2020-й — год уличных протестов: мировые тенденции, белорусская и украинская специфика

Уличные протесты, проходившие с весны-лета этого года во многих странах мира, на самом деле имели много общего.

Во-первых, продолжительность выступлений.

Так, начавшиеся в Штатах после убийства 26 мая Джорджа Флойда расовые волнения продолжались около пяти месяцев (27 октября — последняя вспышка в Филадельфии после нового убийства чернокожего полицейскими), периодически стихая, а периодически разгораясь снова. И по уровню охвата — вся страна с Запада до Востока, с Юга до Севера — эти события можно поставить в один ряд лишь со знаменитым расовым бунтом 1968 года после убийства Мартина Лютера Кинга.

Все последующие волнения чернокожего населения Штатов, включая беспорядки в Лос-Анджелесе в 1992-м, в Цинциннати в 2001-м или Фергюсоне в 2014-м, все же были локальными.

Протесты в Белоруссии, начавшиеся вечером 9 августа после голосования на президентских выборах, пошли на спад только в ноябре, а в формате районных маршей продолжаются до сих пор.

Можно упомянуть массовые «марши «коронаскептиков» в Германии. Крупнейшие из них проходили в Берлине 23 мая, 1 и 29 августа, 18 и 22 ноября, но были также и в других крупных городах — 9 мая в Мюнхене, Штутгарте и Франкфурте-на-Майне, 12 сентября в Мюнхене, Ганновере и Висбадене, 7 ноября в Лейпциге, 9 ноября в Дюссельдорфе, 14 ноября во Франкфурте-на-Майне, Карлсруэ и Регенсбурге, 5 и 6 декабря в Дюссельдорфе, Бремене, Мангейме и Шверине, 12 декабря во Франкфурте-на-Майне и Дрездене и т.д.

Во-вторых, особенность нынешних уличных беспорядков — их невероятная массовость.

​В Берлине в ходе августовских демонстраций центральный бульвар Унтер-ден-Линден был буквально затоплен людьми. Не отставали и регионы. Например, в Лейпциге 7 ноября на протест вышли около 30 тысяч человек, и полиция в какой-то момент уже не могла никак контролировать перемещение людских масс по городу. Как заявил обер-бургомистр Лейпцига, в тот вечер «государство фактически капитулировало».

То же можно сказать про акции, когда протестующие 16 августа заняли город и проспекты в центре Минска, где они полностью заняли и площадь Независимости, и прилегающую часть проспекта Независимости. С такой мобилизацией нельзя сравнить даже крупные митинги в Белоруссии на площади Независимости 2006 и 2010 годов, разве что массовые протестные марши 1996—1999 годов.

В-третьих, уровень накала страстей.

В ходе расовых волнений в Штатах неоднократно доходило до штурма полицейских участников — в Миннеаполисе, Сент-Луисе, Нью-Йорке, Мемфисе, Ричмонде, Ланкастере и т.д. 29 августа в Берлине на самом массовом «марше коронаскептиков», на котором полиция насчитала 38 тыс. человек, а наблюдатели — сотни тысяч, дело дошло до попытки штурма Рейхстага наиболее радикально настроенной частью протестующих.

Добавим сюда события в ночь с 5 на 6 октября в Бишкеке, где толпа протестующих против итогов прошедших в Киргизии парламентских выборов взяла штурмом Белый дом, мэрию и здание правительства, а также освободила бывшего президента страны Атамбаева из СИЗО Государственного комитета национальной безопасности. В итоге, хотя 10 октября в город ввели армейские части с БТРами и танками, в стране произошла смена власти.

На фоне этого стоит оценить миролюбивость белорусских протестующих, которые не только не пытались — даже во второй половине августа, когда силовики по всей стране дрогнули, все ограничилось многотысячными митингами, после которых оппозиция, возникшая стихийно, отступила и перешла к глухой обороне — штурмовать административные здания, даже не перекрывали без необходимости движение по проезжей части улиц.

