15 ноября, когда белые уже покинули Севастополь и генерал Петр Врангель с крейсера «Генерал Корнилов» наблюдал, как грузятся на корабли в Ялте уходящие из Крыма войска, формально подчиненная ему 3-я русская армия вела бой за станционное местечко Деражня в 45 километрах к юго-западу от Хмельницкого, тогда именовавшегося Проскуровым.
Волынская дивизия и ее Мазепинский полк — это уже армия петлюровской УНР. Таким образом, боевые товарищи булгаковских братьев Турбиных завершали Гражданскую войну плечом к плечу с теми, кому противостояли двумя годами раньше, с теми, кто описан тем же автором в саркастических образах Болботуна и Галаньбы. И завершали дружно.
О чем умолчал Врангель и что он нафантазировал
У Врангеля ничего нет об этом бое, но кое-что сказано о самом мемуаристе, в контексте описания событий конца лета 1920-го после поражения Красной армии от поляков под Варшавой.
«На правом фланге поляков действовали украинские части, быстро продвигаясь на Украину. В Правобережной Украине повсеместно вспыхивали восстания. Отряды Махно, Гришина, Омельяновича-Павленко и другие беспрерывно тревожили войска красных, нападая на транспорты, обозы и железнодорожные эшелоны.
Нам удалось установить с партизанами-украинцами связь, оказывая помощь оружием, патронами и деньгами. Среди населения Правобережной Украины распространялись мои воззвания, призывающие украинцев к борьбе с большевиками.
В двадцатых числах августа (то есть в начале сентября, так как все события Врангель датирует по старому стилю. — П.С.) прибыла депутация от наиболее крупного партизанского отряда Омельяновича-Павленко, он был старый кадровый офицер одного из наших гвардейских полков, ведший борьбу под украинским «жовто-блакитным» флагом.
Прибывшая депутация была у меня. Стоявший во главе депутации старый полковник, георгиевский кавалер, произвел на меня хорошее впечатление. По его словам, население Правобережной Украины озлоблено против большевиков, однако с 19-го года недобрая память о действиях добровольческих частей осталась, и это, в связи с умелой пропагандой поляков и украинцев, поддерживало сочувствие к самостийникам».
А вот его старший брат Михаил Омельянович-Павленко храбро сражался в начале Первой мировой в рядах лейб-гвардии Волынского полка. Однако в описываемый период он командовал всей петлюровской армией, то есть войсками УНР, а в Крым не ездил. Стало быть, и встреча с ним — плод авторской фантазии.
Ошибка же Врангеля порождена, похоже, двумя вещами. Так, несомненно, его могли подводить память и недостаток информации. Но трудно представить, чтобы он, работая над мемуарами до конца жизни (то есть до 1928 года), не знал, кто командовал армией УНР. Поэтому, с другой стороны, его ошибка как раз порождена желанием неакцентировать свои контакты с петлюровцами.
В мемуарах акцент был на сотрудничестве как с повстанческими атаманами, так и с автономистами из Украинского национального комитета. В мемуарах Врангель с симпатией описывает визит главы этого комитета Сергея Маркотуна и его соратников в Крым, подчеркивая, что комитет «являлся противником самостийной политики Петлюры.. проводил мысль об единой России, выговаривая для Украины местную автономию».
Но тут же Врангель говорит, что комитет реальной силой не располагал. А у Петлюры были дивизии, а еще больше дивизий было у поляков. И белый полководец не скрывает, что начал 8 октября Правобережную операцию с целью соединения с поляками и петлюровцами. Местом соединения он предполагал район Черкасс, о чем писал в приводимой в мемуарах записке для французского правительства от 28 сентября, которую с его подачи написал глава подчиненного ему правительства Юга России Александр Кривошеин. Там говорится: «Только согласованные операции с другими противобольшевисткими силами обещают достижение наибольшего успеха. Последнее же возможно только при условии объединения действий. Объединение украинских войск с польской армией уже осуществлено. Наше военное соглашение с украинской армией уже намечается». Последняя фраза почти дословно присутствует и в датированной 18 сентября телеграмме Врангеля своему представителю в Париже генералу Миллеру, также приведенной мемуарах.
Врангель надеялся под Черкассами соединиться не только с поляками и петлюровцами, но и с белыми, находившимися в Польше. 3 октября он отдает приказ о формировании в этой стране 3-й русской армии (1-я и 2-я были в Крыму), завершая его так: «Приказываю всем русским офицерам, солдатам и казакам, как бывшим на территории Польши раньше, так и перешедшим в последнее время к полякам из Красной армии, вступить в ряды 3-й русской армии и честно бок о бок с польскими и украинскими войсками бороться против общего нашего врага, идя на соединение с войсками Крыма».
