— Владимир, какие все-таки долгосрочные последствия в отношениях России и Запада нам всем стоит ждать? Это полный разрыв, или через какое-то время все утихнет, и «все будет как при бабушке»?
— На мой взгляд, долгосрочных последствий всего происходящего сегодня предсказать не может никто, включая Искусственный интеллект. Но полного разрыва вряд ли следует ожидать. На него не готовы ни российская, ни американская, ни европейская администрации. Сегодня крайне актуально выглядит буддийская теория взаимозависимого возникновения (пратитья-самутпада), согласного которой ничего в мире не существует отдельно от всего другого, причем эта зависимость — не линейная, а взаимообусловленная.
Взять тот же газ. Выясняется, что российский газ для Европы невозможно компенсировать ни американским, ни катарским, ни австралийским аналогом, поскольку требуемых для евро-экономики объемов просто невозможно обеспечить физически. То же самое касается топлива для атомных электростанций: места его добычи не контролируются Западом напрямую, следовательно — полный разрыв международных связей здесь не работает. И так — во всем. К примеру, без микроэлектроники из Тайваня ляжет весь глобальный хай-тек, а без колтана из Конго ляжет сама микроэлектроника.
Но это не значит, что перемен не будет. Дни «бабушки» сочтены, она, как сообщают из Букингемского дворца, даже двигаться перестала… Скорее всего, мир вступает в затяжную фазу мировой гибридной войны, которая будет иметь крайне неконвенциональный, ассиметричный характер.
Тут как в гладиаторских боях: у каждого бойца свой, индивидуальный комплект вооружения. К тому же, это будет война всех против всех, но при этом одиночки, не способные к ситуативным коалициям, будут гибнуть в первую очередь. А не способные к индивидуальному лавированию бойцы пойдут на передовую в качестве пушечного мяса.
Скорее всего, и я уже об этом говорил в предыдущих интервью, мир будет делиться на стратегические макрорегионы — аналог «цивилизаций» Самуэля Хантингтона, только тут главным будет не гуманитарная (культурно-историческая), а технологическая (инновативно-производственная) составляющая. К тому же, повышается значение эко-демографического фактора, где избыток населения, при деградации кормящего ландшафта, превращается в инструмент стратегической дестабилизации.
— Насколько вероятно принятие Украины в ЕС? Если Украину примут в ЕС, а страна уйдет «под Россию», то что это членство будет означать в плане практической реализации?
— Думаю, тут никаких реальных вариантов не просматривается. Югославия, накануне своего распада (1999), тоже пыталась присоединиться к Союзному государству России-Белоруссии. При этом парламенты России и Белоруссии даже одобрили заявку официального Белграда! Как говорится, «бумага терпит»…
— Зачем Британии нужна Украина? Зачем она так серьезно за нее впряглась? В чем смысл? Понятно, почему так себя ведут Польша и прибалты, но почему так себя ведут британцы?
— Лондон играет на стороне Вашингтона, стратегически заинтересованного в ослаблении континентальной Европы. И в этом англосаксы являются ситуативными союзниками Москвы (см. мой тезис выше о гибридной войне). При этом бонусы британцам тоже никто письменно не гарантирует. Отсюда — крайняя изворотливость их риторики и практических шагов: и нашим — и вашим!
Но разве Пекин действует иначе? Или Дели? Да и с поляками, и с прибалтами не все так однозначно. Их позиция критически зависит от взаимоотношений между Лондоном и Вашингтоном, которая представляется консолидированной только неискушенному потребителю продукции глобальных СМИ.
— Как после завершения российской спецоперации будет происходить переформатирование Европы и Западного мира?
— Если Россия зачистит Украину «под себя», то в первую очередь встанет вопрос: кто будет платить по украинским долгам? Теоретически, можно себе представить условный взаимозачет между этими долгами (около 90 млрд. долларов) и арестованными на Западе активами российских банков (до 280 млрд долларов). Но это, конечно, вопрос не столько экономический, сколько политический.
Другой, более радикальный вариант — полный отказ что-либо платить, по аналогии с отказом СССР от долгов Российской империи.
Европа, в свете нарастающего кризиса, тоже может утратить свое политическое лицо, что связано с распадом Евросоюза в его нынешней форме. Будет ли это означать новую консолидацию стран-лидеров европейского развития (Европа стран первой скорости)?
Или же аналогичная консолидация возможна также в рамках евро-аутсайдеров Междуморья — гипотетического объединения стран Балтийско-черноморского (как вариант — Балто-черноморско-адриатического) региона (Европа стран второй скорости)? В этом вопросе слишком много неизвестных. Ясно одно: Берлин и Париж будут бороться за лидерство в новой континентальной Европе, лежащей между силовыми полюсами Лондона и Москвы.
Западный мир в целом — тоже условная конструкция, особенно в наше время, когда само понятие «Запада» утрачивает свою безальтернативность с точки зрения научно-технического и культурно-политического развития.
Я уже говорил выше о мировой тенденции к формированию макрорегионов на базе не культурно-исторических, и даже не географических, а научно-технических показателей. При этом подобные макрорегионы уже начинают складываться на основе своеобразных инновационных ядер, притягивающих инвестиционные ресурсы со всего мира. Примерами здесь являются Сингапур, Гонконг, Кремниевая долина, Золотой треугольник (Лондон-Оксфорд-Кембридж) и т.д.
— Насколько усилится Россия? Станет ли она новым центром силы?
— У России есть все шансы для превращения в полностью автономный макрорегион, инновационным ядром которого является в настоящее время подмосковное Сколково. Ведь Россия — как и другие макрорегиональные образования типа США, Китая, Индии и Австралии — имеет достаточные запасы пресной воды, плодородных земель и полезных ископаемых. Кроме того, тут нужна мощная оборонная составляющая, технологически и ресурсно независимая от внешних поставок.
Между тем, всеми шансами на роль нового инновационного ядра в Черноморском регионе играет Донбасс, в который, при грамотной организационной и финансовой политике, потекут инвестиции из разных источников. Если независимый статус ЛДНР сохранится, то эта территория может стать своеобразным оффшором швейцарского типа, где многонациональность соседствует с пониманием уникальности собственной территории в контексте Большой Европы как стратегического макрорегиона.
В сознании многих людей Швейцария ассоциируется с неким сакральным центром Европы, где не бывает войн, а население сидит на мешках с деньгами. При этом мало кто знает, что в пределах зоны швейцарского франка существует своеобразный «оффшор в оффшоре» — Великое княжество Лихтенштейн, являющееся для Швейцарии тем, чем для остальной Европы является сама Швейцария.
Послевоенное восстановление Донбасса, в перспективе обретения рублем статуса инвестиционной валюты в рамках российского стратегического макрорегиона (расширенный ЕврАзЭС), сможет сделать бывшую Дикую степь аналогом Западной Германии, поднявшейся из руин на американских финансовых вливаниях. Но именно аналогом, а не копией, поскольку капитализм старого, бреттон-вудского образца уже сходит с исторической сцены.
