Пожалуй, одна из главных загадок творчества Пушкина, вспоминаемых в связи с алкоголем, это связь умозрительного масонства Онегина и красного вина. Неужели масонов по вину определяли?
Разумеется, нет. Более того, в «Евгении Онегине» нет и ссылки на какую-то связь между масонством и вином: «он фармазон; он пьет одно стаканом красное вино». Между этими квалификациями Онегина стоит точка с запятой — это перечисление его подозрительных черт. Тем не менее, соседство этих слов не случайно.
Красное вино — вино подразумевается импортное и дорогое. В столице его да, пивали, а в провинции — не особенно. Провинциальное дворянство пило фруктовые воды собственного приготовления — слегка забродивший фруктовый сок с добавлением небольшого количества водки. Такого рода напитки часто упоминаются у того же Гоголя, причём он порой и не расшифровывает даже, потому непонятно, угощает ли Коробочка Чичикова фруктовой водой или фруктовой водкой.
В общем, человек, пьющий вместо самопала «фабричный» напиток, воспринимался в качестве немного странного: как минимум он расточительный и, вероятно, имеет какой-то «левый» источник доходов (шпион?); как максимум столичный житель, носитель свободных взглядов, вольтерианец и опять-таки масон. В общем, подозрительная личность.
Самое забавное, что провинциальные жители тоже пьют вино и, что удивительно, красное: «да вот в бутылке засмоленной, между жарким и блан-манже, цимлянское несут уже».
Первая версия, разумеется, состоит в том, что цимлянское было белое, и это вроде бы подтверждается — донские вина для продажи в основном были белыми (красные оставлялись для своего потребления, что было связано с какими-то особенностями хранения). Но цимлянское именно что красное! Правда, есть одно но — оно игристое и в понятиях того времени не совсем вино. Собственно, и сейчас в глазах потребителя вино вообще («тихое») и шампанское (игристое) различаются и различаются довольно существенно — первое пригодно для повседневного потребления, второе обычно оставляется на праздники, причём строго определённые — Новый год и свадьбу.
В XIX веке цимлянское подавалось обычно между основными блюдами и десертом и, так же, как и сейчас, считалось заместителем шампанского (об этом упоминается, например, в «Дубровском»). Естественным образом вино отечественного производства было значительно дешевле импортного шампанского.
Кстати, об импортном шампанском: «вошел: и пробка в потолок, вина кометы брызнул ток».
«Вином кометы» изначально называлось вино из винограда урожая 1811 года. В этом году наблюдалась большая комета C/1811F, которую было видно несколько месяцев (на Кубе — целых девять) даже днём. В следующий раз эта комета появится в окрестностях Земли в конце пятого тысячелетия.
Урожай 1811 года оказался очень хорошим, чему способствовало не только поверье виноделов о благодатном влиянии кометы на виноград, но также жаркое лето и тёплая осень. Тогда утверждалось, что виноград кометы был лучшим после 1540 года.
Позже изображение кометы начали помещать на пробки и этикетки как «знак качества» — не хуже, чем в 1811 году. Такие бутылки есть в каждом музее Пушкина. Звездочки как обозначение сроков выдержки появились на этикетках гораздо позже.
Непосредственно же «вино кометы», о котором идёт речь, — разумеется «Вдова Клико» («Veuve Clicquot»). Фирма основана в 1772 году Филиппом Клико-Муирон, причём уже основатель сделал большой вклад в виноделие, начав производить розовое шампанское. Его дело продолжила вдова умершего в 1805 году сына — Барба-Николь Клико-Понсарден. Именно под её руководством (а она руководила семейным бизнесом 61 год) была изобретена классическая технология ремюажа, позволявшая избавить вино от осадка без потери газа. Легенда приписывает ей также изобретение проволочной уздечки, удерживающей пробку («мюзле»).
Собственно, французское шампанское (в том числе «вдова Клико») стало популярным в России ещё раньше, но успех этой торговой марки был связан с заграничным походом русской армии 1813-14 годов. Шампань была оккупирована русскими войсками, и русские офицеры имели возможность распробовать удивительно вкусное, пенное и пьянящее вино вдовы Клико, полученное по реквизициям.