Царские банкноты — не монархическая пропаганда. О военной конвенции белых и петлюровцев
События сложились вопреки ожиданиям Врангеля. Через 3 дня после начала его наступления на Правобережье, 12 октября, в Риге подписывается предварительный советско-польский мирный договор, а вместе с ним и соглашение о перемирии, которое вступает в силу с 18 октября. После обмена ратификационными грамотами 2 ноября договор вступает в силу, и польские войска отступают за демаркационную линию, соответствующую границе между двумя странами до сентября 1939 года.
Но часть оставленной поляками территории в нынешней Хмельницкой и в меньшей степени Винницкой области оставалась под контролем армии УНР. Туда выдвинулась и 3-я русская армия под командованием генерала Бориса Пермикина (в советской литературе и в украинских мемуарах обычно именуется Перемыкиным), а также сводная казачья дивизия есаула Владимира Яковлева. Если перемыкинцы за небольшим исключением не успели повоевать с красными в советско-польской войне, то яковлевцы как раз в ней поучаствовали. Но они не входили в состав 3-й армии, поскольку считали себя казаками, а не русскими (такая идентификация поляками явно поощрялась). Все мемуаристы отмечают как плохие отношения между двумя военными силами на уровне командования, так и то, что яковлевская дивизия выглядела. скорее, вооруженной бандой.
Приезд генерала Перемыкина был связан с намерением Русского политического комитета в Польше заключить с украинском командованием военную конвенцию. Согласно директивам головного атамана С. Петлюры, первым условием соглашения должно быть признание со стороны русского командования суверенных прав украинского народа.
Под вечер военная конвенция, в которую, кроме указанного выше условия, вошло и признание ген. Перемыкиным нашего командования как главного (союзного командования), была подписана обеими командующими армиями и скреплена начальниками полевых штабов».
Но текст самой военной конвенции нигде не пришлось встретить. Поэтому надо верить Омеляновичу-Павленко на слово. Или не верить. В воспоминаниях самого командующего третьей армией, извлеченных из архива и впервые изданных «Посевом» только 9 лет назад (Пермикин Б.С. Генерал, рожденный войной. Из записок 1912–1959 гг.), говорится, что они договорились лишь о равноправном взаимодействии и, в частности, о том, что командующий УНР согласился считать расплату с населением царскими банкнотами (а других денег у белых здесь не было) монархической пропагандой.
Однако подобные договоренности, как правило, не делаются без письменных документов. И подчинение 3-й армии командованию УНР с военной точки зрения было логично, ибо она составляла лишь 20% от общего числа антибольшевистских войск на Правобережье, а петлюровцы — свыше 75% (прочие — яковлевцы, решившие войти непосредственно в армию УНР). Другое дело, что монархисту Пермикину признавать такое подчинение было болезненно и многие неудобные вещи мемуаристы любят обходить.
Однако есть признание того, кто, по словам Омельяновича-Павленко, за этой конвенцией стоял.
Речь об упомянутом в его цитате Русском политическом комитете. Это крупнейшая на тот момент в Польше русская антибольшевистская организация, которую создал и возглавлял Борис Савинков. Именно она занималась и формированием 3-й армии, и ее материальным обеспечением, предоставляя через поляков те самые царские банкноты, о которых говорил Пермикин. Кадровые царские офицеры не любили Савинкова как недавнего эсера-террориста (хотя нередко воздавали должное его энергии), и показательно, что в мемуарах самого Врангеля эта фамилия не упоминается ни разу. Однако взаимодействие белого полководца с РПК в 1920 году известно по многим источникам.
А 28 августа 1924 года, давая саморазоблачительные показания в Верховном суде СССР, Савинков говорил: «По настоянию Перемыкина, то есть, в сущности, по настоянию Врангеля (как это ни странно, склонен думать, что за кулисами были иностранцы), я вынужден был заключить конвенцию с Петлюрой, согласно которой он допускал за свой левый фланг армию Перемыкина. Что же было дальше? Перемыкин стал на этот участок, слева от него расположился казачий есаул Яковлев, но раньше чем пойти в бой, они передрались между собой».
Содержание конвенции он не описывает. Но интересно, что Савинков, которого часто упрекают в потворстве националистам российских окраин во имя борьбы с большевизмом, явно стыдится этого соглашения. И перекладывает вину за него на Врангеля и иностранцев. А о том, что глава французской военной миссии в Польше генерал Анри Альбер Ниссель побуждал осенью 1920-го местных белых принять главенство петлюровцев, известно и из других источников.
