В программе «Совещание с Натальей Переваловой» мы реализовали идею: приглашать на одесскую площадку различных экспертов — столичных и региональных, с которыми можно было бы обсуждать какие-то серьезные, общественно значимые вещи, создавая интеллектуальный продукт.
На один из таких эфиров приехал Олесь Бузина.
Тогда я уже знал его не столько по его публикациям, сколько по скандальному имиджу, который на тот момент создали ему украинские СМИ, прежде всего телевидение.
Надо сказать, что сам Олесь сознательно выстраивал свою медийную стратегию так, чтобы провоцировать украинское общество на некую яркую обратную реакцию и таким образом себя позиционировать. И, только познакомившись с ним, я понял, что этот скандальный образ кардинально отличался от реального Бузины.
Я увидел в нем очень интеллигентного, мягкого и обаятельного человека невероятной эрудиции и острого ума.
Только задним числом я понял, откуда эта разница. Олесю приходилось существовать в абсолютно враждебной к нему информационной среде, где для таких людей, как он, оставалась только одна ниша, из которой они могли хоть как-то доносить свои идеи. И ниша эта была маргинальной. Потому что те вещи, которые например для Одессы были мейнстримом, для Киева считались чем-то совершенно неприемлемым. Прежде всего то, что касалось русской идеи.
Столичная медийная среда была готова воспринимать Бузину исключительно как скандального персонажа. Иного шанса реализоваться в украинской столице в рамках общеукраинского национального проекта у него и ему подобных людей просто не было.
Если в Харькове, Одессе или на Донбассе можно было, придерживаясь русских взглядов, быть человеком полностью мейнстримным, то для Киева это было абсолютно исключено.
В этом, как мне кажется, заключалась жизненная драма Олеся и таких же, как он, людей. Это сформировало в нем некий надлом. Потому что в реальной жизни он оказался человеком рефлексирующим, очень тонким и ранимым. И я думаю, что для него достаточно болезненным был тот скандальный имидж, который навязывался ему украинской средой.
Но, повторюсь, иного шанса быть услышанным у Бузины просто не было. А он, как всякая по-настоящему творческая личность, как человек, который жил по принципу «если можешь не писать — не пиши», очень хотел, чтобы его услышали.
Бузине нужно было писать, говорить, делиться своими идеями. Это была его внутренняя потребность, он в этом смысле был настоящим трибуном.
В отличие от многих представителей русского мира на Украине, Олесь был человеком очень современным, настоящим постмодернистом.
У нас обычно принято это слово ругать, поскольку существует стереотип, некий образ публициста-«ватника», согласно которому все представители русского мира — это консерваторы, которые должны чеканным слогом бичевать пороки общества.
Олесь этот стереотип ломал. Он был человеком абсолютно современным, и в рамках постмодернизма занимался деконструкцией украинского национального нарратива — модной сегодня общепринятой гуманитарной практикой.
Начал он с фундамента этого нарратива — Тараса Шевченко. Книга, принесшая ему известность, популярность и скандальный флёр — «Вурдалак Тарас Шевченко», — была первым этапом этой деконструкции.
И далее Бузина двигался по всем историческим мифам, ключевым элементом которых всегда была попытка продлить Украину в ее нынешних границах и укоренить в ее историческом прошлом. В то время, как в реальности мы имеем несколько разнородных регионов, из которых два самых больших — Малороссия и Новороссия — были искусственно заключены в границы единого политического тела.
Бузина относился к тем людям, о которых действительно можно говорить, как о малороссах. Эти люди пытались возродить идентичность, которая не совпадает ни с нашей — причерноморской, ни тем более с северо-восточной великороссийской, ни с северной.
Это своеобразная идентичность, наиболее пострадавшая в течение ХХ века, потому что она получала удары и слева, и справа — и со стороны украинского национализма, и со стороны советской модели не было места этому малороссийству. И Бузина работал именно в этом дискурсе.
Для понимания Олеся Бузины очень важной фигурой является Михаил Булгаков.
Представление о русском Киеве, которое олицетворяет Булгаков, на сегодняшний день абсолютно утрачено. Люди еще понимают, о чем речь, когда им говорят о русской Одессе или русском Донбассе, но словосочетание «русский Киев» с большим трудом воспринимается аудиторией. И Олесь был в некотором смысле воплощением этой идеи.
У меня даже создавалось внутреннее впечатление, что он, как настоящий творческий человек, как артист, творил не только собственные произведения, но и самого себя. Его собственный образ являлся рукотворным продуктом — где-то сознательного, а где-то бессознательного — творчества.
Мне казалось, что это был оживший персонаж булгаковской «Белой гвардии», человек, который просто сошел с ее страниц. Этот образ Бузина, что называется, нес в массы. И в этом он был уникален.
С одной стороны, глядя на него, нам проще понять суть знаменитого романа. А с другой — опираясь на булгаковский текст, нам проще понять самого Бузину. По крайней мере, так я воспринимал его фигуру.
Бузина — это тип малороссийского помещика, дворянина, офицера. И по этой причине его образ был неорганичен Донбассу — русскому, пролетарскому. Война на Донбассе породила целую плеяду собственных ярких личностей, которым, к сожалению, сегодня не хватает полноценной героизации. И дончане это остро ощущают.
Поэтому Олесь при всем уважении к нему жителей Донбасса не воспринимался ими как стопроцентно свой — так, как воспринимались парни в камуфляже и с автоматами, которые каждый день рискуют жизнью на передовой. В первую очередь именно в них там хотят видеть героев.
И в этом тоже есть свой драматизм и большая проблема.
С одной стороны, Донбассу не хватает своих интеллектуалов, таких, как Бузина, не хватает вооруженной гуманитарной интеллигенции. На сегодняшний день, пожалуй, только Владимир Корнилов олицетворяет интеллектуальный образ Донбасса, но он далек от военной стороны конфликта. Между прочим, этот вакуум остро прочувствовал другой литератор — Захар Прилепин, который своей деятельностью в ДНР пытался его компенсировать с большим или меньшим успехом.
Таким образом, проблема Донбасса в том, что у него есть вооруженные простые парни, но нет собственных, своих, местных вооруженных интеллектуалов.
А проблема Бузины состояла в том, что он как раз был воинствующим интеллектуалом, но за его спиной не было парней с автоматами, которые эту спину прикрыли бы. Поэтому он и получил эти бандитские пули, пал, будучи воином, который один в поле.
И в этом наша трагедия — с одной стороны, у нас есть большой Донбасс, которому очевидно не хватает в адекватных объемах яркой интеллектуальной элиты, и при этом есть яркие одиночные личности в том же Киеве, у которых никогда не было ни массовой поддержки, ни опоры, ни защиты.
Олесь был абсолютно оторван от какой бы то ни было массовой опоры.
Помню, как он шел на выборы по одному из округов в Киеве, шел безо всякой поддержки, и это был очень правильный шаг. Но шаг этот запоздал на 10, а то и 15 лет. Невозможно добиваться каких-то политических целей, не опираясь на улицу, на живых людей. А цели у Бузины, в конечном счете, были не литературные, не творческие, а именно политические.
