Семичастный родился в селе Григорьевка Павлоградского округа Екатеринославской губернии в семье мельника. Его родители перебрались в Новороссию на заработки из Тульской губернии и, собственно говоря, Семичастный считал себя русским, однако по умолчанию получил в паспортной графе украинскую национальность, благодаря чему и состоялся его головокружительный взлет.
Сам он иронично вспоминал об этом в мемуарах:
«В моем паспорте в графе «национальность» записано: «украинец». Паспортист, выдавший мне документ, рассудил, видимо, так: раз парень родился и живет на Украине, учился в украинской школе, говорит, пишет и читает по-украински, следовательно, он — украинец. Я не мог тогда знать, какую роль сыграет это обстоятельство в моей судьбе, и потому не возражал. Так я стал единственным украинцем в нашей многодетной русской семье».
В стремительной карьере Семичастного сыграли ключевую роль три обстоятельства: война, слабое здоровье и правильная запись в паспорте.
Поначалу ничто не свидетельствовало о будущей блестящей карьере. В старших классах он был школьным секретарем комсомольской ячейки, хотел стать авиационным инженером.
Но одновременно с окончанием школы началась война. Семичастный оказался негоден к службе в армии из-за порока сердца и в итоге уехал в эвакуацию в Кузбасс, где учился в Кемеровском институте и продолжал заниматься комсомольской работой.
В годы войны примерно 99% комсомольцев ушли на фронт либо добровольно, либо по призыву. Людей катастрофически не хватало, поэтому те, кто остался, перепрыгивали сразу несколько ступеней в иерархии. Так 17-летний Семичастный стал сразу же секретарем Кемеровского райкома комсомола.
После начала освобождения УССР местный комсомол пришлось восстанавливать практически с нуля. Многие погибли на фронте или в подполье, иных исключили за то, что они в оккупации работали на захваченных предприятиях. По всему СССР комсомольских работников украинской национальности разыскивали, включали в списки и отправляли на руководящую работу на родину.
Так Семичастный вернулся на Донбасс уже секретарем райкома, а вскоре после окончания войны — стал секретарем Сталинского обкома. В 1946 году в рамках ставки на энтузиазм молодежи молодых работников стали активно продвигать в республиках. Семичастный, не запятнавший себя никакими сомнительными делами, был назначен сразу главой украинского комсомола.
Впрочем, и на него имелся компромат, который был в состоянии прервать блестящую карьеру.
Брат Семичастного — политрук в одной из воинских частей Западного фронта, в первые дни войны попал в плен и по возвращении был приговорен к 25 годам «за сотрудничество с немцами». Под новоиспеченным главкомсомольцем зашаталось кресло, но спас Хрущев. Он лично ходатайствовал перед Сталиным за молодого работника и отстоял его.
Вообще, Семичастный признавал, что был любимцем Хрущева и что в те годы их отношения «напоминали отношения отца и сына». Глава Украины полюбил молодого комсомольца, охотно учил его нюансам и тонкостям номенклатурных отношений, не очевидных для человека со стороны.
Когда Хрущев вернулся в Москву, он забрал его с собой, в аппарат ЦК ВЛКСМ. Там он сдружился с Александром Шелепиным. Они стали друзьями, единомышленниками, соратниками и оставались ими до последних дней Семичастный исключительно с восхищением отзывался о «железном Шурике», как его прозвали в номенклатуре.
Уже во времена хрущевской оттепели Семичастный по протекции Шелепина возглавил советский комсомол. Хотя в этой должности он пробыл всего год, он навсегда вошел в историю благодаря знаменитой антипастернаковской речи, той самой, про «свинью, которая не гадит там, где ест». Сам он так вспоминал об обстоятельствах её подготовки:
«Никита Сергеевич, обращаясь ко мне, спрашивает:
— Завтра ты с докладом на пленуме комсомола выступаешь?
— Да, я.
— А не мог бы ты в докладе «выдать» Пастернаку, как надо?
— Что вы имеете в виду?— ответил я вопросом на вопрос, так как был застигнут врасплох.
— Да вот с присуждением ему Нобелевской премии.
— Это в доклад не очень вписывается, так как он посвящен 40-й годовщине комсомола.
— Найдите для этого место в своем докладе. Вот мы надиктуем сейчас с Михаилом Александровичем странички две-три, потом вы с Алешей посмотрите, с Сусловым согласуете, и действуй.
Хрущев вызвал стенографистку и начал диктовать. Тут были любимые им словечки: и «паршивая овца», и «свинья, которая не гадит там, где ест или спит», и пр. Типично хрущевский, нарочито грубый, бесцеремонный окрик, выпирающий из текста доклада, нарушающий общий его тон».
