Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
— Алексей, вы родились в Казахстане, потом ваша семья перебралась в Минск. Расскажите, пожалуйста, как менялась жизнь в различных частях некогда единой страны на фоне политических процессов?
— Мы уехали из Казахстана, когда мне было еще два года, но я регулярно приезжал туда до середины двухтысячных. И поэтому, конечно, наблюдал определенные изменения. Скажу сразу, что это общение прерывалось логистикой транспортной. Если в советское время семья без особых трудностей могла позволить себе на самолете лететь в Казахстан, то после распада Советского Союза приходилось добираться поездом, и стоило это дорого. То есть первое, что случилось после распада СССР, это обрыв транспортных связей, коммуникаций, особенно в авиации. И это чувствовалось, если говорить о каких-то таких впечатлениях, которые очень запомнились.
- Относительно Белорусской ССР есть два стереотипа. Одни говорят, что республика до конца сопротивлялась распаду Союза и хотела быть в едином государстве. Другие говорят, что у них фактически уже была своя таможня и своя валюта, свои «белочки» и «зайчики». Что из этого ближе к правде?
— Действительно, стереотип, что Беларусь была советской Вандеей, существовал. Потому что какого-то стремления обрести независимость не было, в отличие от Прибалтики, Грузии или Армении… И уже независимость была принята Беларусью как бы по факту. После того как, условно говоря, в Москве уже всё произошло. И после этого стали выстраивать свой контур в экономике, отсюда появилась уже и валюта. Можно сказать, это произошло помимо воли руководства Белоруссии, во всяком случае, коммунистического. А активно отделяться от России стали националисты, которые тоже попали в парламент в 90-е, Белорусский Народный фронт. Вот они уже стали проводить линию на разрыв связей с Россией. И на фоне борьбы с ними уже приходил к власти Лукашенко, который обещал восстановить экономические связи с Россией и убрать границу между двумя государствами.
- Как сегодня в Белоруссии оценивается деятельность Шушкевича и Кебича, которые подписали Беловежские соглашения? И почему у них татакая разница во взглядах — Шушкевич более прозападный, а Кебич выступал за союз с Россией?
— К Шушкевичу отношение плохое — он один из символов разрушения Советского Союза. К Кебичу относятся лучше, потому что он потом много раз говорил о том, что он жалел, что принимал участие в Беловежских соглашениях. Кроме того, он достаточно уважаемый руководитель-хозяйственник был, в то время как Шушкевич, скорее, такая интеллигенция научная, всегда фрондирующая. И он запомнился не очень хорошим временем. Так что по временам Шушкевича никто особо не ностальгирует. В то же время, Кебич был из старой номенклатуры, люди от этой номенклатуры устали, поэтому он не победил на выборах, а победил более энергичный политик. Но к Кебичу гораздо лучше отношение, и. в принципе, память о нем, скажем так, и на государственном уровне тоже достаточно заметна.
- Как вам кажется, в чем основная причина победы Лукашенко в 90-х, как вы и ваша семья тогда отреагировали на его победу?
— Основная причина победы Лукашенко в том, что номенклатура уже не устраивала, она обанкротилась с распадом Советского Союза. Но не устраивали также и националисты, БНФ. Поэтому Лукашенко — это был такой третий путь. Он молодой, выходец из Восточной Белоруссии, смог найти подход, прежде всего, к восточно-белорусским областям, к сельскому населению. И поэтому он одержал победу.
Тогда почти все мои родственники тоже за него голосовали, связывали с ним определенные надежды, в том числе надежды на восстановление экономических связей с Россией и, скажем так, недопущение превращения Белоруссии в Прибалтику.
Помню, что была достаточно острая борьба, был «черный пиар», по телевидению дебаты были, такие жесткие и яркие… Достаточно позитивно в семье отреагировали на избрание Лукашенко. Насколько помню, даже голосовали за него именно.
- Насколько легче или тяжелее, по сравнению с другими постсоветскими республиками, Белоруссия пережила 90-е годы?
— Я думаю, что пережила легче, потому что у нас этот период хаоса был короче, фактически это 1991-94 годы. И не приобрели разрушительные процессы такого размаха, я имею в виду, например, бандитизм. Да, у нас тоже была морозовская банда в Гомеле (организованная преступная группировка, известная как банда Сергея Морозова — Ред.), она действовала до конца девяностых — начала двухтысячных. Но очень быстро государство с этим разобралось. В то время как в других постсоветских странах всё это затянулось гораздо дольше, последствия были хуже и разрушительнее — и бандитизм, и социальная депрессия, распространение наркомании, и т.д. Но у нас, в общем-то, в более легком режиме 90-е прошли. Плюс, не было, кстати, приватизации массовой, повальной, и не было связанного с этим переделом собственности при участии бандитов. В этом смысле мы отделались легче других.
- В конце 90-х в Минске произошла трагедия на станции метро «Немига», когда в результате давки погибли 53 человека. Помните ли вы те события, и были ли пострадавшие среди ваших знакомых?
— Да, было такое событие. Был музыкальный фестиваль, там продавали алкоголь, пиво… Резко пошел дождь, ливень — и все побежали от него спасаться в переход метро. Скопилось очень много людей, произошла эта давка, началась паника… Конечно, это событие врезалось в память, это трагедия. Её можно было предотвратить, но — трагическое стечение обстоятельств привело к этому.
К счастью, из друзей и знакомых никто там не пострадал. Но это событие долго обсуждали, конечно, был большой резонанс. Потом изменили правила проведения мероприятий, правила охраны тех же переходов в метро — то есть, много изменилось после этого.
- Относительно Лукашенко. На ваш взгляд, правду ли говорят, что у него будто бы были амбиции объединить Белоруссию и Россию с тем, чтобы стать президентом уже и России, вытеснив, например, Ельцина?
