Он родился 25 апреля 1910 года в привольных приазовских степях в селе Алексеевка. Основано оно было ещё в начале XIX века переселенцами из Полтавской области. Отец Никиты — Фёдор Иванович — был безземельным батраком и умер ещё до рождения своего младшего сына от туберкулёза, и осталась мать Марфа Косьмина с тремя детьми на руках. Но было ей в то время всего 26 лет, а потому она вышла второй раз замуж, когда мальчику не было и года.
Никита навсегда запомнил хату под соломенной крышей, на которой успели прорасти не только мох, но и деревья: построил её ещё прапрадед мальчика. Возле росли три вишни, протекала речка Тавричанка, двор огораживал плетень. В единственной комнатке ютились бабушка Софья с отцовой стороны, мать с отчимом и трое детей. Жили небогато, иногда впроголодь, а потому задумались, как быть дальше.
В то время по Столыпинской реформе шло активное переселение Украинцев из Таврических областей в Сибирские степи и степи Северного Казахстана (предки автора публикации также в то время переселились в те края). Вот и решили мать Никиты с отчимом попытать счастья в дальней стороне.
Переселенцев соблазняли большими подъёмными на приобретение скота и инвентаря. Однако не так всё оказалось радужно на новом месте. Вся земля принадлежала потомкам сибирских казаков, которые драли за её аренду втридорога. Скот на новом месте купить удалось, но переселенцам приходилась надрываться, чтобы оплатить аренду и прокормить себя и домочадцев. В результате жили они так же скудно, как и на родине, а климат оказался посуровей приазовских степей.
Вскоре в 1916 году мать мальчика умерла от воспаления лёгких, старший брат Григорий вернулся в Алексеевку к бабушке, где в Гражданскую войну погиб, сражаясь в армии Махно. Сестра Фёкла отправилась на заработки, там вышла замуж и надолго пропала из жизни Никиты, а сам — 7-летний круглый сирота побирался по чужим дворам, пока не попал в Щукинский сиротский дом. Голодно там было и холодно, а главное — до детей никому не было никакого дела, и вскоре мальчик оттуда сбежал.
Сначала он просил ночлега и куска хлеба у казахов в местных аулах. Так как в отличие от большинства беспризорников он не промышлял воровством, ему вскоре стали доверять пасти овец.
В стране уже бушевала Гражданская война, но Северный Казахстан в то время был глубокой периферией страны, и докатилась она туда спустя полтора года.
А пока маленький Никита осваивал азы пастушеской премудрости. Сначала собак у него не было, а потому выслеживать отбившихся от стада овец ему приходилось самому, когда сидя верхом на коне, а когда и пёхом, отмахивая по ровной как тарелка степи десятки километров. Поэтому не редко случалось, что волки нет-нет, да и загрызали у него овцу, стоимость которой хозяева высчитывали из его скудного заработка.
Наконец один старый чабан сжалился над бойким, но незадачливым пастушонком, и подарил щенка — Дружка. У опытных чабанов отару сторожили не менее пяти псов, и волкам приходилось туго. Дружок сам сначала боялся волков, но отпугивал их звонким лаем. Заметив, насколько ему стало с ним легче, Никита взялся растить ещё троих собак. Он их выдрессировал так, что по команде «На пост!» они сами отправлялись занимать отведённые им вокруг отары места. Мальчик мог спрятать продукты в кожаном мешке в прохладной речке, оставив сверху только поплавок, и собаки по команде приносили его.
Вскоре война докатилась и до Северного Казахстана. Служившие под началом Колчака уральские казаки — по своим настроениям ярые монархисты, жестоко расправлялись с местными большевиками и сельскими активистами. При их приближении сельская беднота из сёл и аулов (а среди неё было очень много «не вписавшихся в рынок» украинских переселенцев) разбегалась и пряталась.
