Некоторое время назад в бытии нашего креативного класса начало наблюдаться интересное явление. Его главной функцией стало изображать для своего заказчика на Западе русский народ в том образе, в котором его хотел бы видеть Вашингтон.
В представлении Вашингтона русские, все как один, должны быть против присоединения Крыма. Но — вот незадача — русские не только не намерены протестовать против «оккупации Крыма», так, пожалуй, еще и рады. Они выходят не на демонстрации, а в 40-часовые очереди — на паром в Крым. И вот креативный класс в едином порыве выходит на демонстрацию с жовто-блакитными и красно-черными флагами, чтобы изобразить волну народного гнева.
Украина сбила «Боинг». США и ЕС, «включив психа», орут, что «Боинг» сбили Путин и русские (в одном флаконе), и ждут, что русские будут ползать на коленях, жаловаться и просить прощения. В ответ русские резонно замечают, что, во-первых, «Боинг» сбила Украина, а во-вторых — ежедневно убиваемых Украиной в Донбассе детей ничуть не менее жалко, чем детей, погибших в результате крушения самолета. И вот орлуши и ахеджаковы вместо жестоковыйных русских ползают, жрут землю, выгибаясь восьмеркой, бьют себя пятами по ланитам и каются, каются, каются, что сбили «Боинг».
В Вашингтоне решают немного попугать русских отделением Сибири. Мол, раз вы в Донбассе «сепаратизм» поддерживаете, то и в Сибири вам сепаратизм будет. Вольгота! Геть! А русские не пугаются и замечают, что в Донбассе никакого сепаратизма нет, а есть движение за воссоединение русских. Так в Сибири все — за единство русских.
И вот, чтобы изобразить сибирский сепаратизм, устремляется одинокий Пономарев Сколковский, завербовав себе в команду пару местных ЛГБТ-активистов. А Алексей Алексеевич Венедиктов, прекрасный, изображает страшно испуганную брутальным сепаратизмом Пономарева лань и вопит: «Вот что будет, если и дальше поддерживать сепаратистов в Донбассе!»
В Вашингтоне и Брюсселе достопочтенные капусты и брюквы возмущены российским продовольственным эмбарго в ответ на западные санкции. «А меня-то за что?» — возмущается графиня Мальборо и изменившимся лицом бежит к ВТО. Русские, безусловно, должны голодать и сходить с ума без пармезана и хамона.
А русские не голодают, не сходят с ума, а радуются избавлению нашего сельского хозяйства от импортного пресса, прикидывают возможности расширения наших фермерских хозяйств и с ленцой перечисляют те немногие европейские продукты, которых «действительно будет не хватать». Таковых оказалось немного — едва ли не единственным окном русской души в Европу оказался сыр.
И вот в бой бросаются, смешавшись в диком танце, Валерий Панюшкин, Алексей Навальный и Евгений Ройзман (не тварь дрожащая — право имеет человек). Назовем это движением «голодающих вместе». Одни пугают голодом, другие рекламируют голосовалки для креаклов — «Сыр или Крым?». Панюшкин так и вовсе проклинает Путина, который «вместо пармезана дал мне какой-то Крым, который на макароны не потрешь».
Не так давно Панюшкин спрашивал о том, кто такие русские. Я зачем-то стал ему долго и серьезно отвечать. Ну что ж, теперь ответ прост: «Валера, русские — это те, кто Крым на сыр не меняют. Для кого Крым и сыр вообще не находятся на одной сравнительной линейке. Ты — не русский».
Креаклы дружно изображают для внешнего наблюдателя возмущенное путинскими контрсанкциями русское общество. Надеюсь, что эти резиновые «русские для нытья» будут приносить пользу и дальше. И когда Запад твердо решит, что русские должны умереть, а русские умирать не захотят, эти умрут вместо нас.
Вся эта свистопляска говорит более не о России и русских, а о самом Западе и странностях в его восприятии России. Лет 10 назад, размышляя о роли ржи в русской культуре и пищевом рационе, ввел понятие «когнитивной тени».
Это такая ситуация, когда при понимании и изучении того или иного объекта познающий субъект не может или не хочет осмыслять его правильно, корректно, с применением адекватных категорий. То есть в целом адекватной картине мира есть пробел, слепое пятно, когнитивная тень, о содержании которой не хочется думать, как не хочется думать о белой обезьяне.
