В то время в городе хозяйничала Добровольческая армия. Родился будущий поэт в уважаемой семье: его бабушка по отцу, Евгения Федоровна Цвейгер, была певицей и актрисой. В Харькове играла в театре Сарматова, после революции — в Народном театре (Театр Дома рабочих металлистов). Она состояла в родстве с поэтом Афанасием Фетом (Шеншиным).
«Бабушка посещала его в Орловской губернии, — рассказывала о бабушке Олеся (Ольга) Валентиновна, сестра поэта, — но дружбы у них как-то не получилось… Окончила Одесскую консерваторию по классу вокала, полюбила Михаила Васильевича, деда моего, за которого и вышла замуж. Дед был казацкого рода, хотя корни тянутся из Польши. А прадед наш — храбрый казак Василий воевал с турками и принимал участие в освоении Кавказа. Из военных походов он привез себе жену — грузинскую княжну. Жили они с тремя сыновьями в Киеве. Один из них, Михаил, и был нашим дедом».
Сам поэт в своей «Дословной родословной» писал так:
мое родословное древо другое —
я темнейший грузинский
князь
<…>
Я немного скрывал это
все года,
что я актрисою-бабушкой немец.
Но я не тогда,
а теперь и всегда
считаю себя лишь по внуку:
шарземец.
К словам Ольги и Михаила Кульчицких можно добавить лишь то, что они происходили из дворян Херсонской губернии. А также главное — рассказ о судьбе их любимого отца, Валентина Михайловича (1880-1942), героя Русско-японской войны и Первой мировой. 3 июня 1900 года Валентин Кульчицкий вступил в армию «рядовым на правах вольноопределяющегося 2-го разряда». За одну из разведок во время Русско-японской войны в ноябре 1905 года он получил первую боевую награду — Георгиевский крест 4-й степени. К концу службы был кавалером полных четырех Георгиев — орденов, которыми награждали за исключительную личную храбрость.
Затем он был произведён в офицеры и дослужился до ротмистра. В Первую мировую войну 1914 года Кульчицкому довелось служить под командованием генерала Брусилова. На фронте Валентин Михайлович начал вести дневник, страницы которого вошли в изданные им позже рассказы о войне. Кульчицкий — также автор двух поэтических сборников. «Отклики души в минуты вдохновения» изданы в 1906-м в Твери, а «Росинки поэзии» — в 1912-м в Харькове. В 1917 году Валентин Михайлович женился на Дарье Андреевне Яструбинской.
Поэт Борис Слуцкий, близкий друг Михаила Кульчицкого, вспоминал: «Давным-давно в Харькове на Грековской улице в темноватой, уставленной старинной мебелью квартире Кульчицких Миша показывал мне несколько тоненьких книжиц отца. Среди них были стихи — они, кстати говоря, описаны в известном библиографическом томе Тарасенкова (Русские поэты ХХ века: 1900-1955). Было и несколько брошюр об армии, о морали военного человека, офицера, гвардейца. Мы с удивлением вычитали из брошюр полемику с Короленко: В.М. Кульчицкий отстаивал необходимость в офицерской среде дуэлей. В.Г. Короленко зло и убедительно его оспаривал».
Но главной книгой В. М. Кульчицкого стали «Советы молодому офицеру», где в виде афоризмов были изложены «даже сейчас, а может быть, именно сейчас не устаревшие истины и правила поведения на службе и в быту», — считала Ольга Валентиновна. Несколько раз переизданная, книга стала основой принятого в армии кодекса чести русского офицера. Именно ее цитировала в войну «Красная Звезда» в конце 1943 года, когда ни Валентина, ни Михаила Кульчицких уже не было в живых.
После революции В. Кульчицкий получил юридическое образование и стал работать юрисконсультом. Семья жила в Захарьковской части, на улице Грековской, почти ежегодно страдавшей от паводков. Миша по Гимназической набережной ходил сначала в 1-ю, а потом в 30-ю школу (и здание, и номер школы сохранились по сей день), где до него получали образование писатели Израиль Меттер и Эммануил Казакевич.
Литературовед Лев Аннинский пишет: «В 1933 году отец арестован за сокрытие дворянского происхождения, каковое (сокрытие) объяснил следователям так: революция отменила сословия, и он просто не придал значения странным пунктам анкеты. При всей внешней верноподданности такой довод отдавал тонкой издевкой, и арестанта отправили на Беломорканал, а затем в ссылку, куда к нему на свидание допустили со временем и сына. Сын вывез из поездки поэтически изваянный карельский пейзаж, стихотворение появилось в журнале «Пионер», и это стало первой публикацией Михаила Кульчицкого».
