Миф
«Только что мобилизованных украинских мужчин, необмундированных и невооруженных, после прихода Красной армии бросали на самые опасные участки фронта… И списывали их как таковых, что "пропали без вести".
Это была месть советской коммунистической системы украинским мужчинам за то, что они, попав в 1941 году в окружение, оставленные командирами, вынуждены были вернуться в свои дома на уже оккупированной врагом территории, всеми способами избегая плена или убегая из того плена.
К ним относились хуже, чем к штрафникам, тем хоть давали обмундирование и оружие, и первой пролитой в бою кровью штрафник мог смыть с себя вину. На украинском же окруженце клеймо "изменника Родины", "предателя" оставалось до самой смерти, которая часто наступала в первом же бою через день-два после мобилизации полевым военкоматом».
Публикация в газете «Вести Черкасчины» — из числа типичных, посвященных «чернопиджачникам», «черной пехоте», «черным свиткам».
Основное содержание страшной истории об отправке целых подразделений из обычных селян сразу в бой всегда сводится к тому, что они гибли за околицей своего родного села. Женщины ходили собирать своих убитых и хоронили их в общей могиле, даже не переодетых в военную форму. А почему так?
Самый простой ответ — потому что советская власть ненавидела украинцев и пыталась их таким образом добить, поскольку с голодом-геноцидом почему-то не получилось.
Именно эту формулу всегда ищут (и находят) в разного рода художественных произведениях, например в романе Олеся Гончара «Собор», где есть душераздирающее описание детей, которые нашли своих погибших родителей на зеленеющих холмах у Днепра. Эмоциональная подача здесь всегда перевешивает здравый смысл, и никакие аргументы не работают. Ведь это так нелепо и несправедливо — в пиджаках под пули.
Хотя вопрос на самом деле стоит иначе: за что, за какое дело они гибли? А если уж копать вглубь, то к нему добавляются еще два: кто были эти люди и как они попадали в войска на самом деле?
Люди
Мужчины, попадавшие в действующую армию в ходе мобилизаций 1943-1944 годов на Украине (именно на этот период приходится явление «чернопиджачников»), делятся на три основные группы.
Первая категория — бывшие военнослужащие, призванные в 1941 году и принимавшие участие в боевых действиях. Дезертиры, бывшие военнопленные, отставшие от своих частей в ходе бесконечных отступлений.
Как обычно, их до сих пор не посчитали. Но, например, экс-спикер Верховной Рады Украины академик Владимир Литвин ссылается в своей книге на данные Управления по делам военнопленных Верховного командования вермахта, согласно которым на Восточном фронте было освобождено 816 230 человек. Очевидно, не все они призывались из Украины, но очевидно, что речь идет о сотнях тысяч людей.
Кроме того, в работах профессора Виктора Короля приводится цифра в 277 тысяч отпущенных по просьбе родственников бывших офицеров и солдат Юго-Западного фронта. Такие вопросы решались на месте еще до учета и регистрации военнопленных с отправкой карточки в Справочную службу вермахта.
Что же касается дезертиров, то и тут счет идет на многие тысячи.
На 16 октября 1941 года в Ворошиловграде на призывных пунктах была отмечена неудовлетворительная явка военнообязанных: на Артемовский пункт явилось только 10%, на Климовский — 18%. В том же месяце в Харьковском военном округе прибыли лишь 43% от общего числа тех, кто подлежал призыву. По мере продвижения колонн призывников дезертировали по Чугуевскому РВК — 30%, Сталинскому — 35%, Изюмскому — 45%, Дергачевскому — 50%.
Пережившие лето 1941 года командиры полков, дивизий, корпусов, чьи воспоминания приводит уникальный сборник «Пишу исключительно по памяти», в один голос рассказывают про массовое дезертирство местного населения, мобилизованного в ходе развертывания до штатной численности.
На Западной Украине, в Бессарабии, на Поднепровье граждане при первой же возможности уходили домой, часто с оружием. Журналы боевых действий немецких пехотных дивизий, сражавшихся в августе на подступах к Киеву, как метроном фиксируют в ежедневных сводках: «Взято 400 пленных», «Взято 800 пленных», «Взято 1200 пленных».
Типичный пример — судьба техника-интенданта Пинской военной флотилии Якова Сириченко, найденного молдавскими поисковиками на Шерпенском плацдарме.
В сентябре 1941 года он предпочел не уходить за Днепр в неизвестность, а просто потопал домой. Через время вместе с семьей перебрался из Киева в село, где и проживал вплоть до освобождения. Факт своего дезертирства он скрыл, но как пребывавший на оккупированной территории офицер по стандартной практике был направлен в штурмовой батальон с сохранением звания. И погиб при отражении танковой атаки противника.
