Кто предсказал Валентине Бузине рождение сына? Каким был маленький Олесь и почему в первом классе его называли директором? Как получилось, что вместо Днепропетровска, куда его направили на службу в армию, он оказался в Одессе? За что родители Олеся просили у него прощения и в чём так и не призналась ему его мама? Об этом и не только Валентина Павловна Бузина рассказала в эксклюзивном интервью изданию Украина.ру.
— Когда Вы носили Олеся, УЗИ ещё не было. Чувствовали, что будет мальчик?
— Нет, не чувствовала. И мне было абсолютно всё равно, будет у меня мальчик или девочка. Но во время беременности я обращала внимание только на маленьких мальчиков. Всякий раз, встречая мальчика, останавливала на нём свой взгляд, а потом ещё и вслед ему смотрела. С девочками такого не было, я просто проходила мимо. А однажды, уже незадолго до родов, мы гуляли по улице: я, мой муж и моя мама. Навстречу нам шла женщина с мальчиком лет пяти. И вдруг этот ребёнок подбегает ко мне, прикладывает голову к моему животу и говорит: а здесь сыночек! Сказал — и убежал к своей маме. Мы, конечно, оторопели. А очень скоро наш сыночек появился на свет. Кстати, я почти никогда не называла Олеся сыном. Он всегда был для меня сыночком.
— А с какого возраста сыночка Вы стали понимать, что ребёнок у Вас необычный и во многом даже уникальный? И понимали ли это вообще?
— Мне кажется, я понимала это уже с первых месяцев. Ещё когда он лежал в коляске, мы с ним гуляли. Как он смотрел по сторонам… Взгляд у него был очень осмысленным, будто он уже хорошо знал этот мир, понимал его. А чуть позже я стала осознавать, что с моим ребёнком нужно общаться только на равных. Однажды (ему тогда было 4 года) отец строго взял его за руку и крепко её сжал. И Олесь тогда абсолютно серьёзно ему заявил: папа, ты что?! Я же личность! Мой муж опустил свою руку и попросил у сына прощения.
— Олесь рос самостоятельным?
— Да. Лет с пяти-шести он уже сам ходил в магазин. И из овощного, что был неподалёку от нашего дома, всегда приносил по два пакета: в одном были хорошие овощи, а во втором — подпорченные, отбракованные, которые уже не продавались. Но Олесь настаивал, чтобы ему взвесили и их тоже. Не хотел, чтобы их выбрасывали. А нам дома пояснял, что купил их, «чтобы в стране не было убытков».
С раннего детства Олесь ездил ко мне на родину, в село Новопетровское Талалаевского района. Знал там всех. И его все знали. Я была этому рада. Однажды (тогда Олесю было лет девять) председатель колхоза увидел его у конторы. На вопрос, что он здесь делает, Олесь ответил: «Читаю ваши социалистические обязательства». А дальше у них состоялся такой диалог:
«Председатель. Как думаешь, мы их выполним?
Олесь. Нет.
Председатель (удивлённо). Почему?!
Олесь. Потому что вы ягнят по домам раздаёте».
Тут нужно пояснить, что Олесь много времени проводил с чабанами и видел, как новорождённых ягнят, от которых отказывались некоторые нерадивые матери-овцы, отдавали всем желающим, чтобы те их выкармливали. Потом ягнят люди возвращали в колхоз, получая за это определённое вознаграждение. Но Олесь этой схемы не знал и решил, что социалистическую собственность разбазаривают направо и налево. Председатель всё объяснил и предложил моему сыну тоже взять ягнёнка. Олесь взял, мы его выкормили. Все вместе.
Я это к тому, что с самого детства Олеся люди общались с ним на равных. И мы в семье всегда говорили с ним как со взрослым.
— А чем Олесь увлекался?
— Книгами. Он с детства много читал. Книги любил и относился к ним очень бережно. Те, что брал из библиотеки, заботливо «лечил»: приводил в порядок, аккуратно подклеивал странички.
Кстати, с книгами у Олеся было связано немало историй, и одна из них такая. Когда пришло время идти в армию, в военкомате его распределили в Днепропетровск. Мы с отцом обрадовались, поскольку в Днепропетровске у нас жили родственники, то есть Олесь не был бы там совсем один. И вот мы приходим на призывной пункт, чтобы проводить сына. Все новобранцы уже в автобусе, он вот-вот должен отправиться, ждут только нашего Олеся. А Олеся нигде нет! Так и уехали без него. Потом оказалось, что рядом с призывным пунктом сын обнаружил небольшой книжный магазин. Зашёл туда — и забыл обо всём. Накупил целый рюкзак книг. А когда вышел — автобус уже уехал. В результате Олеся отправили служить в Одессу. Одессу, кстати, он очень любил.