Интересно, что и сам Петлюра в письме своему представителю в Бухаресте Константину Мациевичу от 28 октября 1920 года ни о какой формальной договоренности с белыми не пишет, а касаясь ситуации на фронте, говорит: «В районе Нeпeтовки — Староконстантинова отряд генерала Пeрeмыкина (3500 чел. Вся сволочь в военном смысле). Генерал Пeрeмыкин назначен гeн. Mаxровым — посланцем Врангeля в Варшаве. Этот отряд ищет оперативного взаимопонимания с нами, на что я дал свое согласие. Он будет выполнять наши оперативные планы».
Однако неупоминание Петлюрой военной конвенции может быть связано с тем, что на самом деле на момент данного письма ее еще не было, а Омелянович-Павленко ошибся в датировке: подписание могло иметь место за несколько дней не до вступления в силу перемирия, а до завершения отхода поляков за демаркационную линию (то есть в начале ноября).
А возможно, дело в том, что для самого «головного атамана» такая конвенция и даже признание украинской независимости со стороны РПК были абсолютно второстепенны по сравнению с перспективой такого признания со стороны Врангеля, которой и посвящена большая часть письма:
«Я решительно против того, чтобы Вы или адмирал Остроградский (глава военно-морской миссии УНР в Бухаресте Михаил Остроградский. — П.С.) ехали в Сeвастополь: ясли к коровам не ходят. Условием нашей координации должно быть признание нашей самостоятельности и правительства… Дело постановки вопроса о нашeм признании Врангeлeм в настоящий момент я считаю cоnditiо sine qua nоn. Ведь нe исключена возможность разгрома Врангeля большевиками… Вырвав это признание, мы с большими основаниями на успех сможем надеяться на реальную помощь оружием или от Франции, или от Aнглии».
И как видно из письма, одним из камней преткновения становился языковой вопрос, точнее, возможность двуязычия на Украине. «Натуральная вещь, что мы никогда вeрxовeнства Врангeля признать нe признаем. Далее, что это за штучка в п. 2 условий о равноправии языков? Очeвидна скрытая тeндeнция ударить по одному из главных моторов нашей государственности, чтобы разложить нас в самой основе нашего строительного плана».
10 дней после эвакуации из Крыма
К 10 ноября, когда красные и петлюровцы (3-я армия первоначально находилась в резерве) схлестнулись, двинулись на Правобережье, армия Фрунзе уже перешла Сиваш, а на Перекопе преодолела главное укрепление белых Турецкий вал. На следующий день она прорвала вторую линию обороны белых, и Врангель распорядился об эвакуации.
На Правобережной Украине бои длились еще 10 дней. Но их исход был предопределен с самого начала. Дело не только в более чем двукратном превосходстве красных на этом фронте и в поражении Врангеля на фронте южном, а в том, что и белым, и петлюровцам катастрофически не хватало обычных винтовочных патронов.
Окончательный исход белых из европейской части бывшей Российской империи произошел 21 ноября.
«В течение 21.11. через три контрольных пункта перешло Збруч три армии: УНР, а именно 40 000 человек, из которых свыше 4000 офицеров, 10 000 лошадей, из 3-й русской армии — 10 000 человек, 3000 лошадей и из Сводной казачьей дивизии около 2000 людей и лошадей», — так подвел итог Омельянович-Павленко. Да после этого на территории Белоруссии еще несколько дней сражалась Русская народная добровольческая армия (РНДА) Станислава Булак-Балаховича, однако этот генерал никогда не подчинялся Врангелю и сделался на тот момент белорусским националистом. Поэтому его РНДА правомерно именовать антибольшевистскими повстанцами, но никак не белогвардейцами.
А последние бои белогвардейцев на Украине более всего описаны в украинских воспоминаниях, особенно у Омельяновича-Павленко. Этот мемуарист с презрением писал о белых в Киеве в 1918 при Скоропадском, так говоря о том круге, который любовно описан Булгаковым в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных»: «Подавляющее большинство этих офицеров потеряло все свои боевые качества… Они часто бесчинствовали и сами, собственными руками, рубили сук, на который гостеприимно их посадило гетманское правительство. Нечего удивляться, что национально сознательное и издавна гостеприимное население города их просто ненавидело».
Однако о белогвардейцах 3-й армии он находит только хорошие слова: «Сами националисты, они понимали эти чувства и в других народах Востока, их не раздражал ни украинский язык, ни желто-голубой флаг… Поэтому между нами, националистами Украины, и этой группой воинов-великороссов не могло не быть достигнуто взаимопонимание». Это оценка их идейных качеств, а вот оценка качеств военных в подведении итогов последней кампании УНР: «Было бы несправедливо, если бы я не отдал должного храбрости и дисциплине частей 3-й армии и не отметил бы их заслуги в боях под станцией Деражня, где бои носили характер борьбы за победу, и, хотя малочисленная, но высокая по качеству конница Перемыкина здесь покрыла себя славой».