Вторая и третья категория мобилизованных — молодежь, достигшая призывного возраста; их отцы и деды 1890-1904 годов рождения.
Тут можно привести пример отца и сына Соколов, Героев Советского Союза: Емельян Лукич — 1904 года, Григорий Емельянович — 1924-го. После освобождения родного села на Сумщине призваны Штеповским РВК, входили в расчет станкового пулемета в 1144-м стрелковом полку 340-й Сумской стрелковой дивизии 38-й армии Воронежского фронта. Подвиг свой совершили у с. Синяк Вышгородского района Киевской области.
Почему они не «чернопиджачники», спросите вы?
Да потому, что к тому времени их обмундировали, а вот к черниговским тылы не успели. Хотя и те и другие были в одинаковом статусе бойцов Красной армии.
Тут имеется пример профессора КПИ Владимира Хильчевского, которого призвали с хутора под Бахмачем именно через «полевой военкомат». Свой первый бой он принял на плацдарме за Днепром, у села Ясногородка. И обиды у него не было. Когда-то в беседе он сказал: «Мы столько насмотрелись за время оккупации, что мотивировать нас было не нужно».
Тогда в один строй встали хуторские пацаны с домашними котомками, потертые послегоспитальные мужики с пустыми глазами и уставшими лицами, бывшие военнопленные и уже обмундированное пополнение из сумских.
Армия
Устное предание зафиксировало случай из жизни, когда в освобожденное село вошел батальон РККА, чей командир прошел Сталинград. Он собрал местных мужиков и скомандовал сделать шаг вперед тем, кто служил в армии. Мужики шагнули. «Так вы солдаты? А где же ваше оружие, солдаты? Нету? Вон за селом высота, на ней немцы. Идите и возьмите», — зло приказал офицер. Конечно же, во время этой атаки большинство погибло.
Согласно существующим правилам делать такое этот мифический или реально существовавший комбат не имел права.
Он отправил людей на верную смерть только потому, что его грызла злоба и обида на сытых и здоровых дядек, сидевших дома в то время, как он дрался из последних сил, теряя друзей и личный состав в голоде и холоде. Кто должен был воевать с немцами и освобождать Украину? Узбеки, казахи и сибиряки?
В логике боевого офицера, безусловно, можно разглядеть «отношение к украинцам как к предателям». Однако в рамках государственной политики (и взглядов лично тов. Сталина) никакого особого отношения к украинцам не было.
Действовавшие на тот момент приказы прямо запрещали отправлять пополнение сразу на передовую. Всем армиям предписывалось сформировать запасные полки, которые должны были осуществлять практический отсев и боевую подготовку призывного контингента.
А 10 февраля 1943 года Ставкой была издана директива № 089 о недопустимости огульного зачисления людей, в том числе и призывников, в категорию лиц, отсеянных по политико-моральным соображениям. Другими директивами подробно указывалось, что делать с призывниками, куда их отправлять и как готовить.
Однако при этом приказ Ставки ВГК № 089 от 9 февраля 1942 года «О призыве в Красную армию граждан, проживающих на освобожденных от оккупации территориях», подготовленный сразу после контрудара под Москвой, давал право воюющей армии самой пополнять собственные ряды в ходе наступления, чтобы не снижать его темп.
И тут наблюдается внутреннее противоречие, где право распоряжаться судьбами людей фактически было отдано командирам. А у них были потери и боевые задачи, которые необходимо было выполнять прямо сейчас. Не по причине «плохого отношения», а в связи с потребностями.
Приказы же были сначала не дать немцам переправиться за Днепр и разгромить их на левом берегу (не удалось); захватить переправы (не захватили); не дать противнику выстроить оборону за Днепром, взять плацдармы и продвигаться вперед (удалось).
Противник, понятное дело, сильно отбивался, и, когда нужно было быстро восполнить убыль личного состава — она восполнялась за счет мужского населения украинских сел. Другой вопрос, гребли ли всех, кого поймают, — миф нам намекает именно на это.
Нет, не гребли
В распоряжении автора находятся уникальные документы призыва зимы 1944 года, найденные в Богуславском, Белоцерковском и Сквирском райвоенкоматах Киевской области. В них довольно четко прослеживаются три волны.