Мальчика-пастуха колчаковцы не трогали, и местные партизаны решили этим воспользоваться. Один из товарищей Никиты предложил ему стать связным, и он согласился. Днём занимаясь выпасом отар местного хозяина — Сергея Чурило (по другим данным — Соломахи), у которого было много земли и скота, молотилок, маслобоек, машин для переработки овощей, ночью мальчик отмахивал пешком по степи десятки километров, доставляя важные сведения.
Однажды он провёл на свидание жену одного из партизан. Колчаковцы об этом прознали, схватили её, били плетьми, но, запутанная проводником, она не смогла указать места, где встречалась с мужем, а мальчика не выдала. Так и уцелел мальчик в горниле Гражданской войны.
Вскоре Никита заприметил, что Чурило намеревается выдать за справного своего помощника одну из своих дочерей. Зная, что потенциальная тёща у него злая и своенравная, а значит такой будет и жена, взял молодой Карацупа «ноги в руки», да и сбежал в деревню Атбасар, куда изначально приехала с Украины его семья.
Шёл 1927 год, началась коллективизация. Никита работал в колхозе. Зная его честность, ему доверили принимать на ссыпном пункте хлеб, затем назначили заведовать хлебным складом, заведующим магазином райпотребсоюза.
Собак своих Карацупа не бросил, и помогал местным милиционерам обнаруживать преступников и тайники с оружием — некоторые уральские казаки ещё долго не могли смириться с поражением в Гражданской войне.
В начале 30-х на побывку в родное село приехал знакомый Никиты, служивший в Карелии в пограничных войсках. Это было время, когда в СССР стремительно восстанавливалось служебное собаководство. Из 100 имевшихся к 1914 году школ дрессировки революцию и войну пережили немногие. Пришлось молодой советской республике всё восстанавливать: закупать в Германии щенков немецких овчарок, приглашать специалистов-собаководов, выписывать и переводить немецкие учебники.
Товарищ дал почитать Никите книжку «Полицейская собака», рассказал о пограничных буднях…, и судьба юноши определилась. Уже за год до призыва он стал осаждать военкома, чтобы его взяли в погранвойска. Того смущали низкий рост и щуплость Карацупы, но узнав о его сложном детстве, военком решил посодействовать.
Все смущения: и медиков, и «покупателей»-пограничников закончились, когда Никита показал на полосе препятствий свои способности. А в беге ему не было равных — 30 километров он пробегал без проблем. Потом, преследуя нарушителей, ему приходилось преодолевать и больше.
Служить Карацупу отправили на погранзаставу на границу Хабаровского края и Манчжурии. Буквально за год до его прибытия этот китайский регион захватили японцы, и теперь и дня не проходило, чтобы нарушители — контрабандисты, диверсанты, разведчики, связные, не нарушали её, пересекая в обе стороны. Заставы фактически находились в перманентном состоянии ведения боевых действий, пограничники постоянно несли потери.
Регион этот гористый и лесистый, погранслужбу здесь нести непросто. Карацупе дали коня, да как назло высокого, мощного. Чтобы его оседлать приходилось пограничнику использовать специальный чурбачок. Когда он куда-то пропал, пришлось особо туго. Так продолжалось, пока не пополнили конский состав заставы выносливыми низкорослыми монгольскими коньками. Из них-то и выбрал себе Карацупа скакуна, да только ненадолго.
Он как раз дежурил, когда из комендатуры передали телефонограмму: из числа пограничников-новичков требовалось срочно подобрать одного кандидата и направить в Хабаровск, в окружную школу служебного собаководства. На заставе уже успели убедиться, как чутко и трогательно Карацупа относится к животным: он делил со своим конём по-братски последнюю пайку хлеба, а потому командование удовлетворило его страстное желание отправиться учиться.
Не по своей воле Никита в Хабаровск немного опоздал, а потому щенков немецкой овчарки ему не досталось. Спасибо, оставили при школе выполнять какие-то поручения. Выручил случай. Однажды он верхом ехал через какой-то мостик, когда чуткий натренированный в степи слух уловил едва слышное поскуливание. Он спешился, заглянул под мостик — там испуганно жались друг к другу два щенка. Их внешний вид не оставлял сомнений: мама у них была дворняжкой, а вот отец — восточно-европейской овчаркой: их стали завозить в Россию для служебных нужд перед Русско-Японской войной. При правильной дрессировке из щенков могли выйти замечательные служебные собаки.