Вот сюжет стихотворения Кульчицкого 1939 года: два приятеля пьют вино, рассуждают об Александре Грине. Ночь. Звонок в дверь. Хозяин выходит в прихожую. В дверях почтальон с посылкой из лагеря от старика-отца. «Посылка эта стоила не больше, чем на полу разлитое вино». В посылке — письмо с провинциальными вопросами и пожеланиями. Сын не знает, куда ему деться от стыда перед приятелем, куда спрятать «заштопанные стариком перчатки». Стихотворение обрывается так:
Приятель вышел, будто прикурить,
и плакал, плакал на чужой площадке.
Освободили Валентина Михайловича в 1936 г. «за отсутствием состава преступления», но «проживать в больших городах» ему не разрешалось. Он снял комнату в соседнем Белгороде. Уже в 1937 г. всё-таки вернулся в Харьков, а в 1938-м снова работал юрисконсультом. И так до самой войны. По свидетельству Петра Горелика, друга Михаила Кульчицкого, «арест отца помешал Михаилу поступить после школы в военное училище. Это была одна из трагедий его жизни».
Михаил вскоре после открытия Дворца пионеров, стал ходить на литературный кружок, который вел Григорий Александрович Гельфандбейн. Там они и подружились с Борисом Слуцким. По словам руководителя кружка, Миша был самым ярким и талантливым, а Боря больше всех читал книги.
Поработав после окончания школы чертежником на ХТЗ, Михаил поступил в харьковский университет, а затем перевелся в литинститут им. Горького в Москву, где они вместе со Слуцким учились в семинаре Ильи Сельвинского.
Михаил был убежденным сторонником коммунизма. Вот, например:
И пусть тогда
на язык людей
всепонятный —
как слава,
всепонятый снова,
попадет
мое
русское до костей,
мое
советское до корней,
мое украинское тихое слово…
Или другая цитата:
Мы запретим декретом Совнаркома
Кропать о Родине продажные стишки.
В 1941 году Михаил уходит на фронт рядовым в один из истребительных батальонов. Он все же стал офицером — по ускоренной программе закончил Московское пулеметно-минометное училище. В звании младшего лейтенанта 26 декабря 1942 года был направлен на Сталинградский фронт. В тот же день Кульчицкий пишет единственное за войну стихотворение, которое прощальной метой остается в русской лирике.
Мечтатель, фантазер, лентяй-завистник!
Что? Пули в каску безопасней капель?
И всадники проносятся — от свиста
Вертящихся пропеллерами сабель?
Я раньше думал: «лейтенант»
Звучит «налейте нам»,
И, зная топографию,
Он топает по гравию.
Война ж совсем не фейерверк,
А просто — трудная работа,
Когда — черна от пота — вверх
Скользит по пахоте пехота.
Марш! И глина в чавкающем топоте
До костей мозга промерзших ног
Наворачивается на чоботы
Весом хлеба в месячный паек.
На бойцах и пуговицы вроде
Чешуи тяжелых орденов:
Не до ордена. Была бы Родина.
С ежедневными Бородино.
Семья в это время находилась в оккупированном Харькове. 25 августа 1942 года Валентин Михайлович попал в облаву, а затем в тюрьму.
«В первых числах декабря Дарья Андреевна (мать Михаила) узнала, что Валентин Михайлович заболел сыпным тифом и переведен в Николаевскую больницу, расположенную далеко за городом, — рассказывала о том периоде Лилия Неменова. — Дарье Андреевне удалось добраться до больницы, передать немного еды. Сквозь давно не мытые стекла она с трудом разглядела мужа. Он улыбнулся, махнул ей рукой, и это была последняя улыбка, которую ей суждено было увидеть на родном лице…
10 декабря мать и дочь везли на санях пятнадцать километров тело Валентина Михайловича на кладбище… Перед тем как опустить тело в могилу, Оля приподняла простыню — проститься — и содрогнулась: грудь, шея, лицо были сине-багровыми от побоев».
Михаил об этом так и не узнал.
Он был убит под селом Трембачёво Ворошиловоградской (Луганской) области 19 января 1943 года, наступая в сторону родного Харькова.
«С такими лицами в наше время погибают», — вспоминал о Михаиле Кульчицком другой поэт-фронтовик Давид Самойлов. Слухи, что Михаил не погиб, а спасся, ходили еще долго. Слуцкий, имевший в смерше «некоторые возможности», наводил справки. Потом смирился:
И я, как собака, вою
Над бедной твоей головою…
