Мятеж Григорьева стал одним из самых значимых событий гражданской войны на юге России в 1919 году, важной частью атаманщины и зеленого потопа, захлестнувших регион. Хотя в конечном счете бунт был достаточно быстро подавлен, Григорьеву удалось нанести большевикам значительный ущерб и внести немалый вклад в дезорганизацию советской власти в УССР.
Ранние годы
В качестве года рождения знаменитого атамана в различных источниках фигурируют 1885, 1889, 1878. Нет ясности и с местом появления на свет. Называются и Дунаевцы, и Верблюжка и Александрия. Согласно самым популярным версиям, мятежный красный комдив родился в 1885 году в небольшом городке суконщиков Дунаевцы, в нынешней Хмельницкой области, а тогда Подольской губернии.
Нет ясности и с подлинным именем атамана.
В советских источниках его часто именовали Николаем, тогда как согласно дореволюционным спискам полка, в котором он служил, его звали Никифор. Что касается фамилии, то Григорьев, по всей вероятности, псевдоним. Видный деятель УНР Дорошенко писал в мемуарах, что настоящая фамилия Григорьева была Серветник. В 60-м Замосцком пехотном полку, где он служил прапорщиком, будущий атаман был известен как Григорьев-Серветников.
Ранние годы Григорьева также покрыты туманом.
Согласно одной версии, он окончил всего два класса начальной школы. По другим данным, он учился в Николаеве в местном фельдшерском училище. Очевидно, что какой-то образовательный уровень он все же имел, поскольку на русско-японской войне он имел звание зауряд-прапорщика — высшее унтер-офицерское звание.
Зауряд-прапорщики имели возможность поступления в юнкерские училища, чем Григорьев и воспользовался и после его окончания он некоторое время прослужил прапорщиком в Замосцком полку.
После ухода из армии Григорьев работал акцизным чиновником. Как уже говорилось, его дореволюционная жизнь изучена плохо, особого внимания к себе он тогда не привлекал.
С началом Первой мировой служил в 15-й пехотной дивизии, входившей в состав 8-го корпуса, где дослужился до звания штабс-капитана. После Февральской революции Григорьев предпочел забраться подальше от фронта и выхлопотал себе тыловое назначение, став начальником учебной команды в одном из крымских запасных полков.
Первые успехи
Григорьев обладал некоторой харизмой и смекалкой и смог пробиться в солдатский комитет Юго-Западного фронта, после чего начал разъезжать по митингам и съездам.
Как только центральной Радой была объявлена украинизация армии, Григорьев стал одним из главных ее активистов. Ему удалось сформировать из добровольцев его бывшего полка ударный украинский отряд, командиром которого он и был назначен.
Усилия Григорьева были замечены и Скоропадским, при котором он получил звание полковника. Однако у излишне осторожного и умеренного гетмана Григорьеву было скучно. В соседней России полыхали революционные страсти, лилась кровь, за считанные дни строились головокружительные карьеры. У Скоропадского, где почти все осталось если не как раньше, то максимально похоже, Григорьеву надеяться на головокружительный взлет не приходилось.
Практически сразу после учреждения гетманата, Григорьев начал посматривать в сторону подпольного Украинского национального союза Петлюры. Григорьев был в то время эсером и консервативный гетман явно не соответствовал его политическим установкам.
Летом 1918 года он бросил службу в гетманской армии и сколотил в окрестностях Александрии свой первый отряд. Григорьевцы нападали в основном на служащих «державной варты» (укр. — государственной стражи). Иногда, когда требовались боеприпасы, налеты совершались на немецкие и австрийские поезда. В отряд Григорьева постепенно вливались другие отряды помельче, и он все больше разрастался.
Однако попытки Григорьева распространить свою деятельность за пределы Херсонщины, натолкнулись на активное противодействие других зеленых атаманов, не желавших делиться своими «полянами» с пришлым батькой.