И это — несмотря на немотивированный уровень агрессии со стороны силовиков. Вот две выразительные цифры: за первые три ночи протестов (9—12 августа) в Белоруссии, по официальным данным МВД, были задержаны 7 тысяч человек, тогда как в США за первые четыре недели (26 мая — 22 июня) протестов после гибели Джорджа Флойда — 14 тысяч. Притом что население Белоруссии — 9,5 млн человек, а США — 328,2 млн.

Картины того, как в Минске, Бресте и других городах страны вечером 10 августа силовики расстреливали протестующих практически в упор резиновыми пулями, потрясают, словно перед нами знаменитая сцена расстрела на Потемкинской лестнице в Одессе из художественного фильма Сергея Эйзенштейна «Броненосец «Потемкин». В больницы разных городов поступали сотни раненых, были и убитые, например погибший вечером 10 августа в Минске Александр Тарайковский.

Можно добавить, что уже во время марша 23 августа на улицах Минска появились военные с боевым оружием, а 30 августа — и БТРы с крупнокалиберными пулеметами.

Что же поменялось?

Раньше было принято списывать любые массовые протесты на заговор Запада. В нулевые годы был даже популярен анекдот: «Почему в США невозможна цветная революция? Потому что в Вашингтоне нет американского посольства». Но в этом году и Штаты охватила невероятная по накалу волна протестов, и Европейский союз, и многие государства бывшего постсоветского пространства.

Общественная пассивность обывателя обычно диктуется страхом. «Вот я выйду на улицу протестовать, а там силовики побьют дубинкой, скрутят, бросят на несколько суток в «обезьянник», потом еще сообщат на работу, уволят, а у меня семья, кредиты, ипотека», — примерно так рассуждает среднестатистический житель любой страны. Не исключая Белоруссию.

Но любой страх снимается, в том числе страх самого высокого уровня — страх смерти. Такое происходит, когда месяц за месяцем люди вокруг массово умирают — умирают и знакомые, и родные, умирают целые семьи от стара до мала — от нового вируса, а защиты от него нет. Одновременно тысячами закрываются предприятия, и люди миллионами остаются без работы. Таков «Апокалипсис наших дней», наблюдаемый и вживую, и онлайн через телевидение и Интернет. Смерть становится не чем-то экстраординарным, а повседневной и неизбежной, как поворот барабана револьвера в «русской рулетке» — уже завтра она может прийти за тобой, и ничего тут не поделаешь. И люди начинают думать, как когда-то японские самураи: «Живи так, словно ты уже умер». Страх уходит.

Характерно, что в разных странах мира на улицы выходили протестовать именно самые пострадавшие перед этим от пандемии слои населения.

Например, в Штатах смертность среди афроамериканцев в разы превышала смертность среди белых. Вот выразительные цифры, опубликованные 7 апреля New York Times. В штате Иллинойс афроамериканцы составляют около 15% населения, при этом среди заболевших с подтвержденным диагнозом COVID-2019 их было на тот момент 28%, а среди умерших от нового вируса — 43%. В крупнейшем городе штата Чикаго, где чернокожих около 30%, они составляли половину заболевших коронавирусом и 72% умерших от него. И такая же картина наблюдалась во многих других штатах, от Севера до Юга.

Причины просты. Чернокожие в массе своей бедны, живут в неблагополучных кварталах с плохой системой здравоохранения, причем живут очень скученно, несколько поколений одной семьи в одной квартире (последний момент, но в силу традиций, в итальянской Ломбардии способствовал тому, что она стала эпицентром пандемии в Европе).

В Белоруссии же неграми стали все жители страны, потому что Лукашенко долгое время демонстративно отрицал и опасность вируса, и факт пандемии — в основном назло России: вы вводите карантин, а я буду говорить, этого не нужно; вы отменяете парад на 9 Мая, а я проведу. В итоге людям пришлось спасать себя самим, потому что официально пандемии не было.

