Отказ от иллюзии выбора, краеугольного камня западного политического и общественного устройства, в пользу реализма предопределенности привел российское общество к постепенному пониманию необходимости свободного госстроительства исходя из логики исторических процессов, считает автор.
Сурков полагает, что «естественное и единственно возможное» состояние России — «великая, увеличивающаяся и собирающая земли общность народов».
Нынешняя модель государства под управлением президента Владимира Путина, излагает автор, является четвертой после Московского царства, империи Петра I, Советского Союза «большой политической машиной», а эти «машины», «сменяя друг друга, ремонтируясь и адаптируясь на ходу, век за веком обеспечивали русскому миру упорное движение вверх».
«Большая политическая машина Путина только набирает обороты и настраивается на долгую, трудную и интересную работу. Выход ее на полную мощность далеко впереди, так что и через много лет Россия все еще будет государством Путина, подобно тому как современная Франция до сих пор называет себя Пятой республикой де Голля, Турция (притом, что у власти там сейчас антикемалисты) по-прежнему опирается на идеологию «Шести стрел» Ататюрка, а Соединенные Штаты и поныне обращаются к образам и ценностям полулегендарных «отцов-основателей», — пишет Сурков.
Он полагает, что «путинизм как идеология будущего» нуждается в описании, осмыслении и осознании, и отмечает, что оформившаяся в нынешней РФ политическая система «имеет значительный экспортный потенциал».
По мнению Суркова, российская политическая система или ее отдельные компоненты уже имеют спрос за рубежом, ее используют как власти предержащие, так и оппозиция во многих странах. Подобный интерес помощник президента РФ объясняет тем, что Москва заранее предупреждала западный мир о грозящих ему рисках и необходимости защиты национальных интересов.
«Когда все еще были без ума от глобализации и шумели о плоском мире без границ, Москва внятно напомнила о том, что суверенитет и национальные интересы имеют значение. Тогда многие уличали нас в «наивной» привязанности к этим старым вещам, якобы давно вышедшим из моды. Учили нас, что нечего держаться за ценности ХIХ века, а надо смело шагнуть в век ХХI, где будто бы не будет никаких суверенных наций и национальных государств. В ХХI веке вышло, однако, по-нашему. Английский Брекзит, американский «#грейтэгейн», антииммиграционное огораживание Европы — лишь первые пункты пространного списка повсеместных проявлений деглобализации, ресуверенизации и национализма», — заявил Сурков.
Далее автор пускается в рассуждения о западной демократии, которая фактически делит каждое государство на две части — глубинную и внешнюю, т.е. скрытую за благовидным фасадом жесткую реальную власть силовых структур.
«Недоверие и зависть, используемые демократией в качестве приоритетных источников социальной энергии, необходимым образом приводят к абсолютизации критики и повышению уровня тревожности. Хейтеры, тролли и примкнувшие к ним злые боты образовали визгливое большинство, вытеснив с доминирующих позиций некогда задававший совсем другой тон достопочтенный средний класс», — пишет Сурков.
На Западе, считает он, создана система сдержек и противовесов — «динамическое равновесие низости, баланс жадности, гармония плутовства», все это и многое другое заставляет западного жителя искать альтернативы такому устройству и неизбежно обращаться к опыту России.
«Высокое внутреннее напряжение, связанное с удержанием огромных неоднородных пространств, и постоянное пребывание в гуще геополитической борьбы делают военно-полицейские функции государства важнейшими и решающими. Их традиционно не прячут, а наоборот, демонстрируют, поскольку Россией никогда не правили купцы (почти никогда, исключения — несколько месяцев в 1917 году и несколько лет в 1990-х), считающие военное дело ниже торгового, и сопутствующие купцам либералы, учение которых строится на отрицании всего хоть сколько-нибудь «полицейского». Некому было драпировать правду иллюзиями, стыдливо задвигая на второй план и пряча поглубже имманентное свойство любого государства — быть орудием защиты и нападения», — уверен автор.
В России нет глубинного государства, но есть «глубинный народ», «всегда себе на уме, недосягаемый для социологических опросов, агитации, угроз и других способов прямого изучения и воздействия».
Именно народность, по мысли Суркова, соединяет нацию, предшествует государственности, именно к ней приводят все политические теории. Именно умение слышать и понимать этот народ — «уникальное и главное достоинство государства Путина», а следовательно, оно эффективно и долговечно, так как не подвержено «разрушительным перегрузкам от встречных течений истории».
В условиях новой системы все институты общества подчинены основной задаче — взаимодействию верховного правителя с властью. Этой же цели способствуют ветви власти, которые ценны лишь в той степени, в которой они обеспечивают с ним связь и неформальные способы коммуникации.
«А когда глупость, отсталость или коррупция создают помехи в линиях связи с людьми, принимаются энергичные меры для восстановления слышимости», — утверждает Сурков.
Общество доверят лишь президенту, и государство принимает это факт и из него исходит. При этом сводить все к «вере в доброго царя» Сурков считает упрощением.
«Современная модель русского государства начинается с доверия и на доверии держится. В этом ее коренное отличие от модели западной, культивирующей недоверие и критику. И в этом ее сила».
В заключение Сурков пророчит российскому государству в новом веке долгую и славную историю.
«Оно не сломается. Будет поступать по-своему, получать и удерживать призовые места в высшей лиге геополитической борьбы, — заверил автор. — С этим рано или поздно придется смириться всем тем, кто требует, чтобы Россия «изменила поведение». Ведь это только кажется, что выбор у них есть».
