- Андрей, массовые протесты, которые начались в США поле гибели афроамериканца Джорджа Флойда, перекинулись в Европу. На ваш взгляд, почему выступления цветного населения совпали с выходом из карантина и означают ли эти бунты конец западной цивилизации?
— Не думаю, что можно говорить не то, что о конце, но даже о кризисе западной цивилизации. Она переживала кризисы гораздо сильнее и мощнее. Так что для нее это будет лишь один из эпизодов, не нужно его слишком преувеличивать.
Что касается совпадения по времени агрессивных массовых «гуляний» с окончанием пандемии, то это выплеск того, что накопилось во время вынужденных ограничений. Это психологическая усталость, подавленная агрессия.
А то, что волна пошла по другим странам, — это глобальная пандемия и глобальная реакция на выход из нее. Тем более, что эти страны относятся к единой цивилизации, исповедующей одну ценностную модель.
- Протесты на Евромайдане в 2013-2014 годах, которые привели к глубокому кризису украинского государства, сопровождались сносом памятников историческим деятелям прошлого. Например, протестующие сбросили с постаментов монументы Владимира Ленина в центре Киева и в других городах. Недавно в Бельгии такая же участь постигла и памятник королю Леопольду II в рамках борьбы с расизмом. Нельзя ли и здесь провести какие-то параллели?
— Нет, это все ритуальные пляски. Вряд ли Украину можно сравнивать с Бельгией и Соединенными Штатами.
Сейчас реакция на расовые инциденты становится модной. Почему это приобретает характер глобального флешмоба? Потому что это модно. Модно каяться перед чернокожими, становиться перед ними на колени. Это ритуальные вещи. Если уж продолжать действовать в этой логике, то можно сравнить стояние на коленях «Беркута» во Львове и стояние на коленях американских силовиков.
Сам факт стояния на коленях силовиков перед толпой является, прямо скажем, жестким перформансом. Не думаю, что из-за совпадения внешних ритуальных вещей это явления одного порядка.
В Бельгии есть свои протестные настроения, связанные с давним противостоянием валлонской и фламандской ветвей. Там свои основания для кризиса, который подогревает протестные настроения, и нужен какой-нибудь повод, чтобы эти настроения актуализировать.
Повторюсь, это модная тема, вокруг которой танцует определенная часть протестного населения в разных странах.
В любой стране есть свои проблемы, и протестные настроения могут обостряться по самым разным поводам. В данном случае смерть Джорджа Флойда стала поводом для протестной разрядки. Но главную роль сыграло долгое и принудительное нахождение в пандемии, которое тяжело воспринималось и в России.
Но у нас население более дисциплинировано, а на Западе это воспринималось с большими психологическими трудностями, поэтому и разрядка там сильнее.
- Могут ли эти протесты быть частью политтехнологии, например, для леворадикальных движений?
— Нельзя исключать такой вариант. Политтехнологии всегда ориентируются на устойчивые реакции общественного мнения. Другое дело, непонятно, как долго будет длиться эта волна. Политтехнологии хороши, когда опираются на трендовые вещи, некие устойчивые реакции, которые можно эксплуатировать достаточно долго.
Какая-то часть политтехнологов, в том числе леворадикальных, этим воспользуется. Да и праворадикалы попробуют сыграть на опережение, встав на защиту силовиков, когда общественное мнение устанет от протестов.
Думаю, желающих поспекулировать на этой теме будет предостаточно, тем более в Америке выборы.
Например, в Германии на волне антимигрантских протестов возникла праворадикальная партия «Альтернатива для Германии», которая порой вполне успешно участвует в выборах.
Возникнет ли подобная организация, которая трансформируется в политическую партию, в Америке на фоне антирасистских настроений, — это вопрос. Не исключаю, что желающие погреть руки и запустить такой проект «Альтернативы для Америки» будут.
- Недавно генсек НАТО Йенс Столтенберг заявил, что главными угрозами для НАТО является военная активность России и ее сотрудничество с Китаем. Действительно ли НАТО по-прежнему считает Россию вероятным противником?