Впоследствии Семичастного перевели в секретариат ЦК, и он даже некоторое время провел в Азербайджане вторым секретарем партии.
В 1961 году Шелепин покинул пост председателя КГБ и рекомендовал вместо себя Семичастного. Для того назначение на такой пост было шоком. Дескать, «как я людям в глаза-то смотреть буду».
В то время престиж КГБ был на максимально низком в истории уровне, поговаривали даже о возможном роспуске комитета. При Шелепине ведомство пережило глобальные реформы и назначение туда сугубо гражданских людей должно было способствовать окончательному искоренению сталинско-бериевского наследия.
У Хрущева на КГБ были далеко идущие планы.
Например, он хотел сделать организацию гражданской, сняв погоны с сотрудников. Собственно, миссией Семичастного (как и Шелепина) в КГБ было придание организации «человеческого лица». Хрущев хотел, чтобы комитет занимался только разведкой\контрразведкой, а не таскал рядовых граждан за мелкую политическую ерунду, как это было принято раньше. За весь период Семичастного (а это 6 лет) число политических дел можно было сосчитать по пальцам руки.
Несмотря на то, что Семичастный был обязан карьерой Хрущеву, в 1964 году он согласился выступить против него.
Сам себе он объяснял этот сомнительный с моральной точки зрения поступок так: дескать, яблоко сначала цветет, потом зреет, а если его вовремя не убрать — перезревает и портится. Также и с Хрущевым. Было время, когда он был по-настоящему великолепен, но в последние годы его явно стало заносить не туда, поэтому в интересах партии было сместить его.
В мемуарах Семичастный утверждал, что Брежнев на личной встрече предлагал ему арестовать Хрущева в поезде, когда он будет возвращаться в Москву из Ленинграда. При некоторых обстоятельствах Брежнев даже был согласен на его ликвидацию. Однако Семичастный категорически отказался, заявив, что согласится только при условии созыва Пленума и благопристойной отставки.
В итоге главной задачей Семичастного была смена личной охраны Хрущева (она подчинялась лично генсеку, а не главе КГБ) во избежание каких-либо эксцессов. Заодно надо было обеспечить лояльность аппарата КГБ и на всякий случай следить за армией, чтобы никаких перебросок частей в московский ВО.
Все было разыграно как по нотам. Хрущев не стал сопротивляться, но на прощание предостерег отрекшихся от него ставленников:
«Когда пленум закончился, в комнате, где обычно собирались члены Президиума ЦК, Хрущев попрощался с каждым за руку. Подойдя к Шелепину, произнес:
— Поверьте, что с вами они поступят еще хуже, чем со мной.
Эти его пророческие слова сбылись».
Поначалу все было хорошо.
Семичастному даже дали звание генерал-полковника. Но Брежнев быстро начал подтягивать к себе старых знакомых, т.н. «днепропетровский клан». А Семичастный, хоть и был уроженцем Екатеринославской губернии, которая со временем ужалась до Днепропетровской области, но принадлежал к другой группировке. Его партийная карьера с карьерой Брежнева не пересекались.
Брежнев считал Шелепина опасным противником и конкурентом, который метит на его место и имеет свой «комсомольский клан». А Семичастный был ближайшим соратником Шелепина, а значит членом «комсомольского», а не «днепропетровского» клана.
Поэтому отношения с новым генсеком стали быстро охладевать. Тот постепенно избавлялся от всех ставленников Шелепина и от него самого, перемещая их на откровенно третьестепенные должности.
В 1967 году дошла очередь и до Семичастного. Его отправили в отставку обвинив в том, что он не смог воспрепятствовать бегству дочери Сталина за границу.
Новым главой КГБ стал Андропов. Семичастный был уверен, что того назначили потому, что Брежнев имел на него компромат:
«Вопрос, почему в кресло председателя на Лубянке был посажен именно Юрий Андропов, вполне логичен. Моя версия ответа на него такова.
Вскоре после Великой Отечественной войны Юрий Андропов занимал пост второго секретаря ЦК компартии тогдашней Карело-Финской республики. Первым секретарем был Куприянов, ранее работавший в ленинградской партийной организации.
В ходе так называемого Ленинградского дела в конце сороковых годов с помощью сфальсифицированных доказательств пострадало много партийных, хозяйственных и даже комсомольских работников Ленинграда. Многие из них уже давно работали в других районах страны.
Жертвой этого грязного дела стал даже председатель Госплана СССР, заместитель председателя Совета Министров Вознесенский. Андропов выглядел в этой истории не самым лучшим образом. Куприянов оказался в тюрьме и находился там довольно длительное время.
Мне известно, что после смерти Куприянова руководители теперь уже Карельской Автономной Социалистической Республики передали две объемные тетради с его записями, сделанными им во время пребывания в тюрьме, Шелепину, а тот — Брежневу. В записях утверждалось, что и Андропов приложил свою руку к тому, что некоторые ленинградцы оказались среди репрессированных».