Никому ничего не сказав, Никита спрятал щенков в части. Он отдавал им часть своего пайка, отпаивал молоком, купленным за собственное денежное довольствие. Разоблачил его ветеринарный врач школы, когда Карацупа, ничего не сказав, перевёл щенков в клетки, где сидели остальные щенки. Начальник школы сначала хмурился, выписал недисциплинированному подчинённому порицание (щенков надо было сначала определить в 20-дневный карантин), но затем, сам фанатично любивший своё дело, дал Никите «добро» на работу с Индусом — так назвал Карацупа своего щенка. Вскоре эту кличку узнает вся страна. Второго щенка — Иргуса — отдали другому пограничнику.
Проблемы возникли, когда Никита учил щенка спокойно носить ошейник и поводок. Тот визжал, вертелся, пытался сорвать ошейник, но в конце концов смирился с и его неизбежностью. Первое время пограничник не знал, что собак перед дрессировкой кормить нельзя, и потому Индус быстро уставал, часто отказывался работать. Назад его приходилось тащить на себе. Товарищи подначивали Никиту: «Смотрите, смотрите, сыщик сыщика на руках несет».
Иногда в разгар занятий Индус по-щенячьи валился на спину и упрашивал начать с ним игру, что вызывало у окружающих вспышки хохота. Но постепенно пёс втягивался в работу: успешно выслеживал одетого в специальный ватный костюм нарушителя, находил хозяина, оставленные им вещи. Карацупа так усердно натаскивал свою собаку, что однажды начальство даже посетовало, что она истрепала все защитные ватные костюмы. Сетовать сетовало, но относилось одобрительно, и вскоре Никиту и Индуса отправили на одну из дальневосточных застав на стажировку.
В своей длинной не по росту шинели, со смешной фамилией и собакой-дворнягой на поводке, вместо овчарки, Карацупа произвёл на командование не совсем эффектное впечатление, а потому из пяти стажёров-собаководов ему единственному под собаку выделили не положенную будку, а старую китайскую глинобитную фанзу, располагавшуюся рядом с заставой.
Пришлось Никите проглотить обиду. Он не оставлял тренировок: отдавал своим товарищам сахар и табак, чтобы те на выходе к границе оставляли за собой какие-то предметы — Индус их потом находил. Пограничникам самим были интересны эти тренировки, и вскоре они сами на безвозмездной основе стали предлагать Карацупе свою помощь. Днём Никита прокладывал следовые дорожки, а ночью, когда все спали, прорабатывал их с Индусом. Волей-неволей приходилось псу работать по следам большой давности, что потом им обоим очень пригодилось.
Наконец пришло время испытать наработанные навыки на серьёзном деле.
Случилось так, что все служебные собаки заставы не могли взять след — слишком давно прошёл нарушитель. Скорее от безысходности, чем надеясь на что-то, начальник заставы пустил в дело свой «резерв» — Карацупу с Индусом. Он приказал выезжать Никите к месту нарушения границы верхом, но тот отказался — если собака устанет, ей будет тяжело взять след. Нужен был транспорт, хотя бы подвода: командование выделило подводу. Приехали затемно.
На месте, как ни подгоняло начальство, Карацупа спокойно оценил обстановку, отвел собаку туда, где предыдущие собаководы и пограничники не успели полностью уничтожить запах нарушителя, дал Индусу возможность взять след… и вскоре тот рванул вперёд так, что за ним успевал только Никита — остальные безнадёжно отстали. Они отмахали более 15 километров, уже начинало светать. Пёс уверенно привёл пограничников к селу, где в одном из домов на чердаке и обнаружили нарушителя.
С этого момента начальство стало относиться к Карацупе и его псу всерьёз.
