В августе 1706 года шведы вторглись на территорию Саксонии, где правил союзник Петра курфюрст Август II Сильный. Он не сопротивлялся и уже 13 сентября втайне от Петра I заключил с Карлом сепаратный мир в местечке Альтранштедт вблизи Лейпцига. Богатства Саксонии пришлись шведам кстати — не за горами была зима.
Ситуация обстояла так, что до весны 1707 года Карл должен был оставаться в Альтранштедте, и вся Европа гадала, что же он будет делать дальше.
Тем не менее, вскоре до Петра дошли сведения, что по весне король все же собирается в поход на Россию. Как это нередко бывает, шведская конспирация погорела на простом человеческом тщеславии. Во время отдыха между кампаниями шведский генерал Аксель Спарре, находясь в одном из берлинских салонов и пребывая в изрядном подпитии, принялся хвастать, что король уже обещал ему пост губернатора Москвы.
Русский посол в Гааге, боярин Андрей Матвеев высказывал серьезные опасения насчет возможного движения короля на восток: «… одна горячность апрельского солнца понудит его или выполсть вон из кожи своей, или больший яд отрыгнуть на Полшу или ее союзников».
Петр отнесся к возможной угрозе со всей серьезностью, действуя в стиле realpolitik за сто с лишним лет до того, как канцлер Отто фон Бисмарк придумает данный термин.
Царь посчитал, что если существует хотя бы минимальная угроза шведского наступления весной 1707 года, то вероятность следует рассматривать как стопроцентную. Руководствуясь данными мотивами, в конце декабря 1706 года он прибыл в местечко Жолква к северу от Львова, где находился до конца апреля, самым тщательным образом знакомясь с театром предстоящих военных действий.
Фактически Жолква стала временной ставкой Петра — вблизи были сосредоточены крупные военные силы, а в само местечко прибыли Меншиков, Шереметев, Репнин и другие государевы советники. Главный вопрос, который всем им предстояло решить, звучал так: «…давать ли с неприятелем баталию в Полше или при своих границах». В результате обсуждений пришли к следующему — в Польше бой не давать, поскольку в случае поражения безопасно отступить на родину было бы практически невозможно. Поэтому решено было встречать Карла, руководствуясь стратегией «измора» — полностью противоположной стратегии «сокрушения», которую так любил шведский король.
А что же сам Карл?
Историки очень часто изображают его надменным и легкомысленным человеком, полностью уверенным в слабость русских и относившимся к ним с презрением. Тем не менее, дошедшие до нас источники рисуют совершенно иную картину.
Шведский король считал разгром петровской армии серьезной стратегической задачей, причем он намеревался не только нанести царю поражение, но и привнести существенные изменения в политический и географический облик России. Киев и Смоленск Карл намеревался отторгнуть в пользу Польши и лояльного шведам короля Станислава Лещинского, Псков же и Новгород должны были отойти под шведскую руку, что вновь отбросило бы русских от моря.
Дипломат Г. фон Гюйссен сообщал в 1707 г. барону Петру Шафирову: Карл XII с царём «не хощет никакого картелю учинить… и миру с ним не заключит, дондеже Москва в такое состояние не будет приведена, что впредь никогда шведом вреду не сможет учинить».
Французский наблюдатель в шведском лагере П. Грофей в феврале 1707 года писал, что Карл намеревается взять под свой контроль всю торговлю России со странами Запада. Самого же Петра планировалось сместить и заменить кем-то более лояльным — подобный фокус шведский король уже однажды провернул в Польше.
Как мы видим, по состоянию на 1707 год король рассматривал Россию как первостепенную геополитическую угрозу.
В 1708 году первый министр Карла граф Пипер в переписке с австрийским двором сообщал, что шведский монарх не склонится к миру даже в том случае, если Петр предложит вернуть все занятые русскими владения шведов в Прибалтике. Скандинавов устроил бы только разгром России и ее максимальное ослабление, исключившее бы даже самые призрачные шансы на новые попытки оспаривать власть Швеции на Балтике.
Таким образом, Карл XII, как и его русский визави, рассуждал вполне в духе realpolitik, справедливо полагая, что даже минимальную угрозу со стороны русского государства нужно воспринимать как стопроцентную. В этой битве мог быть лишь один победитель, любые компромиссы исключались.
Несмотря на то что Петр выбрал ареной грядущей кампании Украину, он не исключал сценарий, при котором шведы дошли бы до Москвы.
На этот случай государь распорядился укреплять Кремль и Китай-город, для чего были присланы 30 000 рабочих. Оборонять старую столицу должен был корпус численностью в 7200 пехотинцев и 4600 драгун. К лету 1708 года, когда шведы подошли к границам России на смоленском направлении, «московский» корпус был укомплектован практически полностью и насчитывал 7012 пехотинцев (97%) и 4149 драгун (90%).
Наконец, в августе — начале сентября 1707 года Карл XII двинулся из Саксонии на восток.
Многие современники, наблюдавшие за выступлением шведов, не давали Петру не единого шанса — да и как иначе, ведь еще совсем недавно король разнес в пух и прах саксонцев, которые тогда считались куда более качественными солдатами, нежели русские. Один наблюдатель писал: «Когда де мы те войски шведские, из Саксонии пошедшие, видели, думали мы, что последний камень на Москве из своего места выворочат… с таким намерением и яростью все шведы шли».
Перезимовав у Варшавы, весной 1708 года Карл направился дальше на восток. Петр, который предпочел использовать стратегию истощения, отступал, предварительно опустошая территории, по которым предстояло идти неприятелю. Наконец, на дальних подступах к Смоленску русская армия остановилась. До границы было буквально рукой подать, и вот именно там наступил переломный момент всей кампании — Карл повернул на юг.