Другие петлюровские мемуаристы писали об этих белогвардейцах не так тепло, но без какой-либо русофобии, свойственной им в других случаях. А вот белые, похоже, старались забыть об этой странице своей истории. Да, не слишком подозрительно, что о ней не пишет Врангель, далекий от боев на этом фронте. Однако и сам Пермикин в воспоминаниях вообще ни слова не говорит о боях 3-й армии, а ведь это единственная армия, которой он командовал в своей жизни.
Еще один договор белых и петлюровцев
Как пишет Омельянович-Павленко, «20.11. в Варшаве была заключена политическая конвенция между правительством УНР, с одной стороны, и политической группой россиян, представленных Б. Савинковым и генералом Перемыкиным. Подписав политическое соглашение, эта политическая группа была убеждена, что другие более важные силы, чем вооруженные завоевания, приведут оба народа к обоюдному согласию и новым совместным формам жизни; возможно, совершенно отличным от тех форм, которые до сих пор мы знаем (речь Б. Савинкова во время интимного политического банкета, в котором участвовали несколько представителей обеих групп)».
С датой, похоже, петлюровский командующий напутал.
Обычно подписание этой договоренности относят к 18 ноября. В частности, советский исследователь Прохор Ольшанский в книге «Рижский мир», изданной в 1969 году, ссылаясь на архив посольства Польши во Франции, приводит эту дату, указывая, что договор гласил: «Войска Украинской Народной Республики и войска Отдельной русской армии, сформированной Русским политическим комитетом в Польше, действуют совместно как войска союзные». Но при любой из двух дат подписание этого договора выглядит сюрреализмом. И 18 ноября исход Гражданской войны был уже совершенно ясен, уже 3 дня обе эти армии отступали с целью уйти на польскую территорию, где их ожидало интернирование.
А что еще было в этом договоре?
Ведь поскольку военная конвенция была подписана еще раньше, следовательно, речь должна были идти о политическом соглашении. И высокие оценки документа Омельяновичем-Павленко, вероятно, означают, что он предполагал признание правительства Петлюры с русской стороны. Но текст этого договора найти не удалось.
Однако независимо от того, что было в этом документе, именно Врангель, а не Савинков является символом Белого дела. Поэтому гораздо интересней то, на что был готов пойти правитель Юга России под самый конец своего правления.
На что согласился Врангель
Видный исследователь Гражданской войны профессор МГУ Василий Цветков в вышедшей в этом году фундаментальной книге «Белое дело в России, 1920–1922 гг.» пишет:
«20 октября (то есть, очевидно, 2 ноября 1920 года, так как Цветков обычно приводит даты по старому стилю. — П.С.) украинский представитель в Бухаресте Мациевич посетил российского посла С. А. Поклевского-Козелла и передал ему официальное заключение, гласившее:
«Украинское правительство признает необходимым заключить с Правительством Юга России одновременно с военной конвенцией и политическое соглашение. Последнее должно состоять из следующих пунктов: 1) признание правительства Петлюры правительством Украины и 2) признание прав Украины на самоопределение, т. е. обещание признать решение будущего Украинского Учредительного Собрания относительно судьбы Украины. Вопросы о границах Украины, об экономических отношениях между Россией и Украиной и о времени созыва Украинского Учредительного Собрания могут быть оставлены для будущих переговоров».
И эти предложения были удовлетворены. Как пишет далее Цветков, «в ответ на это условие Правитель Юга России передал через генерала Махрова начальнику украинской военной миссии в Варшаве, генеральному значковому (генерал-майору) В. П. Зелинскому, что он готов признать независимость УНР и правительства с атаманом Петлюрой во главе впредь до созыва Украинского Учредительного Собрания. Правда, подобные слова, сделанные в секретной переписке, правильнее было бы считать лишь «намерением к признанию», а не формальным актом».
Но очевидно, речь идет о телеграмме, которую Махров получил 15 ноября от начальника Управления иностранных дел (то есть главы МИД) правительства Юга России Петра Струве. Она содержала переданные от Врангеля детальные директивы для переговоров с петлюровцами, а они были, в частности, таковы.
«Верховное командование правительства Юга России соглашается с тем, что будущая судьба Украины и ее структура будут определяться свободно избранной Украинским учредительным собранием. До этого момента Верховное командование и правительство будут признавать фактическое правительство в Украине, желающее присоединиться к нам в борьбе с большевиками и не признающее советский режим».