Во второй раз след Индус взял уже во время патрулирования. Никита отправил напарника на заставу предупредить о нарушителе, а сам бросился в погоню. Оказалось, что границу перешёл диверсант. Узнавая у местных жителей дорогу, он потом ликвидировал их, как ненужных свидетелей. Так он убил охранявшего колхозные постройки старика-сторожа, пахавшего землю тракториста, женщину, отправившуюся с дочерью к бабушке в соседнюю деревню. Девочка была в кустах, когда незнакомый дядя зарезал её маму.
Большинство нарушителей были бывшими белогвардейцами, местными казаками или кулаками, обиженными советской властью. Хлебнув горя, они озлобились, и теперь в достижении поставленных перед ними японскими нанимателями целей не останавливались ни перед чем.
Пограничник и его пёс настигли бандита в селе. Он захватил семейство одной из хат и поставил лицом к стенке, пока сам ел. Карацупа загнал его на чердак. Вскоре подоспели красноармейцы из ближайшего гарнизона, которых позвали селяне. Диверсант сдаваться отказывался и в конце концов застрелился.
Так пограничник и его собака снова доказали, что стажировку они прошли. Их отправили служить в Гродековский пограничный отряд, на заставу с символичным для Карацупы названием «Полтавка».
Можно долго рассказывать о приключениях легендарного пограничника и его пса.
В 1950-е годы, когда о них начали публиковать не статьи в газетах, а уже целые книги, кличку собаки немного изменили: СССР начал дружить с Индией, а потому из политических соображений Индуса редакторы переиначили Ингуса. Так что, если захотите узнать о Карацупе и его псе побольше, не удивляйтесь.
Сам Никита Фёдорович потом подсчитал, что за три года службы со своим псом он пробыл в нарядах более 5000 часов — 208 суток без сна и отдыха. Преследуя врага, они преодолели около 16 тысяч километров — это как доехать от Хабаровска до Москвы и обратно. К сожалению, формат публикации не позволяет даже поверхностно описать все их подвиги, но о некоторых рассказать всё-таки стоит.
В один из первых ночных дозоров Индус взял след. Нарушителей оказалось трое, один из которых был вооружён пистолетом, а остальные — ножами. Они настигли их, когда троица уже решила, что погони не будет и расслабилась. На окрик: «Бросай оружие» главный в этой группе выстрелил из своего «парабеллума» наугад, но потом растерялся и словно окаменел от страха, двое остальных разбежались в разные стороны, но Индус сбил ещё одного нарушителя с ног и прижал к земле. Карацупа связал обоих задержанных, после чего оставив пса охранять их, бросился за третьим. Тот в панике заблудился и сам выбежал на Никиту.
Однако на этом всё не закончилось. Когда пограничник уже на поляне обыскивал нарушителей, они набросились на него, стали избивать, один из них достал нож, но Индус прокусил ему руку. Это стоило псу одного зуба, клинок рассёк язык и ранил пасть. Никите удалось не дать вырвать у него из рук «маузер», и одного из нарушителей он тут же пристрелил. Двое остальных снова убежали. Несмотря на боль и ранения, пограничник и его пёс опять бросились в погоню за нарушителями.
Одного они догнали в перелеске. Карацупа без фуражки, в кровоподтёках с залитым кровью лицом и слипшимися от неё же волосами производил такое впечатление, что враг сразу сдался. Никита связал его, и бросился за следующим. Его уже помогли задержать подоспевшие товарищи из ближайшего пограничного наряда. Пока разбирались с этим предыдущий успел перетереть путы и сбежать. Его опять выследили, нашли забравшимся на дерево. От страха или от усталости нарушитель потерял сознание, и его пришлось спускать вниз на верёвках.
Тащить обездвиженного подельника приказали его «коллеге», но тот через какое-то время сбросил с плеч свою ношу да так, что убил товарища. Одним словом, получилось, что из троих нарушителей живым в отряд удалось доставить только одного, но командование было довольно и таким результатом.