— Об этом, конечно, у него лучше спрашивать. Такие версии имели хождение, и, возможно, что-то такое предполагалось, и он имел такие амбиции — но сейчас уже реконструировать сложно, насколько это было реалистично, на что он рассчитывал — на это или на нечто другое… Но, во всяком случае, наверное, для части российских элит он тоже был привлекателен в качестве лидера страны. Наверное, он об этом знал, наверное, он это как-то использовал. Но в реальности этого не случилось.
- Интеграционные процессы на постсоветском пространстве, если говорить не только о Союзном государстве, но и об Евразийском экономическом союзе — это, всё-таки, больше про успех или больше про неудачу?
— Неудачи особой я не вижу, но и успех — скромный достаточно. Потому что всё равно интеграция идёт достаточно медленно и в ограниченных каких-то формах, особенно если говорить про Евразийский экономический союз. Более-менее есть какие-то зацепки в Союзном государстве, связанные с оборонной и даже с политической сферой. В экономике там вышли на подписание двадцати восьми союзных программ. В Евразийском экономическом союзе, по-моему, успехи скромнее. И в этом смысле, хорошо, что эти формы есть, но этого, наверное, не достаточно для того, чтобы говорить о такой мощной интеграционной группировке, которую мы создаем или которая динамично развивается.
- На ваш взгляд, можно ли объективно уровнять уровень этих стран, чтобы никто не говорил о том, что кто-то кого-то кормит — или, наоборот, грабит?
— Это, конечно, сложно сделать, потому что — действительно, уровень жизни в разных республиках различается. Если мы возьмем, скажем, Киргизию или даже Казахстан, не говоря уже о России, то, всё-таки, уровень серьёзно отличается. Но что можно сделать? Можно его попытаться выравнивать, условно говоря, через проведение определенной экономической политики внутри стран, которые отстают. Но для этого они должны какие-то рекомендации выполнять. Плюс, инвестиции в развитие должны в этих странах тоже осуществляться и — с определённым контролем даже, чтобы деньги не разворовывались, а шли именно на развитие.
Пока с этим тоже проблемы. Пока здесь, скорее, такая попытка переложить ответственность за развитие на сами эти правительства, а эти правительства, допустим, часть своего населения отправляют работать в ту же Россию… То есть, какого-то серьёзного выравнивания, всё-таки, не происходит — из-за того, что у нас нет общей макроэкономической политики, наверное. Такой, какая была в Советском Союзе. И это, конечно, проблема.
- Как считаете, постсоветские республики будут двигаться в сторону национал-патриотизма или же в сторону интеграции и евразийских идей?
— Да, есть проявления так называемого национал-патриотизма. Но они достаточно разрушительны в своих формах почти во всех постсоветских республиках. Поэтому единственная возможность все же развиваться, оставаться на плаву — это выбирать, всё-таки, интеграционный союз, интеграционных партнеров. Их не так много. При том, что, например, в Центральной Азии опасаются Китая. Не слишком доверяют Турции. И Россия, наверное, всё-таки, остается оптимальным партнером и союзником для многих.
- Что делать с Украиной? С одной стороны, в интеграционных процессах вроде как без нее нельзя, с другой — она с каждым годом теряет свой экономический потенциал и свою привлекательность.
— Мне кажется, Украиной нужно всерьёз заниматься. Я не говорю только о каких-то военных решениях, но о решениях по всему спектру — от информационного воздействия и до работы с политическими силами, которые нужно в той или иной форме поддерживать в Украине. То есть, весь спектр нудно применять для того, чтобы это государство не стало черной дырой и проблемой для нас всех. Нужна активная политика. Ну, в том числе, наверное, и военные решения, если украинское руководство будет вести такую деструктивную политику и устраивать провокации в Донбассе, в Крыму или в направлении Белоруссии.
- Россия сделала США и НАТО предложения о гарантиях взаимной безопасности, в ответ те угрожают санкциями. Чем это, на ваш взгляд, закончится, не перерастёт ли всё это в какую-то гибридную, прокси войну?
— Вполне вероятно, к этому и придёт — к такой вот прокси войне. Мне кажется, что к ней нужно быть готовыми и нужно понимать последствия подобного развития событий. Но если российское руководство такие заявления делает, значит, оно рассчитывает свои силы и полагает, что вправе так поступать, имеет такой потенциал. Я думаю, это правильно, потому что постоянно быть в режиме неопределенности нельзя. Тем более, что Запад заговаривает зубы, но всё равно продвигается и выстраивает военную инфраструктуру на Украине. Конечно, нужно четкие красные линии обозначать, но важно также и предпринимать какие-то действия, если Запад будет продолжать.
- Ваш прогноз на 2022 год для Белоруссии, как будут развиваться внутренняя политика и интеграционные процессы?
— Думаю, что референдум пройдет успешно, мы начнем перезагрузку политической системы. Это основной будет, наверное, итог 2022 года. В экономике, я думаю, мы с Россией будем очень тесно сотрудничать. Потому что западные санкции продолжатся, и у нас, собственно, нет никакого иного выбора, как тесно интегрироваться с Россией. Думаю, что и в военной сфере, особенно на фоне Украины, Прибалтики и Польши, у нас будет серьёзный прогресс.
В принципе, 2022 год доя Белоруссии не будет слишком проблемным, а в смысле интеграции — наверное, даже и позитивным.
- Дойдет ли до того, что, например, филиал БеЛАЗа будет создан в России, а филиал КаМАЗа — в Белоруссии?
— Почему и нет. Даже в рамках союзных программ мы можем вернуться к созданию союзных холдингов в машиностроении. Думаю, это предусматривается.