Именно в такой когнитивной тени для Запада находится Россия. Изучение и понимание России стоит на Западе на гораздо более низком уровне, чем изучение и понимание Китая, Индии, ислама, бразильских индейцев и африканских бушменов. В серьёзных изданиях, не говоря уж о «популярной» советологии и русистике, можно встретить утверждения такой степени бредовости, что медведи с балалайками, пляшущие на Красной площади, напившись водкой, покажутся вам строгим реализмом.
Самым известным случаем ошибки, проистекающей из когнитивной тени, является, пожалуй, ошибка немцев, строивших свою стратегию завоевания России в том числе и на неверном истолковании русского характера, извлеченном из классической русской литературы. Об этом в своё время прекрасно написал в «Народной монархии» Иван Лукьянович Солоневич, описывая свои споры с немецкой профессурой, которая делала выводы о русских на основании цитат из нашей депрессивной литературы:
«Наша великая русская литература… спровоцировала немцев на завоевание. В самом деле: почему же нет? «Тараканьи странствования», «бродячая монгольская кровь» (тоже горьковская формулировка), любовь к страданию, отсутствие государственной идеи, Обломовы и Каратаевы — пустое место. Природа же, как известно, не терпит пустоты. Немцы и поперли: на пустое место, указанное им русской общественной мыслью.
Немецкая профессура — папа и мама всей остальной профессуры в мире, в самой яркой степени отражает основную гегелевскую точку зрения — «тем хуже для фактов».
Я перечислял факты. Против каждого факта каждый профессор выдвигал цитату — вот вроде горьковской. Цитата была правильна, неоспорима и точна. Она не стоила ни копейки. Но она была «научной». Так, в умах всей Германии, а вместе с ней, вероятно, и во всем остальном мире, русская литературная продукция создала заведомо облыжный образ России — и этот образ спровоцировал Германию на войну.
Русскую «душу» никто не изучал по ее конкретным поступкам, делам и деяниям. Её изучали «по образам русской литературы». Если из этой литературы отбросить такую совершенно уже вопиющую ерунду, как горьковские «тараканьи странствования», то остается все-таки действительно великая русская литература — литература Пушкина, Толстого, Достоевского, Тургенева, Чехова и, если уж хотите, то даже и Зощенко. Что-то ведь «отображал» и Зощенко».
Интересно, что книги Зощенко, которому таких смачных оплеух навешивает Солоневич, действительно невольно подтолкнули Гитлера к мысли, что Россия быстро развалится, а дух русского народа ничтожен. Альберт Шпеер в воспоминаниях пишет:
«На протяжении нескольких месяцев темой разговоров в Бергхофе была книга Зощенко «Спи скорей, товарищ». Гитлер пересказывал отрывки, пока не начинал задыхаться от смеха. Борман получил приказ послать шофера в Мюнхен и для каждого из нас купить по книге. Я так и не узнал, что ему больше нравилось: юмор Зощенко или его критика Советского Союза. Впрочем, в то время я об этом не задумывался…»
Геббельс о том же: «Фюрер в восторге от книги Зощенко «Спи скорей, товарищ», которую я ему дал. Я зачитываю вслух пару рассказов оттуда. Мы долго смеемся».
Видимо, до Михаила Михайловича дошла какая-то информация, что его книги используются немцами для самоубеждения в ничтожестве русских. Во всяком случае, он написал о духе народном и литературе рассказ «Разговор немца с учительницей», входящий в цикл его «Партизанских рассказов», удивительно перекликающийся с критикой Солоневича.
Там немецкий офицер пытается найти русскую душу через русскую литературу и как-то объяснить себе то, что сопротивление, с которым немцы столкнулись в России, никак из нытья русских классиков не вытекает.
«Немец взял со стола книгу Чехова и снова положил ее на стол. Раздраженно сказал:
— Я прочитал вашего Чехова. Слабые, безвольные люди. Безысходная тоска в их сердце. Практическое неумение организовать свою жизнь. О, если б мы имели такого противника — война давно была бы уже кончена в нашу пользу. Я отвергаю вашего Чехова как материал для изучения вашей страны.