Григорьев был на связи с Директорией, и когда та подняла восстание, двинулся со своим отрядом на Николаев. Стоит отметить, что у гетманцев практически не было по-настоящему лояльных вооруженных сил за пределами Киева, а эвакуировавшиеся немцы не имели ни малейшего желания встревать в чужие разборки. Поэтому без особых проблем Григорьеву удалось занять Александрию, Очаков и Николаев. По распоряжению Петлюры, отряд Григорьева стал именоваться Херсонской дивизией.
Однако новая власть сразу же столкнулась с теми же проблемами, что и старая — вопиющей нелояльностью своей же армии. Практически вся армия Скоропадского после начала восстания Директории перешла на сторону Петлюры. А после прихода к власти Петлюры те же присягнувшие ему командиры при первой же возможности кинулись врассыпную, кто в зеленые кто в красные.
Григорьев фактически стал полновластным диктатором в районе, занятом его войсками. Подчиняться власти он не очень хотел, так что сразу решил не мелочиться и выдвинул требование назначить его военным министром УНР. Разумеется, этого не произошло, и Григорьев снова завязал дружбу с подпольем. Менее года назад он договаривался с петлюровцами, будучи полковником гетманата, теперь уже при петлюровцах он наладил контакты с боротьбистами.
На Украине была своя украинская партия эсеров. И, как и российская, она в 1917 году пережила раскол на правых и левых эсеров. Украинские левые эсеры — боротьбисты, также заключили союз с большевиками и теперь действовали против Директории. Григорьев, не дождавшись исполнения ультиматутов от Киева, принял сторону боротьбистов и был назначен ими комиссаром Херсонской губернии.
В январе 1919 года в Новороссии высадились войска Антанты. Противостоять им Григорьев не мог, так что он решил в очередной раз переменить сторону. После очередного невыполненного Киевом ультиматума Григорьев объявил своим подчиненным, что они теперь находится в состоянии войны с УНР и начал переговоры большевиками.
Саму УНР он известил о своем решении примечательной телеграммой следующего содержания:
«В Киеве собралась атамания, австрийские прапорщики резерва, сельские учителя и всякие карьеристы и авантюристы, которые хотят играть роль государственных мужей и великих дипломатов. Эти люди не специалисты и не на месте, я им не верю и перехожу к большевикам»
Красные в тот период находились в сложном положении, и проявлять разборчивость им было не с руки. Добившись от Григорьева согласия признать над собой власть командования РККА, они охотно включили его отряд в свои ряды. Григорьевцы на правах автономной бригады влились в 1-ю Заднепровскую дивизию.
Дивизия получилась что надо. В одной бригаде григорьевцы, которым не доверял никто, и сами они никому кроме своего батьки не верили. В другой бригаде махновцы, также не пользовавшиеся доверием и не доверявшие никому. Командовал всем этим великолепием предводитель революционных матросов Дыбенко, недавно побывавший под трибуналом за позорное бегство от немцев.
Начальником штаба у Григорьева стал Юрий Тютюнник, бывший поручик императорской армии, деятель центральной Рады, политический заключенный при гетмане и будущий генерал-хорунжий УНР.
В конце февраля 1919 г. началось наступление сил РККА на Херсон. Город обороняли греческий батальон и французская рота. Перед атакой Григорьев прислал грекам ультиматум, общий смысл которого заключался в следующем: вы, греки, сыны передовой демократии, у которой учились все народы, в том числе и мы. А теперь у нас тут революция и зря вы оказались на стороне капиталистов и империалистов. Уходите из Херсона или мы вас сомнем.
В греческих источниках также популярна версия телефонного разговора Григорьева с одним из офицеров греческого батальона. Когда атаман напомнил, что у него в бригаде 10 тысяч человек, которые легко сомнут защитников города, греческий офицер якобы напомнил ему про 300 спартанцев и завершил разговор знаменитой фразой «молон лабэ».