Есть списки, составлявшиеся сельским головой и впоследствии переданные военкому: «Отправлены в распоряжение майора Лосева» — это прихваченные воинской частью. Есть списки призванных «военной полевой комиссией», основная масса 1898-1917 годов рождения, причем в ряде случаев с четким отсевом негодных к строевой службе по болезни. И, наконец, молодежь 1924-1926 годов рождения массово просеивалась уже после установления советской власти через нормальный стационарный военкомат — с отправкой в запасной полк.
Это соответствовало приказам: с 4 ноября 1943 года армейским призывным комиссиям запрещалось вести призыв юношей 1923-1926 годов рождения. Согласно директиве Главупраформа № М / 1/1562 они подлежали призыву только через призывные комиссии РВК, откуда направлялись на обучение. Но, конечно, и это выполнялось не всегда и не везде.
Так, Дарницкий райвоенком г. Киева майор Кузнецов в марте 1944 года отмечал в докладной записке начальнику Управления по персональному учету потерь рядового и сержантского состава следующие недостатки:
— освобожденные от службы на комиссии все равно попадают в списки частей вследствие плохого учета;
— необученный контингент мобилизованных, особенно молодежь 1925-1926 годов рождения, «которые, не представляя элементарных правил службы в армии, без всякой даже предварительной подготовки попадают на передовую фронта и являются по существу ненужными жертвами»;
— полевые призывные комиссии списков мобилизованных местным райисполкомам не оставляют, в результате чего семьи мобилизованных не могут быть своевременно зачислены на гособеспечение;
— командиры воинских частей 38-й и 60-й армий не уделяют должного внимания розыску дезертиров, убывших в госпиталя по ранению и отставших от команд и эшелонов, высылая на таковых извещения как на пропавших без вести.
Картина тут обычная, когда благие намерения хоронились исполнителями на местах. Но, так или иначе, «черные свитки» планово входили в состав воинских подразделений, а не бежали стадом на пулеметы ради забавы. Они становились солдатами и шли в бой — наравне с узбеками, казахами и сибиряками.
Смысл
Количество призванных в действующую армию на ранее оккупированной территории Украины примерно оценивается в четверть миллиона. При этом в справке Главупраформа количество призывников 1926 года рождения, призванных в РККА на освобожденных территориях Левобережья и в прифронтовой полосе в 1943 году, оценивается в 90 641 чел. То есть мы можем видеть примерные пропорции.
Безусловно, какая-то часть из них сразу попала в бой. Но «неправильность» гибели людей в домашней одежде строится на убеждении, что война была «не украинская». За чужие интересы, ненужная простым людям, желавшим мирно трудиться на своей земле. На самом деле тут неважно, переодели человека или нет — просто гибель в пиджаке выглядит как-то особенно ужасно и несправедливо.
Но если предположить хоть на минуту, что для мобилизованных селян эта война все же была за Родину, за будущее земли, на которой они работали, за их детей, за физическое существование народа, то картина волшебным образом меняется. Тогда бить врага, целью которого было уничтожение украинцев и превращение их в рабов, становится необходимой — не глядя на одежду. Тогда «чернопиджачники» становятся в один ряд с командирами ускоренных выпусков, с летчиками, обученными по системе «взлет-посадка», с лейтенантами, принимавшими командование полком.
С людьми, вынужденными сражаться за свою землю в условиях, в которых не сражался никто во Второй мировой войне: потери кадровой армии, разрушения экономики, оккупации огромной территории, нехватки качественных материальных и человеческих ресурсов.
Безусловно, «было бы лучше», если бы враг дал нормально подготовиться, потренировать людей, собрать для них лучшую технику и лучших командиров. А еще здорово, чтобы все время была хорошая погода и любые задачи решались легко, весело и без потерь.
Но все это рассуждения диванных философов. А в той реальности были люди, совершенно добровольно ушедшие с партизанами — в таких же гражданских опорках, «черной пехотой». Почему же им воевать было можно и почетно, а другим — нет? Или партизаны не считаются военной силой?
Да, были и те, кого заставили воевать по принуждению. Только все они меряются по одной мерке: не было бы победы — не было бы и этих людей. Им было назначено умереть рабами. Но они вернулись домой победителями. А кто-то не вернулся.
Но если мы требуем справедливости по отношению к павшим в боях как «за околицей родного села», так и под Берлином, то для начала нужно было хотя бы собрать и обработать документы, которые сплошь и рядом уничтожались военкоматами «по истечению срока хранения».
Собрать и захоронить останки своих солдат, так и лежащих за околицами, хотя все про них знают. Поставить памятники и ухаживать за ними.
Но на все это времени, как обычно, не хватает.