— Как в семье восприняли желание Олеся стать журналистом, а потом ещё и писателем?
— Абсолютно нормально. Выбор он делал самостоятельно, окончил русское отделение филологического факультета Киевского национального университета имени Шевченко. Мы с отцом ничего ему не навязывали. Думаю, Олеся к этому вела сама жизнь.
— А появление книги «Вурдалак Тарас Шевченко» конфликта в семье не спровоцировало?
— Нет. Но переживали мы с мужем это тяжело, ведь Тараса Шевченко у нас в семье любили. Дома было больше десяти изданий «Кобзаря», и одна такая книга лежала на моём столе. А читать, как я уже говорила, Олесь начал рано. Но кто же знал, что наш ребёнок, когда нас нет дома, открывает именно эту книгу. Мы уже потом узнали, значительно позже. А Олеся очень ранили фразы Шевченко по типу «і вражою злою кров`ю волю окропіте». Для его детского воображения это было тяжело. Книгу «Вурдалак Тарас Шевченко» Олесь начал писать, ещё когда учился в 8 классе. Кстати, он никогда не говорил о том, что Шевченко не талантлив, не говорил о том, что его творчество не нужно изучать. А эта книга Олеся — его взгляд, и сформировался этот взгляд благодаря самому Тарасу Григорьевичу, который в своих дневниках всё это о себе и писал.
А помогла нам тогда разобраться моя мама. Она несколько раз перечитала эти дневники, а потом усадила нас с мужем рядом с собой и говорит: «Вы что же, вместе со всеми? За что вы напали на ребёнка? Вот вам дневники Шевченко. Идите читать и просите прощения у своего сына!» Мы прочли и прощения у Олеся попросили.
И в тот же период мой тогдашний руководитель, теперь уже покойный, мне сказал: «Валя, ты гордись своим сыном, твой сын — талант. А я горжусь, что работаю с мамой такого человека. В этой книге ты многого не поняла». Я ему отвечаю: «Уже поняла. Просто никак не могу от всего этого отойти». Нападки на Олеся были очень страшные. Видимо, судьба у нас с ним такая. У нас — потому что то, что больно ему, для меня больнее в десять раз.
— Как Вы относитесь к тому, что «делят» теперь не только Гоголя, а уже и Шевченко? Украина настаивает на том, что Тарас Григорьевич исключительно украинский.
— А сколько он жил в России! И половина его произведений написана на русском языке. Ну разве можно делить, утверждать, что Шевченко только украинский? А Гоголь? Это неправильно.
— Вы бы хотели, чтобы дочь Олеся, Ваша внучка, продолжила его дело и тоже стала журналистом?
— Да, у Вас один ребёнок. Но он стоит десятерых.
— А Вы знаете, мне часто об этом говорят. И раньше говорили. Один мальчик из нашего двора, ровесник моей внучки Маши, когда-то сказал: «Валентина Павловна, Вы родили одного, но зато какого!» Ему тогда было лет 14.
А ещё я очень жалею, что ни разу не сказала Олесю о том, что он талантливый. Ведь я это прекрасно знала, понимала. Но признаться ему так и не решилась (плачет).
— О чём мечтал Олесь и о чём мечтаете Вы?
— Олесь мечтал о мире. Ну и о новых книгах, конечно. Он написал бы ещё не одну. У него было много идей, наработки… Уверена, что он обязательно исполнил бы просьбу своей бабушки и написал бы книгу о нашей семье. У нас интересная история, на нашу долю выпало немало испытаний и больших потрясений. Но прошли мы их с честью. Олесь гордился своими предками. Говорил, что в истории нашего рода много чего намешано, но все предки были порядочными людьми. И главным качеством моего сына тоже была порядочность.
А я очень хотела бы разыскать могилу отца. Он умер за 2 месяца до моего рождения. Кстати, умер в Москве. В 1939 году он, будучи председателем колхоза в Талалаевском районе Черниговской области, поехал в столицу на открытие сельскохозяйственной выставки. Там ему стало плохо, он попал в Боткинскую больницу… В Москве его и похоронили. И, конечно же, я мечтаю добиться справедливости по отношению к Олесю. Мне очень больно слушать, когда говорят, что он не патриот. А дело об убийстве… Перерыв в суде объявили на два месяца, до 11 августа заседаний не будет. Сейчас рассматривают только пятый том, а их всего двадцать пять. И если слушание дела будет продвигаться такими темпами, боюсь, что до приговора я просто не доживу.