— НАТО будет рассматривать Россию в качестве угрозы для стран-членов Североатлантического альянса до тех пор, пока Россия, по мнению натовцев, будет давать для этого основания. В данном случае Столтенберг лишь повторил формулу, которую повторяли его предшественники, предлагая в качестве формата взаимоотношений с Россией технологию сдерживания.
Слабость всегда провоцирует желание изменить ситуацию в пользу сильного. Это нормальная геополитическая реакция, которая проявляется на протяжении всей человеческой истории.
Россия также вправе опасаться с учетом исторического опыта агрессивных действий со стороны членов НАТО, поэтому тратит средства на военные расходы.
- Все-таки тревожит намерение Польши разместить на своей территории ядерные силы НАТО. Не получится ли, что ружье, висящее на стене в первом акте, в последнем непременно выстрелит?
— То, что поляки укрепляют стратегическое партнерство с американцами, очень прагматично с точки зрения ситуации, в которой существует Польша. С кем еще Польше укреплять отношения? Польша — активный член НАТО, потому что членство в этом союзе является для Варшавы очень важным стратегическим ресурсом.
Укрепление партнерства с американцами для них выгодная комбинация, которая позволяет, с одной стороны, повысить свой статус в Европе. С другой — сдерживать Россию и в какой-то степени ограничивать Германию. Потому что хотя Польша и Германия являются членами одного союза, но фактор исторической памяти никто не отменял.
У поляков есть такой неполиткорректный анекдот: в 1939 году к польским военным в плен попадают одновременно немецкий и русский солдаты. Командир принимает решение расстрелять обоих. Солдат спрашивает: пан поручик, а кого расстреливать первым? Офицер отвечает: в первую очередь немца — сначала долг, а затем удовольствие.
Этот анекдот показывает, что Польша может быть членом любых альянсов и разных коалиций, но никто национальных интересов Польши не отменял.
В той внешнеполитической конфигурации, в которой Польша существует, ей необходим внешний союзник, который бы защищал ее. С одной стороны, от возможного российского давления, а с другой — от возможного германского.
Думаю, что для поляков перспектива американского ядерного оружия — это очень серьезный козырь, который резко изменит статус Польши в Европе.
- Кстати, Трамп недавно распорядился сократить военный контингент США в Германии. Это элемент его предвыборной стратегии?
— Это проявление глубоких противоречий между Германией и Соединенными Штатами. Думаю, что это противоречие будет только нарастать. Его обострил фактор Трампа, но могу предположить, что только к Трампу это не относится.
Германия сегодня начинает меняться. Германия не хочет довольствоваться тем политическим статусом, который не соответствует ее экономической мощи.
Германия, особенно после выхода Великобритании, это главная страна в Евросоюзе. Экономическую мощь Германии не обрушат никакие кризисы и пандемии. Немецкая экономика — это основа европейской экономики. К альянсу с Германией стремятся разные страны, от Франции до России, и, конечно, американцев всегда будет тревожить сильная Германия.
В сегодняшней геополитической ситуации для России необходимо восстановление континентального альянса, создание условий для сотрудничества между Россией, Германией и Японией. Потому что у нас есть проблемы с Китаем, потому что это не модная тема. Но когда у вас на границе с Сибирью, где живет меньше 10 миллионов человек, находится миллиардная страна с огромным ядерным потенциалом, такого соседа нельзя считать спокойным. Если он спит сейчас, это не значит, что он не проснется когда-то.
У нас есть проблемы с Америкой, потому что американцам не выгодно возрождение России и восстановление ее геополитической роли. У нас нет проблем с Европой, потому что она как единый геополитический субъект не выступает.
Поэтому России нужно вернуться к идее создания геополитического альянса с Германией и Японией. Это потребует огромных жертв, на это уйдут десятилетия. Но чем дальше Россия будет откладывать выполнение этой задачи, тем дороже и длительнее будет реализация этой стратегии.
