Действительность постмайдановской Украины походя сравнивают с «совком» — используя пейоративное прозвище советского общества, которое укоренилось у нас еще в «брежние» времена. Рассказывая о преследованиях оппозиции и травле инакомыслящих, критики украинской власти все чаще апеллируют к условному тридцать седьмому году — при всей очевидной натянутости таких параллелей.
Однако сталинские репрессии были давно — с тех пор минуло уже восемьдесят лет — а советское время закончилось при жизни нашего поколения, в не столь далекие восьмидесятые годы. И нужно честно признать, что наша жизнь превосходит их по уровню тоталитарного безумия и идеологического контроля.
Я не склонен идеализировать советские реалии, с которыми мне пришлось познакомиться в детстве, успев познать их проблемы и недостатки. Однако этого опыта вполне хватает для того, чтобы сравнить его с нынешней украинской ситуацией, почувствовать разницу между двумя эпохами. А эта разница не в пользу нынешней Украины, которая позиционирует себя свободным, европейским, демократическим государством.
Да, у нас в школе были занятия по политической информации. Однако я не помню, чтобы на них учили ненависти к жителям недружественных стран — например, к тем же американцам. Хотя мы регулярно бегали на учения в бомбоубежища, а глобальная ядерная схватка была в то время более реальной, чем когда-либо в истории человечества. Наоборот, нам говорили о миротворческой миссии американской школьницы Саманты Смит, объясняя, что американский народ не сводится к Рейгану и не горит желанием сгинуть в апокалипсисе.
А дома, на книжной полке, стояли знакомые мне с детства сочинения Джека Лондона, Теодора Драйзера, Джона Стейнбека, Синклера Льюиса и Марка Твена — классиков американской литературы, напечатанных в то время миллионными тиражами. В отличие от нынешней Украины, которая официально объявила войну российским книгам и кошмарит идеологически неправильное кино.
Рассказывая про зло фашизма, учителя всегда добавляли, что немцы не являются нам врагами. Хотя война с нацистской Германией прошла кровавым следом через каждую украинскую семью.
Советский Союз ввязался в кровавый афганский конфликт — однако, никто не прививал у нас ненависть к народу Афганистана или верующим мусульманам. Моя одноклассница Шайхутдинова никогда не страдала из-за национальных предрассудков сверстников. Никто не требовал изгнать из страны «чужаков» — например, учившихся в нашем классе евреев, среди которых был и мой лучший друг. Безусловно, антисемитизм и ксенофобия сохранялись в советском обществе, хотя бы на уровне пакостных анекдотов — но не на уровне официальной государственной политики, прививавшей нашему поколению совершенно другие ценности.
Инерция уже буксующей на практике идеологии интернационализма была очень велика. Замечательный детский атлас «Мир и человек», который использовался у нас в качестве учебного пособия, рассказывал о жителях всех пятнадцати советских республик, знакомя с их традициями и культурой.
Встречая на улице таджика, армянина или азербайджанца мы видели в нем такого же человека, как мы — а не понаехавшего представителя «чужой» религии или расы, которого нужно гнать в шею из Киева. Напротив, нам поясняли, чем страшен апартеид, и говорили о солидарности, помогая найти на карте далекую Никарагуа и Анголу. Даже если это было простой дежурной формальностью, впоследствии она нередко давала свои плоды.
Нас постоянно агитировали за мир — собственно, это был основной посыл пропаганды в СССР. Общество, школа и телевизор воспитывали в нас понимание ценности мирной жизни, рассказывая о разрушительных последствиях военных конфликтов. Просто сравните это с пропагандой в нынешних украинских школах, где дети рисуют стреляющие в коварного врага танки, и добровольно-принудительно отчисляют солдатам деньги, которые им дали с собой на завтраки.
Насколько отличается от этого гуманистического посыла пропаганда современного украинского государства, заточенная на бесконечную войну с врагами, которых надо посадить в тюрьмы или изгнать из страны.
Школьников восьмидесятых не воспитывали в духе ненависти к существовавшим тогда диссидентам. А доносительство было самым постыдным делом, о чем знали даже малые дети. Возможно — именно из-за страшного опыта тридцатых годов.
Не существовало искусственно созданной сегодня языковой проблемы. Русский и украинский имели равный статус, мы в полном объеме изучали их в школе, не обращая внимания, на каком языке написаны уличные вывески. И с одинаковым удовольствием смотрели фильмы на двух родных языках.
Да, все было далеко от идеальной гармонии. Русский язык преобладал в общественной жизни позднего советского времени — особенно, в многонациональной среде больших городов и индустриальных районов УССР. Но украинский не притесняли — а люди, которые позволили бы себе публично высказываться о нем в духе Ларисы Ницой, быстро попали бы на беседу о недопустимости разжигания межнациональной розни.
Полностью украиноязычные в быту выходцы из села или западноукраинского региона сплошь и рядом делали в Киеве успешную профессиональную или административную карьеру. Никто не дискриминировал их по признаку происхождения или языка. Больше того, зачастую это даже помогало быстрее продвигаться вверх по партийной лестнице, как это сделали первые три президента независимой Украины. И даже Ирина Фарион являлась в те времена комсомольской активисткой и пламенной поборницей дружбы народов.
В той, советской Украине было много косного, фальшивого и плохого, хватало дурацких ограничений, двойной морали, а многое настоятельно требовало перемен. Но не стоит оскорблять ее память огульными сравнениями с нынешней украинской действительностью. Главная разница между двумя эпохами состоит не в языковой и национальной проблеме, и даже не в тех социальных гарантиях и правах, которые мы утратили после 91-го года, и продолжаем терять сейчас.
Гораздо важнее вспомнить, о чем мечтали тогда советские дети.
Мы не хотели войны и не думали о создании великой империи, очищенной от изменников и инородцев. Мы радовались импортным вещам, которые были для нас в диковинку — однако они еще не определяли для нас жизненный смысл. Мы хотели быть космонавтами, осваивать новые планеты — или, по крайней мере, труднодоступные участки Земли. Мы грезили о путешествиях во времени, мечтали о научных открытиях, о невиданных животных, которых можно будет отыскать где-то в джунглях или в океанских глубинах.
Мы, представители последнего поколения эпохи модернизации, думали о будущем — а не обращались в поисках образца к казацким шароварам и трипольским горшкам. Хотя увлекались археологией и знали нашу историю куда лучше нынешних украинских школьников. Мы делились друг с другом затасканным томиком Ивана Ефремова, который был напечатан на русском в молдавском издательстве «Лумина», а наше кредо, в конечном счете, сводилось к словам Стругацких: «счастье для всех даром, и пусть никто не уйдет обиженный».
Увы, сейчас все обстоит совсем по-другому. И пусть вас не радует, что Украина — это действительно не «совок».
