Будущий министр родился в Киеве в марте 1853 года. Происходил он из достаточно известной семьи.
Его прадед — Мартемьян Сипягин — командовал знаменитым линейным кораблем «Ингерманланд» и впоследствии стал вице-адмиралом. Дед — Николай Сипягин — был героем Отечественной войны 1812 года и дослужился до звания генерал-лейтенанта. Его отец — Сергей — умер от тифа в Одессе совсем молодым, когда сыну было всего 3 года. Так что воспитанием мальчика занимался отчим — князь Мещерский.
Окончив Петербургский университет, за два десятилетия Сипягин ступенька за ступенькой поднялся на вершину. Уездный предводитель дворянства, затем губернский, харьковский вице-губернатор, затем курляндский и московский губернатор, заместитель министра внутренних дел и, наконец, глава МВД.
Прогрессивные деятели Сипягина не любили, потому как он считался выдвиженцем Николая II и одним из его доверенных людей. Но в целом никакими зверствами Сипягин никогда не отличался, напротив, по отзывам всех знавших его, был человеком весьма мягким и добродушным. Так что даже сами революционеры впоследствии так и не смогли внятно объяснить причины убийства Сипягина, отделываясь абстрактными речовками про кровавость режима и разгул полицейщины.
Его убийца Степан Балмашев тоже происходил не из самой простой семьи.
Родился он в Архангельске в 1881 году в семье ссыльного народника Валериана Балмашева. В молодости Балмашев-старший был радикальным революционером и даже своего сына назвал в честь лучшего друга и по совместительству главного террориста страны Степана Ширяева (именно он создал и руководил всеми динамитными мастерскими народовольцев до появления выходца из Черниговской губернии Кибальчича).
Кроме того, в Саратове Балмашев-старший организовал революционный кружок из малолеток-гимназистов, в котором числился юный Витя Чернов — будущий руководитель партии эсеров. Позднее, однако, у отца возникли проблемы с алкоголем, и он, судя по всему, не оказал того влияния на сына, какое хотел. Во всяком случае, все знакомые Степана Балмашева в один голос утверждали, что политических взглядов он не имел. Кроме того, ни в одной революционной организации не состоял.
Балмашева также характеризовали как безобидного, но крайне внушаемого и податливого чужому влиянию. Это дважды сыграло в его недолгой жизни решающую роль.
В 1900 году Балмашев поступил в Киевский университет, но проучился там всего несколько месяцев. В ноябре там вспыхнула студенческая забастовка, вызванная достаточно странной по нынешним меркам причиной.
На юридическом факультете заменили одного из преподавателей — князя Евгения Трубецкого. Он считался приверженцем прогрессивных взглядов, т.н. либеральным профессором (впоследствии входил в руководство кадетской партии, в годы Гражданской работал в белом ОСВАГе и умер от тифа на излете войны).
Вместо него курс назначили читать Оттона Эйхельмана (будущий петлюровский заместитель министра иностранных дел). Студенты узрели в этом реакционную вылазку и постановили начать забастовку, требуя вернуть Трубецкого. Далее, по мере ее разрастания, в ход пошли и другие требования.
Забастовщики не посещали занятия и пытались срывать их и на других факультетах. Следом из солидарности к забастовке стали присоединяться и университеты в других городах. В итоге конфликт затянулся на два месяца.
Закончилось все тем, что к студентам впервые решено было применить радикальную меру — т.н. «Временные правила», согласно которым самых активных смутьянов разрешалось не только исключать из университета, но и отправлять в армию.
В итоге из 700 забастовщиков было отобрано 183 наиболее активных. Их и отправили в армию сроком на один год. Еще 200 отделались выговором.
В число 183 угодил и Балмашев, принимавший активнейшее участие в протестах. В частности, он приносил в университет колбочки с «невыносимо вонявшей жидкостью», которые разливал в гардеробной, дабы сделать невозможным проведение лекций из-за сильнейшего запаха по всему университету.
Надо сказать, что по тем мягким временам отправка студента в армию считалась наказанием пострашнее крепости. Образованному человеку, пусть и не окончившему университетский курс, было непредставимо стать солдатом. Во-первых, им бы командовали неотесанные полуграмотные мужланы-вахмистры. Во-вторых, к нему бы обращались на «ты», что для образованного человека было чуть ли не высшей степенью хамства.
Так что мера не встретила ни малейшего сочувствия в кругах общественности. Напротив, эффект был такой, словно 183 человека повесили, а не отправили в армию на 12 месяцев.
Дабы смягчить резонанс, провожать новобранцев на вокзал приехал лично военный министр Куропаткин, который пообщался с каждым из них и даже предложил жаловаться лично ему, если их будут обижать в армии.
Впрочем, отслужить до конца им так и не пришлось.
Менее чем через полгода император своим указом отозвал их из армии и даже разрешил вернуться в университет. Балмашев же и вовсе не прослужил ни дня. Сразу по приезде к месту службы в Рославль он сказался больным, несколько недель пролежал в лазарете и добился списания по состоянию здоровья.
Балмашева восстановили в университете, однако к учебе он так и не приступил, вновь сославшись на проблемы со здоровьем. В действительности к этому моменту он уже попал в лапы Григория Гершуни. Тот был одержим идеей убийства Сипягина и Победоносцева и мотался по всей стране, подыскивая исполнителей-террористов.
Балмашев был классическим «психическим». Суицидник (с 20 лет постоянно жаловался знакомым на то, что ему надоело жить), да вдобавок еще и чрезвычайно внушаемый. Именно таких Гершуни и выискивал (этим и объяснялось отмеченное современниками т.н. «гипнотизирующее воздействие» Гершуни).
Без каких-либо возражений и споров Балмашев дал согласие убить Сипягина. После этого Гершуни отпечатал несколько прокламаций, заставил своего «смертника» написать несколько писем для публикации в революционных изданиях и выдал ему пистолет и форму.
15 апреля 1902 года Балмашев в форме адъютанта прибыл в Мариинский дворец, заверив дежурных, что он посыльный от великого князя Сергея Александровича. Войдя к Сипягину, он достал пистолет и в упор расстрелял министра. Никаких попыток бежать он даже не предпринимал.
После этого в революционных кругах развернулась настоящая грызня за Балмашева.
Эсеры пытались приписать его себе, уверяя, что он действовал по их поручению. Социал-демократы во главе с Лениным и Плехановым пытались лишить конкурентов козыря, настаивая на том, что Балмашев стихийный представитель революционного студенчества и никакого отношения к эсерам не имел.
Позицию эсеров ослаблял и сам Балмашев, ни на суде, ни в одной из бесед или переписок не упомянувший их ни разу. Пока революционеры грызлись друг с другом, Балмашева повесили. Поскольку он давно устал жить, никаких попыток смягчить свою участь он не предпринимал и даже не стал подавать прошение о помиловании, которое в те времена часто удовлетворяли.
