Под серым небом гул — несколько стриженных голов и пара кубанок поворачиваются — стоящие на крыльце гостиницы у границы с Донецкой народной республикой мужчины пытаются определить, кто куда летит.
Они едут добровольцами в народную милицию — армию ДНР. Ждут «покупателей» из частей, но все командиры на передовой, и их никак не приезжают забрать. «Так скоро Жириновский в Киев въедет раньше всех», — вспоминает кто-то лидера Либерально-демократической партии России (ЛДПР) Владимира Жириновского, вероятно, из-за его воинственной риторики. Вроде бы словоохотливый «Вольфыч» такого не обещал. Кто-то нервно смеется — кому-то шутка про политика показалась смешной. Кто-то прогнозирует: «После 2015-го, когда боев не было, мы ходили и местным крыши латали. Я кровельщиком стал почти. Сейчас вот, думаю, приеду и пойду опять крыши чинить».
Через пограничный пункт переползает гусеницей колонна Специальной мониторинговой миссии Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе (СММ ОБСЕ). Сотрудники смотрят отстраненно: «Мы не уполномочены отвечать, почему миссия покидает Донецк и Луганск. Так решило руководство, обращайтесь с официальным запросом».
Российские пограничники, пропускающие едущих из России в Донецк, столь же холодно-официальны и деловиты. Хотя иногда кто-то из них, выйдя из пропускного пункта, бросает долгий взгляд на белоснежные машины миссии. Кто-то, смотря из под форменной шапки, на уезжающих наблюдателей, вспоминает вслух: «Вот так же беженцы в 14-15-м (в 2014-2015 годах. — Ред.) колоннами выезжали. И от обстрелов уходили, и от мародеров. Мародер — страшное дело, он же что хочет делает, убитый мстить не будет. Власти, которые придут, не найдут всех [кто совершал преступления]. И это самое страшное — безнаказанность. И ощущение беззащитности. В 2014-м из Донецка и Луганска можно было убежать, хоть сюда, хоть туда — на Украину. А сейчас, говорят, людей не пускают?» Интонацией пограничник как будто дает понять — хочется услышать ответ, что нет, выпускают.
Не услышав этого, он сухо желает немногочисленным уезжающим из России в Донецк счастливого пути, хотя в условиях войны эта дежурная вежливость звучит на грани издевки. На донецкой стороне пожилой усатый таксист высматривает клиентов, глазами провожает белые джипы с флагом OSCE (ОБСЕ. — Англ.). «Говорили, что они как уедут, так обстрел. Не знают, брешут люди или нет», — осторожно говорит он и добавляет уже оживленнее: «Читал, Басурин (представитель народной милиции ДНР Эдуард Басурин. — Ред.) рассказывал, что там среди них разведчики были, правда или нет?»
Действительно, в Донецке заподозрили миссию в передаче сведений о позициях военных Киеву. «К нам попали документы, в которых указаны координаты, как они называли, военных целей — это то, что находилось на территории нашей республики. Почти половина этих координат была передана представителями миссии ОБСЕ. Может быть, они из-за этого решили сбежать?» — задал вопрос Басурин в эфире российского телеканала.
Объяснение неприязненным слухам о работе миссии позже в Донецке дал один из журналистов, кто часто выезжал с наблюдателями на места обстрелов. «Люди просто ждали, что после их приезда что-то успокоится. Как будто приедут солидные люди из международной организации и остановятся обстрелы, а они приезжали просто фиксировать факт удара и уезжали. И потом "прилеты" уже связывали с их появлением», — выдвинул он свою версию.
Миссия ОБСЕ работала в зоне конфликта с самого начала военной операции Киева. Она совместно с представителями ополчения и властей Украины контролировала нарушения режима прекращения огня, предусмотренного Минскими соглашениями. Естественно, ее работой были недовольны власти народной республики, но сейчас в ДНР кто-то воспринимает ее отъезд как тревожный сигнал.
«Они ж не просто так уехали. Обстрелы тут уже были, они сидели, а тут вдруг уехали. Что-то будет, вот и бегут», — бабушка, которая после погранперехода пытается поймать машину до Макеевки, заметно волнуется. Ей хочется знать причину, по который обстреливаемый город покинули представители миссии. И наученная горьким опытом, она, наверное, во всем видит признаки надвигающейся грозы. Взявший ее таксист пожимает плечами — он уже не раз видел перемену обстановки. В 2014-м у него едва не отняли машину бойцы добровольческого батальона — удалось откупиться, деньги на выпивку сейчас оказались важнее автомобиля.
Обстрелы Донецка тем временем идут, снаряды падают в тех же районах, куда украинская артиллерия не попадала с 2015-го или 2016-го. На Шахтерской площади у торгового центра «Северный» журналисты снимают два трупа — один мужчина лежит на другом. Рядом догорает остов «Газели», репортеры ходят по разбитому стеклу — везде рядом повылетали стекла. «Один пытался закрыть другого, обоих посекло. Понятые есть?», — приехавшие следователи такую картину, очевидно, видели не раз. Они сразу приступают к работе.
На Рубцовской улице Донецка тоже «прилеты». Жильцов откровенно злит внимание журналистов. «Все разрушено! Мама, зайди в дом! Что вам надо? Оставьте меня!», — вышедший из дома мужчина бешено кричит на пожилую женщину, которая отвечала что-то репортерам. Делает круг по двору — в ярости. Потом, чтобы успокоиться, начинает выносить осколки окон, сверху на гору битого стекла кидает плюшевую игрушку — из рассеченной спины игрушечного леопарда торчит вата. Игрушка лежит, как убитая.
«Киев берем, а Волноваху — еще ***** (нет. — Нецензурн.)», — кричит его сосед, вынося вещи из разрушенного дома. Его почти навзрыд зовет женщина в розовой шапочке у машины: «Иди ты уже сюда, я не могу ее удержать, у нее истерика!». Переднюю дверь автомобиля пытается открыть крупная пожилая женщина, она плачет, почти воет. «Мама! Да, успокойся…», — мужчина бросает вещи, бежит к автомобилю.
Операторы и фотографы уходят от этой сцены снимать закат над легендарной шахтой Засядько.