Вдова ничего от этого грабежа не потеряла. В 1814 году, как только были отменены торговые санкции против Франции, она отправила в Россию 10 тыс. бутылок «Вина из Бузи, 1811, года Кометы» на корабле «Добрые намерения». Заранее разрекламированное вино моментально разошлось по огромной цене в 12 рублей за бутылку (для сравнения: говядина стоила 40 коп. за килограмм), попав в том числе на императорский стол. Россия до 1917 года была одним из основных импортёров французского шампанского.
Из других алкогольных напитков у Пушкина часто вспоминается пунш, а точнее «жжёнка». Последняя также появилась в России в 1814 году (пунш был известен раньше).
Жжёнка — одна из разновидностей горячего пунша, в состав которой входят алкоголь, фрукты (чаще всего лимоны и ананасы) и жжёный сахар. Как правило, напиток готовили на основе рома с добавлением обычного или игристого вина, но иногда использовался и коньяк. Отличие жжёнки от обычного пунша состоит в том, что сахар не добавляют в основную смесь, а помещают над ней на решётке, поливают крепким алкоголем и поджигают, после чего он постепенно стекает в вниз и нагревает напиток.
Пушкин, по воспоминаниям современников, жжёнку очень уважал и называл её «Бенкендорфом», «потому что она, подобно ему, имеет полицейское, усмиряющее и приводящее все в порядок влияние на желудок». Особенно любил жжёнку, приготовленную Евпраксией Вревской (дочь Прасковьи Осиповой — соседки Пушкина по имению и его близкой подруги).
Пиво во времена Пушкина ещё не носило характер «пролетарского» напитка, тем более что в Петербурге его варили преимущественно иностранцы. Впрочем, было пиво и было полпиво. Последнее либо делалось из первого путём разбавления, либо варилось из уже варёного солода. Получавшийся напиток имел низкую градусность (около 1,5%) и приближающуюся к современной плотность (около 10% экстрактивности начального сусла). В начале XIX века существовали наряду с пивными ещё и полпивные. В первые вход закрывался в 9 часов вечера, а вторым разрешалось работать на час дольше. Кроме того, в полпивные разрешалось заходить женщинам и военным. Впрочем, полпиво было принятым при дворе освежающим напитком, весьма уважаемым Алексеем Михайловичем и Екатериной II, и выдаваемым для обслуживания дворов наряду с квасом и кислыми щами (не имеющим почти никакого отношения к щам из квашеной капусты).
В стихах Пушкина пиво упоминается, кажется, только раз — в письме к Дельвигу: «пиво, страха усыпитель и гневной совести смиритель». Судя по всему, поэт был к нему равнодушен, в отличие от пользовавшегося его огромным уважением Николая Карамзина, который, будучи умерен в питии, всегда выпивал на обед стакан пива.
Ну и, наконец, водка. Водкой поэт не брезговал, но и не злоупотреблял ею, выпивая не пьянства ради, а веселия для. Лучше всего о его отношении к водке свидетельствует рассказ о визите к дяде — Петру Абрамовичу Ганнибалу: «Подали водку. Налив рюмку себе, велел он и мне поднести, я не поморщился — и тем, казалось, чрезвычайно одолжил старого Арапа. Через четверть часа он опять попросил водки — и повторил это раз пять или шесть до обеда».
К слову сказать, водкой в те времена называли почти любые крепкие напитки местного изготовления в широчайшем диапазоне крепости. Знаменитая «казёнка» с фиксированной крепостью в 40% появилась только в конце века, а сами эти 40% ввёл Николай I.
Водки чаще всего были настоянными на чём-либо. Так, например, у Гоголя на пиру у полицмейстера по поводу оформления всех купчих Чичиковым присутствующие выпили «по рюмке водки темного оливкового цвета, какой бывает только на сибирских прозрачных камнях, из которых режут на Руси печати» (вероятно, какая-то травяная настойка).
Упомянутый выше Пётр Ганнибал предпочитал «пенник» — чистую водку сравнительно высокой крепости. «Пенкой» в те времена называлась лучшая, отборная часть чего-либо.
Водка сама по себе в творчестве Пушкина почти не встречается, хотя часто упоминаемое «вино» может быть «хлебным вином» — так именовалась водка ещё и в начале прошлого века.