Это решение было вполне ожидаемым для русских — стратегия выжженной земли принесла свои плоды, шведы испытывали острую нужду в пополнении запасов, без которых королевская армия попросту начала бы голодать. Прекрасно это понимал и Карл, который 14 сентября 1708 года отдал приказ разворачиваться на Стародуб. Нужно отметить, что на тот момент запасов продовольствия у шведской армии осталось примерно на сутки!
Но почему именно Стародуб? На этом моменте следует остановиться поподробнее.
Дело в том, что незадолго до этого на военном совете король спрашивал мнение своих высших офицеров относительно дальнейшего хода кампании. Некоторые предлагали идти на Могилев, где можно было пополнить запасы и дождаться подхода 13-тысячного корпуса Левенгаупта, шедшего из Риги. При этом шведы не знали, где в точности находился Левенгаупт на тот момент. Другие предлагали прорываться к Смоленску, фигурально выражаясь, на «последних харчах», резонно полагая, что в случае успеха это напряжение сил окупится с лихвой.
Король, по своему обыкновению, держал свои мысли при себе и мало с кем делился ими, поэтому о его мотивах мы можем судить лишь по косвенным данным. Вероятнее всего, двигаться на юг его подвигли обещания Мазепы, с которым он давно состоял в переписке. Кроме того, в начале осени 1708 года Карл вступил в переговоры с турками и крымскими татарами — опять же при содействии Мазепы — и всерьез рассчитывал на их участие в конфликте на своей стороне.
Исходя из этого, с большой долей уверенности можно сказать, что судьба королевской армии была предрешена за целый год до Полтавы — роковым для Карла днем стало 14 сентября 1708 года.
Двинувшись на юг, король буквально на две недели разминулся с Левенгауптом, который примерно в это же время подходил к Орше. Пойди шведский монарх на Могилев, он соединился бы с корпусом рижского губернатора, при котором помимо 13 000 солдат был крупный обоз с боеприпасами и порохом. Именно пороха шведам впоследствии не хватит в критический момент под Полтавой. Надежды же на Мазепу и на крымского хана, как нам уже известно (но о чем не подозревал Карл), не оправдаются, и Украина станет для шведов смертельным капканом.
28 сентября 1708 года русские войска разбили Курляндский корпус Левенгаупта при Лесной.
Другой удар по шведам Петр нанес на дипломатическом фронте — тогда же, осенью 1708 года. К тому моменту русские дипломаты смогли наладить переговоры с польским королем Станиславом Лещинским. Станислав хоть и был ставленником Карла, но, очевидно, уже понимал, чем мог закончиться для его покровителя и друга украинский поход. Он выразил желание попробовать себя в качестве посредника на мирных переговорах между русскими и шведами.
Несмотря на то что данная инициатива окончилась ничем, русская дипломатия одержала блистательную и, главное, бескровную победу, поскольку из-за переговоров Станислав не мог оказать Карлу прямую поддержку. В том числе силами корпуса генерала фон Крассау, который, по изначальному замыслу Карла, должен был в случае необходимости выступить из Польши к нему на помощь.
Параллельно переговорам с поляками Петр прилагал все усилия, чтобы наверняка вывести из игры турецкого султана, ведь теоретически турки, и в особенности их вассалы-крымцы, могли соединиться со шведами, во многом ради этого свернувшими на юг, и это могло обернуться для русских катастрофой.
Статс-секретарь шведского короля О. Хермелин писал в Стокгольм в марте 1709 г.: «Мы стоим на пути, по которому татары обычно ходили на Москву. Теперь они пойдут туда с нами!»
Понимая всю серьезность угрозы, Петр пошел на яркий дипломатический жест — он прибыл к Азову, где все еще стоял порядком обветшавший русский галерный флот, оставшийся там еще со времен Азовских походов. Корабли изрядно потрепало время, и их восстановление могло стать очень затратным и малоперспективным делом. И тогда царь приказал уничтожить остатки своего южного флота на глазах у изумленного турецкого посла Алея-аги, тем самым словно говоря султану, что не намерен нарушать мирный договор с Османской империей.
Этот ход позволил оставить турок в состоянии нейтралитета, поскольку султан более не видел угрозы своим интересам, а просто так воевать за интересы Карла ему не хотелось. Умело действовали русские послы и в Бахчисарае, что в итоге принесло свои плоды — Карл так и не дождался обещанных ему 40 000 крымских всадников.
Из всех союзников у короля осталась только Запорожская Сечь, которую Мазепа сумел вовлечь в заговор против царя, однако Петр устранил и эту угрозу — 14 мая 1709 года корпус под началом полковника Яковлева разорил «изменническое гнездо».
Подобно тому, как искусный шахматист убирает фигуры соперника с доски, в 1708-09 годах Петр последовательно, одного за другим, вывел из игры всех явных или потенциальных союзников Карла XII, благодаря чему лето 1709 года король и гетман-изменник встретили в полной политической изоляции. Помощи ждать было неоткуда, базы и склады остались далеко позади, порох подходил к концу, моральный дух падал.
Ярчайшей иллюстрацией кризиса шведской военной мощи стала неспособность королевских войск взять довольно слабую в сущности Полтавскую крепость. Последовавшее же за этим сражение было скорее агонией шведской армии, нежели реальным шансом переломить ход войны.
Благодаря ряду удачных дипломатических и стратегических решений Петр сумел предвосхитить исход главного боя своей жизни, и в этом смысле Полтавское сражение было проиграно шведами задолго до июля 1709 года.