Однако греки вовсе не горели желанием умереть, но во что бы то ни стало не пропустить противника в город. Какое-то время защитники города оказывали сопротивление, но поняв, что преимущество не на их стороне, погрузились на суда и ушли в Одессу, потеряв порядка 250 человек за несколько дней боев.
Популярная в русских источниках история про расстрел большой группы греческих пленных и отправку их тел греческому командованию на барже, вероятно, является легендой. Вряд ли Григорьев дерзнул бы совершить такое с иностранцами, к тому же сами греки непременно эту историю запомнили бы и отразили во всех возможных источниках.
Григорьевцы, тем временем, двинулись на Николаев. Его вообще обороняли застрявшие там против своей воли немцы, которые не собирались воевать на чужой войне и без боя отдали город. Один из немецких офицеров оставил яркие воспоминания о пребывании в городе григорьевцев:
«Бойцы были одеты кто во что горазд, часто в гражданской одежде, с оружием разных видов. Постовые частично вооружены немецкими ружьями. Эта картина подтвердила наше предположение о том, что мы имеем дело с беспорядочной, собранной на улицах, плохо управляемой массой людей. Со стороны это, скорее, напоминало унылый цыганский табор, чем воинское подразделение. Прямо на перроне горели костры, на них бандиты готовили себе еду. Я заглянул в открытые вагоны: на грязной соломе в перерывах между караулом и сном вповалку валялись «бойцы» Григорьева. И эти люди пытаются навести порядок в городе? <….>
Медленно, шаг за шагом, мы продвигались в направлении апартаментов Григорьева. Мне удалось заглянуть в несколько купе, мимо которых мы проходили. Вместо прилежно работающих офицеров, которых я рассчитывал увидеть, виднелись лишь спящие тела. Дурной запах, наполнявший вагон, с каждым шагом усиливался. Когда открылась дверь кабинета атамана, вонь стала невыносимой, и мои глаза заслезились».
На станции Березовка григорьевцам удалось захватить немалые военные трофеи, включая несколько танков. Станцию защищал батальон греков и французские зуавы. Первую атаку они отбили, но после подхода красных бронепоездов предпочли отступить.
Французы, игравшие ключевую роль в интервенции на юге, находились в подвешенном состоянии из-за смены власти в стране (парламент отказывался выделять средства на продолжение интервенции) и, в конце концов, сочли за лучшее эвакуироваться из Одессы. 6 апреля григорьевцы без боя вошли в оставленный город.
Это был пик славы Григорьева. Его наградили орденом Красного знамени, а его бригаду переформировали в дивизию.
Однако дружба Григорьева с большевиками продлилась не сильно дольше, чем с гетманом или Петлюрой. Вслед за советской властью на Украину пришли и продотряды, которые начали изымать хлеб у крестьян. Вместо помещичьей земли крестьяне получили продразверстку. Поэтому уже в середине апреля советскую Украину начал захлестывать зеленый потоп. Недовольные властью крестьяне сбивались в отряды под командованием батек-атаманов и уходили в леса.
Быстрый триумф советской власти на Украине был обеспечен переходом бывших петлюровцев на сторону большевиков. Различные левые атаманы охотно вступали в РККА в обмен на автономию, рассчитывая на карьерный рост. Когда их надежды не оправдались, отношения между ними ухудшились.
К концу апреля 1919 года целая группа недавних красных командиров ушла в зеленые.
Восстание
Григорьев, как командир одной из крупнейших полуавтономных дивизий, вообще никогда не считался большевиками своим. Ему никто не доверял и при первой возможности его попытались бы отставить или вообще уничтожить.
Поняв, к чему все идет, Григорьев уже в третий раз за последние годы начал переговоры с подпольем на предмет сотрудничества. На этот раз переговоры он вел с группой зеленых под командованием бывшего красного комбрига Шарого-Богунского.
В связи с продразверсткой заволновались и григорьевцы, временно вернувшиеся в родные села Херсонщины. В конце апреля — начале мая резко учащаются нападения на коммунистов, чекистов, евреев. В первую неделю мая в местах дислокации григорьевцев прошли три погрома.