Так Индус в первый раз спас жизнь своему хозяину и получил первое своё ранение, которых потом было несколько. Всего за 20 лет службы в погранвойсках Карацупа по официальной статистике задержал 338 нарушителей границы и уничтожил 129, сам при этом получив три ранения.
Ближе к началу конфликтов на озере Хасан и на Халхин-Голе участились японские провокации.
Однажды Карацупа и Индус, которые как раз вышли с двумя пограничниками-стажёрами к реке Уссури, увидели, как японские солдаты и офицер высаживаются на наш берег. Никита тут же отправил необстрелянных бойцов за подмогой. Когда он увидел, что офицер, используя теодолит, готовит схему возведения будущих укреплений, а солдаты выгружают оружие и боеприпасы, он встал из своей засады, оправил гимнастёрку, проверил оружие и, не прячась, отправился к японцам.
На его замечание, что они находятся на советской земле и наиболее разумным с их стороны было бы убраться обратно, офицер высокомерно заметил, что это уже не советская земля. Тогда Карацупа хладнокровно пристрелил его, и пока остальные не пришли в себя, оттащил тело в кусты и стал отстреливаться, используя его в качестве бруствера. Вскоре подоспели ближайшие наряды, а затем и основные силы погранотряда.
Вражеская провокация была сорвана. Открой пограничник огонь заранее, и тогда японцы обвинили нашу сторону в убийстве их офицера на японской стороне. А так, в распоряжении отряда оказалось «железное» доказательство — тело офицера-нарушителя.
Вскоре, благодаря публикациям в газетах, о пограничнике Карацупе и его верном Индусе знал весь Дальний Восток, а затем и вся страна.
Слава его была столь велика, что однажды, мобилизовав грузовик-полуторку, пограничник приказал водителю сгрузить весь груз на землю и приколол на него записку, что этот груз находится под его персональной охраной и охраной Индуса, и ни один человек не посмел украсть ни одного мешка, хотя следы говорили о том, что у некоторых «аборигенов» такие намерения были.
Знали о Карацупе и Индусе и по ту сторону границы, и старались уничтожить.
Удалось это только относительно пса. Специально для него заброшенные диверсанты оставили след, обработанный специальным ядовитым составом, и пёс погиб. Карацупы тогда не было на заставе, его как раз начали привлекать к подготовке новых кадров. Командование разрешило ему специально приехать, и он похоронил четвероногого друга, завернув в свою прострелянную в нескольких местах плащ-палатку, в которой он вместе с Индусом не раз преследовал нарушителей.
Пограничники дали над могилой своего четвероногого боевого товарища почётный залп. После этого у Карацупы было ещё три служебных пса, и всех их он называл Индусами. Второй погиб через год после начала несения службы. Погибли и остальные два.
С сентября 1937 года Карацупа, после курсов подготовки начсостава, стал служить в штабе Гродековского погранотряда. С мая 1944 года — в войсках Белорусского пограничного округа, принимал участие в боях, участвовал в восстановлении западной границы СССР, с 1952 года — в штабе Закавказского пограничного округа. В конце 50-х и начале 60-х он помогал организовывать погранслужбу Демократической Республики Вьетнам, за что ему там благодарны до сих пор. Его стараниями в СССР было воспитано более 1000 пограничников-собаководов, Карацупа внёс огромный вклад в теорию и практику советской кинологии. Был инициатором движения школьников-собаководов, готовивших собак для пограничной службы.
21 июня 1965 года за образцовое выполнение заданий командования по защите Государственной границы СССР и проявленные при этом мужество и героизм Никите Фёдоровичу Карацупе присвоили звание Героя Советского Союза.
Он трудился до конца своей жизни в Центральном музее пограничных войск, не отказываясь от встречи со школьниками, прививая им с ранних лет любовь к братьям нашим меньшим. Таким он и остался в памяти страны — неутомимым неподкупным пограничником на страже Родины вместе со своим верным четвероногим другом Индусом.