Немец снова взял со стола книгу Чехова и снова сердито кинул ее на стол. И все более раздражаясь, сказал:
— Именно с этой стороны я отвергаю и многих других ваших писателей — Салтыкова, Гоголя, Островского, Лермонтова, Тургенева, Сухово-Кобылина. Их литература не даёт ключа к пониманию вас. Напротив, эта литература путает нас, уводит от правильного понимания вашего национального характера.
Учительница ответила:
— Русский национальный характер изображен в произведениях многих наших классиков. В произведениях Толстого, Пушкина, Тургенева, Некрасова, Горького… Но скажите, для чего вам это нужно? Зная, в чем дело, я бы точней вам ответила и назвала бы нужное вам произведение.
Офицер сказал:
— Хорошо. Я отвечу вам на это со всей откровенностью. Здесь, на русских равнинах — на фронте и в нашем тылу, — мы столкнулись совсем не с тем, что читали в вашей литературе. Быть может, мы плохо знаем вашу литературу, не всё читали. Во всяком случае, мы терпим поражения от причин, не совсем понятных нам…».
Обаме и Псаки, конечно, проще. Они не ломают голову над парадоксами Достоевского, не изучают босяков Горького, не пытаются запомнить фамилию «Сухово-Кобылин». Они просто несут о России ту чушь, которая приходит им в голову. Обама не так давно заявил, что Россия — это бедная страна, которая ничего не производит, где сокращается население и которая не привлекательна для мигрантов, а потому попытки России бороться со всем миром (в лице Запада) заведомо обречены.
В анекдотическом невежестве американских президентов давно нет ничего необычного, но я с интересом думаю: а что если Обама правда строит свою политику по отношению к России на заведомо ложных предпосылках? То есть действительно представляет нас как вымирающую страну с остановившимся производством, которую ткни — она и развалится.
Вечная уверенность в том, что Россию ткни — и развалится, тоже ничего хорошего, конечно, нам не сулит. Потому что в результате всякий кому не лень идиот — от Наполеона и Гитлера до Обамы и премьера Кенгурляндии — пытается тыкать.
Россия не разваливается — из ее конструкции разве что вылетает пара кирпичей и пришибает тыкающих. Но и мы терпим немало неудобств и неприятностей — пожар Москвы, гибель Хатыни, расстрел и медленное умирание Луганска.
Незнание России, непонимание её сил ведёт наших неприятелей к стратегическим ошибкам, которые им дорого обходятся. Но, с другой стороны, придает им упорства в этих ошибках, неудобного опять же для нас.
Скажем, французские фермеры рассказывают журналистам, что они уверены, что, столкнувшись с пустыми полками магазинов, месье Путин отменит своё эмбарго, и их прибыли вернутся. О том, что никаких пустых полок не будет (если их специально не организовывать через прямое вредительство) и 90% их продуктов русские попросту забудут через полгода, французы не догадываются, как не догадывался Наполеон, что в России длинные и плохие дороги, суровая зима, а царь и народ не сдадутся даже после взятия Москвы.
Поэтому ошибаются те, кто надеется, что противостояние России и Запада закончится быстро. Оно будет долгим. Нас поддерживает русское упорство и уверенность в правоте своего дела, чувство полноты сил России, ждущих сегодня возможности развернуться после десятилетий либерального «родинозамещения». Запад же поддерживает его ложное и глупое представление о России, вера в то, что ткни и развалится, что Россия не выдержит и рухнет, что мы умрем без устриц и пармезана.
Резиновые «русские», непрерывно стыдящиеся вместо нас за преступления, которых мы не совершали, и изнывающие от не испытываемого нами голода — это, конечно, фактор, который крепит западное слабоумие. Для того их и придумали — изображать Россию, которой нет, русское общество, которого не существует, и «общественное мнение», потребитель которого совпадает с производителем.
С одной стороны, скачки макаревичей и панюшкиных укрепляют фанатический идиотизм Запада и в этом смысле вредны и ему, и нам, и самим любителям пармезана и хамона. С другой стороны, когнитивная тень, в которой неизменно спрятана большая часть России, — это наше преимущество. Наша сила надежно укрыта в ней от чужих глаз, и враг напарывается на эту силу в самый неподходящий для него момент. Так что пусть скачут.