Большевики, пытаясь хоть как-то усмирить разворачивающиеся процессы, отменили декрет о выборности командования и попытались отозвать командиров, в лояльности которых были опасения. Однако у Григорьева были верные люди. Отстранить его не получилось, задержать тоже. Чекистов, пытавшихся арестовать командира, григорьевцы скрутили и убили.
8 мая 1919 года Григорьев издал универсал «К народу Украины и бойцам Красной армии», в котором призвал к изгнанию комиссаров и чрезвычаек из Украины и к созданию советской власти без большевистской диктатуры:
«Народ украинский! Бери власть в свои руки. Пусть не будет диктатуры ни отдельного человека, ни партии. Пусть живет диктатура трудового народа, пусть живут мозолистые руки крестьянина и рабочего. Долой политических спекулянтов! Долой насилие справа, долой насилие слева!».
На следующий день Григорьев разделил свою дивизию на три части. Первую отправил к Екатеринославу, вторую к Елисаветграду, третью двинул на Киев. Мятеж Григорьева создал большевикам, пожалуй, самые серьезные проблемы со времен прихода немцев. Мало того, что центральная Украина была объята зелеными восстаниями, теперь взбунтовалась еще и Новороссия.
Восстание Григорьева распространялось. На сторону бунтовщиков переходили и другие советские части, и гарнизоны. В Николаеве взбунтовались матросы, в Херсоне был переизбран местный совет, поддержавший григорьевцев. У восставших имелась артиллерия (более 50 орудий) и 7 бронепоездов (почти столько же имели все остальные части РККА на Украине).
В перешедших на сторону Григорьева частях началось истребление комиссаров. Сами григорьевцы уже совершенно перестали сдерживать себя какими-либо моральными рамками. Захватывая населенные пункты, они первым делом расправлялись с коммунистами и чекистами. Затем принимались за евреев.
По югу прокатилась настоящая волна еврейских погромов. Отдельные григорьевцы нападали даже на русских, однако в целом григорьевское движение отличалось именно антисемитизмом, который в то время был весьма распространен среди местных крестьян. По воспоминаниям свидетеля черкасского погрома, григорьевцев интересовала не столько национальность жителей, сколько их религия: христианин или иудей?
Тем не менее, сам Григорьев в своем универсале обещал представительство в советах на основании пропорции от численности населения (80% мест украинцам, 5% евреям, 15% всем остальным).
Восстание Григорьева распространялось не хуже «испанки». Части РККА, брошенные на ликвидацию мятежа, истребляли своих комиссаров и командиров и примыкали к восстанию. Активизировались и другие зеленые атаманы.
Восставшие захватили Екатеринослав, Корсунь, Черкасы, Кременчуг, Умань. Большевикам пришлось перебрасывать оставшиеся лояльными части и проводить экстренную мобилизацию коммунистов. Был объявлен поход на Григорьева.
Численность восставших выглядела внушительно: 15-20 тысяч человек. По меркам гражданской войны это весьма значительные цифры. Однако у григорьевцев проявилась типичная для стихийных зеленых формирований слабость. Отсутствие четкой организации, ясно понимаемых целей и обстановки. Выместив свои гнев и негодование на комиссарах, чекистах, коммунистах и просто подвернувшихся под руку буржуях или евреях, крестьяне при первой возможности дезертировали и уходили в родные деревни.
В армии Григорьева практически отсутствовали профессиональные офицеры, а сам он явно был не в состоянии держать под контролем такую массу людей. Силы Григорьева стремительно таяли, но отнюдь не в боях. Всего за полторы недели он потерял большую часть своих войск. Многие из восставших разбежалась, другие решили вернуться обратно к красным. С ним осталось спаянное старое ядро, порядка 3 тысяч человек, многие из которых были с ним с самого начала его революционных авантюр.
