Своеобразной данью уважения к Михаилу Афанасьевичу стала повесть Стругацких «Хромая судьба», впервые напечатанная в 1986 году (забавно, но «Собачье сердце» было опубликовано годом позже).
Замысел произведения возник в 1971 году, но написано оно было только в 1982-м. Повесть писалась она под явным влиянием романа «Мастер и Маргарита», журнальная версия которого вышла в 1966-67 годах.
В первую очередь, Стругацкие позаимствовали у Булгакова композицию произведения — две тесно связанные сюжетные линии, объединённые мастером, который в одной линии — герой, в другой — автор. Позже они использовали похожий приём в «Отягощённых злом».
В первой, современной (события происходят в январе 1982 года), линии мы видим «писателя военно-патриотической темы» Феликса Сорокина, который происходит от булгаковского Максудова из «Театрального романа» и вобрал многие автобиографические черты старшего лейтенанта Аркадия Стругацкого. Обычный член Союза писателей, живущий обычной совписовской жизнью.
Но есть у него заветная Синяя Папка, и попадает он во множество странных ситуаций, которые нынче принято называть «булгаковщиной». Немного менее фантастичных, чем те, которые пережили герои московских глав «Мастера и Маргариты». Впрочем, и у Сорокина интересуются, не хотел бы он «иметь гвоздь, которым была прибита к перекладине креста рука Учителя? Или, например, каменную плиту, на которой Сатана оставил проплавленные следы своих копыт, пока стоял над гробом папы Григория Седьмого, Гильдебранда?». И всучивают за пятёрку «партитуру Труб Страшного Суда».
А вторая линия — собственно содержимое Синей Папки.
Первоначально авторы планировали использовать уже написанный «Град обреченный» (именно через «е» — это отсылка к одноимённой картине Николая Рериха), но он был слишком большим по объёму. Остановились на повести «Гадкие лебеди». Правда, картина, по недосмотру или авторскому умыслу, всё равно упоминается в «Хромой судьбе»: «и была наклеена на титульный лист дрянная фоторепродукция: под нависшими ночными тучами замерший от ужаса город на холме, а вокруг города и вокруг холма обвился исполинский спящий змей с мокро отсвечивающей гладкой кожей».
«Лебеди», так же как булгаковское «Евангелие от Сатаны» (собственное название ершалаимских глав, за которое сам Михаил Афанасьевич сделал бы с издателем многие нехорошие вещи), печаталась и отдельно. Сначала — в самиздате, но это относится ко многим произведениям Стругацких. Кстати, указанный нами выше год издания не совсем корректен: в 1986 году были опубликованы только московские главы «Хромой судьбы», в 1987-м — «Гадкие лебеди» и только в 1989-м — вся книга в сборе.
«Гадкие лебеди» — повесть о писателе Викторе Баневе, живущем в послевоенной (ориентировочно — конец 1960-х годов) авторитарной восточноевропейской стране. Страна принципиально неопределяема, хотя присутствуют черты исторической Польши. Например, в тексте есть ссылки на то, как гусары в конном строю атакуют танки, — известный миф о боевых действиях сентября 1939 года. Банев — участник малопонятных ему игр спецслужб вокруг ещё более непонятных «мокрецов». Ну и пишет фантастические рассказы. Их изложение напоминает рецензии на ненаписанные книги Станислава Лема.
Сама община «мокрецов» и их деятельность отсылает нас к постоянной теме Стругацких — могущественной цивилизации Странников, которая вербует своих членов из представителей разных планет. Именно в «Хромой судьбе», где Странники не упоминаются в принципе, авторы ближе всего подходят к мысли о том, что это та самая интеллигенция, о которой всю жизнь писал Булгаков… О ком ещё можно написать: «Они, болваны, не давали ему читать, и он умер от голода»?
Есть в повести и Михаил Афанасьевич — он, правда, не Булгаков, хотя и похож внешне. Это оператор «Изпитала» — Измерителя писательского таланта. Михаил Афанасьевич явно обладает чертами инфернальной личности — например, разные люди, посещавшие его лабораторию в «Институте лингвистических исследований АН СССР», не смогли толком описать его внешность. Сразу вспоминается, как у Булгакова «разные учреждения представили свои сводки с описанием этого человека. Сличение их не может не вызвать изумления. Так, в первой из них сказано, что человек этот был маленького роста, зубы имел золотые и хромал на правую ногу. Во второй — что человек был росту громадного, коронки имел платиновые, хромал на левую ногу. Третья лаконически сообщает, что особых примет у человека не было».
При этом он наглядно демонстрирует, что «рукописи не горят» — в предбаннике лаборатории Сорокин встречается с писателем под неаппетитным прозвищем «Гнойный Прыщ» (Стругацкие изобразили коллегу по цеху, известного как булгаковский барон Майгель — в качестве «наушника и шпиона»), который пребывает в состоянии глубокого шока. Он, видать, подсунул «Изпиталу» какой-то из своих отнюдь не публичных доносов, а тот и указал число читателей этой нетленки… Немаленькое, видимо. Авторы явно предвосхитили перестройку, когда «Огонёк» вполне мог напечатать такого рода документ тиражом 4,5 миллиона экземпляров.
Послание Михаила Афанасьевича Сорокину такое: «Поймите, Феликс Александрович, нет мне никакого дела ни до ваших внутренних борений, ни до вашего душевного смятения, ни до вашего, простите меня, самолюбования. Единственное, что меня интересует, — это ваша Синяя Папка, чтобы роман ваш был написан и закончен. А как вы это сделаете, какой ценой — я не литературовед и не биограф ваш, это, право же, мне не интересно».
Такую вот книгу написали Стругацкие — совершенно самодостаточную, но всю прелесть ее понимаешь, только познакомившись с источником вдохновения авторов… Михаил Афанасьевич одобрил бы.