Правда, привожу этот текст не в оригинале, а в обратном переводе с английского, ибо его единственная до сих пор публикация — это книга украинской диаспорной исследовательницы Анны Процик «Русский национализм и Украина: Национальная политика Добровольческой армии в годы Гражданской войны» (Anna Procyk. Russian Nationalism and Ukraine: The Nationality Policy of the Volunteer Army during the Civil War. — Edmonton-Toronto: Canadian Istitute of Ukrainian Studies Press, 1995).
Комментируя этот документ, Процик пишет:
«Уступки, которые собирались сделать Директории лидеры врангелевской армии, должны были поразить даже Махрова, наиболее последовательного сторонника альянса Белого движения с другими народами. Врангель не только собирался признавать Директорию, но он также признавал право Украины на самоопределение посредством созыва украинского Учредительного собрания — далеко идущая уступка, которую до сих пор не желали делать ни одно российское правительство или политическая группа. Махрову не пришлось долго ждать объяснения этого беспрецедентного шага. Почти одновременно с инструкциями Струве он получил телеграмму из Константинополя, информирующую его о крахе Белой борьбы и неизбежной эвакуации белой армии из Крыма».
Понимаю настороженность многих, когда речь идет о работах представителей украинской диаспоры. Однако Процик в своей книге опиралась на материалы Бахметевского архива, уникального собрания эмигрантских документов, переданного в Колумбийский университет в Нью-Йорке бывшим послом Временного правительства в США Борисом Бахметевым. Именно со ссылкой на этот архив дается и упомянутая телеграмма, фактическим автором которой надлежит считать именно Врангеля. Ведь зная отношение Струве к украинскому национализму, невозможно предполагать самодеятельность с его стороны.
Да и нет в тексте этого документа принципиальных отличий от того, что, по словам Цветкова, Врангель через Махрова передал Зелинскому.
Признание Петлюры как порча госимущества
Самое главное в телеграмме Струве Махрову — дата. 15 ноября — день, когда белые грузятся на корабли в Крыму (а в Севастополе уже погрузились), и 4 дня после приказа Врангеля об эвакуации.
Из письма Петлюры Мациевичу видно, что головной атаман предполагал и даже рассчитывал на такой сценарий и что подобное признание было ему крайне важно для западной военной помощи. Впрочем, ее не последовало из-за молниеносного разгрома его армии.
Но какой был у Врангеля военно-политический смысл в признании петлюровцев в такой ситуации? Безнадежность положения собственной армии, несомненно, была очевидной для белого вождя. Также трудно представить, чтобы он ожидал, что у антибольшевистских сил на Правобережье что-нибудь получится. Врангель ведь, несомненно, имел представление о боевых качествах этой армии и должен был иметь представление о ее бедственном снабжении.
И для должной оценки телеграммы Махрову от 15 ноября надо держать перед глазами изданный пятью днями раньше приказ Врангеля № 0010230: «В случае оставления Крыма запрещаю какую бы то ни было порчу или уничтожение казенного или общественного имущества, т. к. таковое принадлежит русскому народу».
Но признание петлюровской УНР в таком историческом контексте и было равнозначно такой порче имущества. Ведь речь шла о границах исторической России. Правда, если быть совсем точным, не столько о границах, сколько о создаваемом в мире представлении о том, где этим границам надлежит проходить. А такое представление правомерно считать государственным имуществом, только нематериального характера.
Кстати, в своем приказе от 3 ноября сам Врангель так оценивал передачу Польше Западной Украины и Белоруссии как недопустимую сдачу русских земель: «Торгуя Русской землей оптом и в розницу, московские комиссары заключили с соседями мир». А то, что в своих мемуарах генерал об отношениях с Петлюрой умалчивает, выглядит косвенным признанием ошибок.
Впрочем, не забудем, что до формального признания УНР дело не дошло. Документ в Варшаве 18 ноября подписывали вроде бы лишь савинковцы. А почему?
Достаточной причиной для этого был тот факт, что формально политических структур у Врангеля уже не было: правительство Юга России было распущено с уходом из Крыма, а его преемник — Русский совет появился лишь в апреле 1921-го. Но вполне возможно, это причина не единственная. Впрочем, хорошо бы знать и какие подписи стоят на этом соглашении, и его полный текст, а также ознакомиться с воспоминаниями Махрова «Врангель и Савинков», на которые часто ссылается Процик.
Пока же на последней странице истории Белого движения в Крыму и на Украине остается немало белых пятен.