Пожалуй, самая боеспособная часть григорьевцев под командованием Тютюнника поняла, что атаман явно переоценивает свои таланты и способности и решила примкнуть к Петлюре. 2 тысячи бойцов Тютюнника ушли на запад на соединение с частями УНР.
Григорьев попытался найти поддержку у атаманов калибра поменьше, чьи отряды хозяйничали в разных уголках Украины в период зеленого потопа. Однако никто не пожелал заключать союз с Григорьевым. Во-первых, кормить тысячи его людей — самим еды не хватает. Во-вторых, Григорьев был опасным конкурентом с ярко выраженной волей к власти и все опасались, что он попытается подчинить их себе.
Конец атамана
Теперь все надежды Григорьева были на Махно. Его восстание он не поддержал, сохранив демонстративный нейтралитет. Но вскоре также рассорился с большевиками и оказался вне закона. Махно располагал достаточно боеспособной армией, и Григорьев вступил с ним в переговоры.
Махно интересовали люди Григорьева, это были те же крестьяне, вырванные революционной стихией со своих мест. Четкой идеологии они не имели, так что были вполне пригодным материалом для пропагандистской обработки. Однако равноправный союз с Григорьевым не входил в планы Махно, который прекрасно понимал, что двум медведям не ужиться в одной берлоге. Григорьев привык быть единоличным властителем в своей вотчине и своих войсках, Махно тоже. Делиться властью никто бы не стал, к тому же учитывая тот факт, что Григорьев каждые несколько месяцев предавал своих союзников, доверия к нему не было.
Тем не менее, союз состоялся, хотя и мнимый. Махно дождался удобной возможности и уничтожил Григорьева с его штабом. Соратники Махно просто без предупреждения перебили григорьевцев на организованной встрече. Все непосредственные участники описывают ее по-разному, но в целом сходятся в одном: Григорьева застали врасплох, ни он, ни его ближайшие соратники не успели оказать сопротивление.
Если называть вещи своими именами, то Махно осуществил захват григорьевской армии, устранив ее верхушку. Конечно, сами махновцы с этим никогда не соглашались, представляя уничтожение Григорьева в ином ключе.
Дескать, он то ли сам хотел убить батьку, то ли пытался завязать контакты с деникинцами (что сомнительно, однако в вину Григорьеву махновцами ставилось его офицерское прошлое, по выражению ординарца Махно Чубенко: «У Григорьева в глазах блестят его золотые погоны»), то ли просто был наказан за антисемитизм (что тоже сомнительно, учитывая, что Махно все же заключил с ним союз, прекрасно зная кто это такой).
Так или иначе, операция удалась Махно блестяще. Усыпив бдительность атамана, махновцы расправились с ним 27 июля 1919 года в селе Сентово. А войска Григорьева были незамедлительно включены в состав армии Махно.
В советское время Григорьева традиционно рисовали алкоголиком и безудержным громилой, а также авантюристом и патологическим антисемитом. Однако нельзя не заметить, что Григорьев не сильно отличался от остальных деятелей украинской атаманщины. Все они многократно перебегали от одной стороны к другой, имели трудно квалифицируемые политические взгляды на фундаменте левой идеи за советы без диктатуры, продотрядов и чрезвычаек, все они играли на инстинктах толпы, выдвигали популистские лозунги, потакали низменным настроениям подчиненных.
Григорьев отличался от них разве что масштабом деятельности, на короткий период ему действительно удалось стать крупной силой. Однако политическая недальновидность, отсутствие военных талантов и просто излишний авантюризм подвели атамана. Мятеж Григорьева, грозивший большевикам очень серьезными проблемами, по сути самоуничтожился всего за несколько недель.
Тем не менее, выступление Григорьева внесло заметный вклад в окончательную дезорганизацию советской власти на Украине, вызванную массовым дезертирством из рядов РККА, появлением многочисленных отрядов батек-атаманов и восстаниями недовольных новой властью крестьян.
Хотя мятеж был быстро подавлен, большевики вскоре потеряли Украину.