На Украине же, хотя пандемия по ней тоже прошлась, не было никакого массового и стихийного подъема. Поляризация взглядов и рост насилия имели место, но за ними стояли вполне конкретные политические партии, преследовавшие целью собственную раскрутку накануне местных выборов 25 октября 2020 года. В июне синхронно — соответственно 17 и 18 июня — начали мобилизацию своих сторонников Партия Шария, перед этим дремавшая год после дебюта на парламентских выборах 21 июля 2019 года, и «Патриоты — За жизнь» Ильи Кивы, а в ответ им — «Национальный корпус» и другие ультраправые организации, включая «Правый сектор»* и молодежное крыло «Свободы»*.

Почему Украину не затронуло цунами постковидной активности? Тут много причин. Нам кажется, основная в том, что Украина ранее уже пережила гораздо более мощный взрыв общественной активности в 2014 году — от массовых митингов до уличных боев, а затем и полноценных боевых действий в Донбассе, сопровождавшихся перемещением огромного количества населения и разворачиванием широкой сети волонтерского движения.

Условно говоря, после гражданской войны даже эпидемия — не такое уж потрясение.

Мощный взрыв страстей неизбежно приводит к их выгоранию и спаду активности, когда общество крайне сложно «расшевелить» по любому поводу. Можно сказать и наоборот: любому резкому подъему общественной активности всегда предшествует долгая апатия.

Белоруссия последний раз видела массовые протесты на политической почве в марте 2006 года, когда митингующих в центре Минска спецназ МВД разгонял слезоточивым газом и резиновыми пулями (в следующий раз такое повторится только в августе 2020-го), и в декабре 2010-го, когда обошлись «только» дубинками ОМОНа.

Штаты предыдущий раз бунты на расовой почве сотрясали в августе — декабре 2014-го, когда убийство афроамериканца в Фергюсоне отозвалось в самых разных уголках страны, включая Нью-Йорк. Именно тогда громко заявило о себе движение Black Lives Matter, широко поддержанное как умеренными либералами из левого крыла Демократической партии, так и военизированными радикалами-антифа. А этому предшествовала «низовая» мобилизация консервативной общественности на акции Tea Party Movement в 2009—2010 годах, на какое-то время перехватившего лидерство в повестке Республиканской партии.

Можно взглянуть на ситуацию 2020 года на Украине и с другой точки зрения, сравнив ее с 2013 годом. Тогда в обществе также зрели протестные настроения, но уличные митинги и насилие были прерогативой лишь политических движений, оформлявшихся в два противостоящих лагеря, каждое со своим боевым крылом. Роль такового с одной стороны конфликта играли активисты националистических организаций и близкие к ним идейно футбольные фанаты, с другой — «Оплот», «титушки» и русские националисты, например донецкое отделение «Русского Образа» и остатки местного РНЕ*, в 2014-м в ходе боевых действий оформившиеся в батальон «Варяг» и «Русскую православную армию».

C другой стороны, сопоставить наемных фитнес-тренеров из спортзалов, которыми был спешно укомплектован силовой блок Партии Шария, и аналогичных спортиков в организации Кивы с мастерами единоборств и бывшими милиционерами из «Оплота» или «титушек» было бы смешно. В реальной драке внушительные на фотографиях качки, чьи мышцы привыкли к медленным повторяющимся движениям, обычно служат грушей для битья. Так в итоге и получилось в ходе дальнейших уличных схваток.

Да и уровень противостояния не тот. Например, 17 июня  этого года в центре Киева во время митинга и марша Партии Шария и близко не походил на события 18 мая 2013-го.

Правда, кровь все же пролилась — при нападениях как на отдельных активистов Партии Шария, так и на автобусы, которые везли спортсменов этой партии 25 июня в Запорожье, и «Патриотов — За жизнь» 27 августа под Харьковом.

В целом этот високосный год показал, что в политике начинает бал править не опыт, искусство управлять, а стихии улицы.

* Организация запрещена Верховным судом РФ.