Самого Семичастного фактически сослали обратно на Украину: перевели на откровенно третьестепенный пост заместителя председателя совета министров УССР.
«Был май 1967 года. Киев был прекрасен — весна в полном разгаре, цвели каштаны, но на душе у меня было прескверно. На Украину я поехал в надежде, что проработаю там год-два, а задержался на целых четырнадцать лет.
Здесь, в Киеве я, бессчетное число раз возвращаясь к прошлому, корил себя за помощь Брежневу в 1964 году. Но и тогда не сожалел о том, что участвовал в смещении Хрущева. Горько лишь было осознавать, что на место Никиты Сергеевича пришел именно Брежнев, оказавшийся легковесным для такой должности человеком, интриганом».
В Киеве Семичастный по правительственной линии курировал транспортные, спортивные и даже религиозные вопросы. Поначалу приходилось лавировать между главой партии Шелестом и главой правительства Щербицким:
«Ехал я на Украину, зная, что обстановка там непростая: «хозяином» в республике был Шелест, но работать мне предстояло под началом Щербицкого, у которого были с ним довольно сложные отношения. Дело в том, что Щербицкий в душе считал: Шелест занял его место. Так, собственно, и было».
Позднее Шелест угодил в опалу и полновластным хозяином республики на долгие годы стал Щербицкий. Сам Семичастный считал Щербицкого «поэрудированнее и культурнее», а Шелеста более толковым «организатором и хозяйственником».
Впрочем, у Шелеста он видел больший уклон в собственно украинскую линию:
«На официальных больших заседаниях — пленуме ЦК или профсоюза, если кто-то выступал на русском языке, Шелест мог из президиума на весь зал спросить:
— А почему вы на русском языке говорите? Надо бы на украинском.
Так происходило несколько раз, и запомнилось, расползлось по Украине. Воспринялось сразу как противопоставление украинцев русским.
И сами украинцы масло в огонь подливали: они всегда на первое место ставили свою «самостийность», «незалэжнесть» и прочие националистические штучки. Это было для них главным. Они считали, что их все время кто-то обижает, объедает, обирает.
Потом, когда Щербицкий стал первым секретарем, он занял определенную позицию: на каком хочешь языке, на таком и выступай. Шелест же мог сказать членам Политбюро ЦК КПСС, что-де они не знают, что такое Украина, или что-то подобное».
Зато при Щербицком настолько расцвели днепропетровские, что едва ли не на все мало-мальски значимые должности стали назначаться только выходцы из этой области. В конце концов это так достало Семичастного, что он слег с инфарктом. А оправившись начал просить Москву вернуть его из Киева.
В 1981 году его назначили заместителем председателя общества «Знание», где он и проработал до пенсии.
Семичастный дожил до распада СССР и в 90-е годы не был стеснен цензурными рамками, поэтому рубил правду-матку в мемуарах и интервью.
В целом он так и остался убежденным коммунистом, но партийных руководителей не очень любил. Сталина он не одобрял за кровавые и жестокие репрессии. Брежнева не любил за интриганство, хотя и признавал, что уйди тот вовремя, он был бы неплохим руководителем. Андропова считал «беспринципным и бесхарактерным». Черненко «самым глупым руководителем СССР за всю историю». Горбачева — «негодяем и предателем».
В итоге получилось, что лучшим правителем СССР был Хрущев. Тот самый, которого Семичастный помогал свергать. Он вспоминал:
«Хрущев поначалу был намерен дать больше свободы, в определенной мере допускать критику, иные взгляды, иные мнения. Сначала он искренне боролся за то, чтобы снова получили право на жизнь принципы коллективного принятия решений. Важные, по его мнению, должно было принимать коллективное руководство — Политбюро и Центральный Комитет, а не единолично он сам как высший партийный руководитель.
К концу пятидесятых — началу шестидесятых годов Хрущев сделал немало позитивного для развития сельского хозяйства. Если вспомнить, до чего довел сельское хозяйство Сталин, то понятно, почему Хрущев как человек и политический деятель проявил себя именно в этой области. Я бы даже сказал, что из всех когда-либо возглавлявших Советское государство руководителей Хрущев больше всего думал о селе».
Однако Семичастный считал, что в последние годы Хрущев стал тянуть одеяло на себя, фонтанировать сумасбродными идеями и в общем отрекся от себя прежнего, так что несмотря на все его плюсы, генсека надо было менять.
В 90-е Семичастный охотно общался с журналистами, но тех в основном интересовали загадки и интриги смещения Хрущева.
Умер Семичастный в Москве 12 января 2001 года, всего несколько дней не дожив до своего 77-летия.
