и тяжкой ересью, которая должна была стоить Прокоповичу свободы и даже жизни. Его постоянно обвиняли в приверженности к «кальвиновому и лютеровому» учению — причем, талантливый киевлянин сумел объединить против себя ревнителей московской старины и украинских иерархов вроде Яворского — симпатизантов католицизма, к которому он испытывал особую неприязнь. Но зато Прокопович смело поддерживал отношения с представителями старообрядчества — что весьма характерно, учитывая определенные социальные параллели между европейской Реформацией и русским Расколом.
По сути, он всю жизнь ходил на волоске от опалы, ссылки и плахи. Однако Феофана защищал от доносчиков сам российский монарх. Ведь он также желал секуляризировать церковь по западному протестантскому образцу — чтобы перераспределить ее собственность и ликвидировать прежнее политическое влияние.
Феофан явился идеологом этого переворота в сторону «цезарепапизма», который привел к упразднению института патриаршества, заменив его на подконтрольный императору Священный Синод. Кроме того, он активно ратовал за утверждение абсолютизма и централизацию государственной власти, что также соответствовало программе российского императора. В результате Прокопович разгромил консервативную партию русского православия, и жестоко расправился со своими влиятельными врагами.
«Европейский гуманист» проявил себя как беззастенчивый льстец, искусный политик и беспощадный интриган. Он преуспел в подковерной борьбе придворных и сохранял свой контроль над церковными институциями даже во времена наследников Петра Первого — вплоть до императрицы Анны Иоанновны. И был в этом смысле удачливее самого Бэкона, который также совмещал богословие с государственными делами.
Феофан был плоть от плоти своей кровавой эпохи — когда Россия «прорубала окно в Европу», ломая веками сложившиеся уклады, полностью перестраивая свою жизнь на современный «западный» лад. Что обернулось в итоге как выдающимися достижениями, так и не менее трагическими последствиями, вроде ликвидацией остатков прежних свобод и повсеместного внедрения крепостного рабства.
Однако этот путь, который освятил своими трудами «протестант» Прокопович, был до известной степени неизбежным, учитывая социально-экономическую специфику становления огромной периферийной империи. Хотя приверженцы консервативной церковной традиции с неприязнью называют его чужаком, который привил патриархальной стране смертельный западный вирус.
«Феофан не то что примыкает, он принадлежит к протестантской схоластике XVII века. И его сочинения вполне умещаются в истории немецкого реформированного богословия. Не будь на Феофановых «трактатах» имени русского епископа, их автора всего естественнее было бы угадывать в среде профессоров какого-нибудь протестантского богословского факультета. Все здесь пронизано западным духом, воздухом Реформации. Это чувствуется во всем, — в привычках мысли, в выборе слов. Перед нами даже не западник, но попросту западный человек, иностранец. И не даром всего легче Феофану было именно с иностранцами, с иностранными министрами, с учеными немцами из Академии Наук. На православный мир смотрел он со стороны. И воображал его себе, как сколок с Рима. Православной жизни он просто не чувствовал. Он весь в западных спорах. В этих спорах он до конца с протестантами», — писал об этом Георгий Флоровский в своей работе «Пути русского богословия».
Однако подобная оценка необъективна. «Западный человек» Прокопович, которого так не любит патриотический украинский официоз, выражал собой знамения времени, логику исторического процесса. Он явился символом перемен — подобно необычному Знаменскому храму в подмосковных Дубровицах, после которого в России утвердилось господство европейских архитектурных стилей. Можно сожалеть о том, что администратор затмил в Феофане мыслителя, потому что история буквально вытолкнула его из науки в политику. Хотя, если бы этого не случилось, мы возможно говорили бы о «русском Бэконе» как о «восточноевропейском Спинозе», прославившемся на поприще философии.
«Не было почти рода писательства, к которому не был бы причастен Феофан. Богослов, проповедник, канонист, юрист, историк, поэт совмещались в нём с разною степенью дарования, но, во всяком случае, в необыкновенном сочетании. Таких разносторонних и плодовитых талантов мало можно встретить среди наших деятелей XVIII века. Взятая в целом личность Феофана Прокоповича всегда останется одной из центральных фигур русской истории XVIII столетия», — констатировал известный церковный историк Илларион Чистович.
Об этом киевлянине стоит вспоминать в наши дни — и не только по случаю его юбилея.
