Есть поэты профессиональные, они и слезу вышибут, и мурашек себе на помощь призовут, а потом как бросят жменю этих самых мурашек на тело слушателя-читателя, и сидит слушатель-читатель пригвождённый, плачущий, но счастливый, наслаждается веществом поэзии, пущенным по вене. Есть поэты непрофессиональные, но у них тоже получается.
И мурашки их слушаются, и слёзы от их стихов катятся.
Сегодня я хотела бы поговорить о вторых, которые, едва зная основы стихосложения, марают лист бумаги во имя жизни. Стихи для них не вклад в литературу. Стихи для них — это способ выжить, способ не сойти с ума.
Сегодня, 21 марта, Всемирный день поэзии. Этот праздник был учрежден ЮНЕСКО в резолюции 30-й сессии Генеральной конференции ЮНЕСКО, принятой 15 ноября 1999 года. Как отмечалось в решении ЮНЕСКО, цель учреждения праздника — «придать новый импульс и новое признание национальным, региональным и международным поэтическим движениям».
Феномен Донбасса
Первым, точнее, уже вторым делом сообщаю тебе, дорогой читатель, что этот материал не претендует на истину ни в какой инстанции, хотя бы потому, что все мы ещё находимся в процессе. И будем в нём находиться до той поры, пока не отгремит победный салют, пока не будет подписано самое последнее перемирие. Оно так и будет называться — «Самое последнее перемирие».
Ну или «крайнее», если следовать шахтёрской моде.
Гражданская война, выбравшая своим полем брани донбасские степи, уже породила очень сильную литературу, как когда-то братоубийственная война в России — великую литературу, представителями которой являются Шолохов, Булгаков, Серафимович, Фадеев. Донбасс стал эпицентром российской гражданской поэзии. Уже вышло несколько антологий, одна из новейших, собранная Кареном Джангировым.
Поэтические имена стали звучать громче. Впервые это стало понятно весной 2015 года, первые военные тексты немного отстоялись, и один за другим вышли несколько поэтических сборников. Поэзия всегда реагирует раньше прозы, это нормально.
Можно ли сказать, что война стала катализатором для появления новой поэтической школы? Да! И эта школа отличается от того, что происходит и на материковой части Украины, и в России. Это тот случай, когда содержание важнее всего, как и должно быть, ведь отвечать на вопрос «Кто я?» нужно конкретно. Это не игра словами, не демонстрация мастерства, это другое.
Самородное, ещё неотшлифованное, но уже бесспорно драгоценное.
Сегодня я буду говорить не о тех донбасских поэтах, которые уже берут высокую ноту, а о поэзии скорее бытовой. Вдохновительницей этого материала стала военкор Настя Михайловская. Именно она рассказала мне про вдов, которые своими стихотворными текстами ткут новую реальность. Хорошо ли ткут? Так, как считают нужным. Раз за разом воскрешают своих любимых.
Точнее, Михайловская рассказала про одну вдову, со второй я давно знакома. И даже знакомила с нею вас в материале, посвящённом виртуальным кладбищам.
Итак, она звалась Оксана
«Она его всё время ждёт, — рассказала Михайловская, — видит везде. В окне. Зеркале. Сыновьях. Печёт ему пирог и молча одна с ним ест. Она пишет ему стихи и присылает их мне, потому что больше некому. Она не хочет менять украинский паспорт, потому что там вписан он. Она присылает мне его фотографии. Он красивый, молодой, худой. Она больше его вдвое. Он её очень любит. У неё был инсульт. Она ничего не помнит про сейчас, но помнит про тогда. Её бесят люди, среди них нет его. Она говорит, что он рядом навсегда и никогда. Она понимает, что сходит с ума…»
Настя просит Оксану не жалеть себя, и Оксане становится послушно себя не жалко. Она не понимает, ради чего жить. Настя просит её смотреть на детей, когда страшно. Оксана смотрит…
Я намеренно не привожу в этом материале стихи Оксаны, посвящённые погибшему мужу, не потому, что они слабые, а потому, что они слишком личные, в них Оксана вывернута наизнанку и любит. Он уже давно не здесь, но у неё есть стихи, а это значит, что он будет продолжать жить в слове.
Поэзия умеет врачевать, написал стих и с ума не сошёл, не в этот раз, написал ещё один, и жизнь стала иной. Это знают очень многие дончане, те, которые до войны не замечали за собою склонности к стихосложению.
Рыжая
Она такая красивая, что такой красивой просто даже неприлично быть в военном городе. Голубоглазая и рыжая. Яркая, светит и светится.
Вместе они прожили только полтора года, жить спешили, словно знали, что их счастье ненадолго. Пример рыжей Кати Катиной — урок многим другим, которые изводят своих мужчин, то придираются, то скандалят. Жизнь короткая, человек смертен, но не буду развивать, Булгаков когда-то всё это отлично сформулировал.
«После того, как его (Скрипача) убили, она умерла, — говорит Михайловская, — на вид она стала даже лучше. Безнадёжно заточилась, как бронебойный патрон. Стала ещё рыжее, злее, отчаянней. Теперь ей здесь ничего не страшно. Она пишет стихи жуткие, если слушать их, то мороз кожею. Думает мстить, горевать мало ей. В живых она только числится, сама стала потусторонняя. Да, ей впору пойти снайпером…»
Снайпером она не пойдёт, тут Настя ошибается. Она пишет стихи, она спасает себя стихами, стихи спасут её, вытащат за рыжие волосы из горя и беды.
Я знаю, я сама так однажды спаслась, после смерти папы, когда казалось, что спасения нет, пришли слова, а потом ещё слова. И стало легко и звонко, стихотворно стало.
Гальцова
С Ларисой Гальцовой я вас тоже как-то знакомила, дорогие читатели. Она не вдова, её боль — наша общая боль, не та личная и частная, что разрывает грудь двух моих первых героинь, а общезнаменательная. Она обобщает, говорит за всех. Её стихи — это автомат в руках ребёнка. Смертельное оружие и совсем никакого опыта. Она стреляет, пули летят, какие-то попадают в цель, какие-то мимо, но при этом к ней самой не подойдёшь, слишком опасно.
Она бесстрашная! Писала о Горловке так, что плакали все, кто прочёл.
Стихов у Гальцовой мало, ну не поэт она, работающий с потоком и на потоке, но все по делу. Конкретные стихи, читаешь, и даже править не хочется. Да, шероховатые, да, с язвами. Но может они потому и с язвами, что созданы на войне? Может, не было бы этих язв в другие времена, впрочем, и стихов, скорее всего не было бы тоже.
Стихотворный рай
Почему я решила растратить такой шикарный повод поговорить о поэзии на поэтов, которые ни в антологии не просочатся, ни книг никогда не издадут? Всё очень просто. О тех, других, обласканных и известных, напишут иные, да и я сама ещё много раз напишу, а об этих не напишет никто.
Будут их отчаянные стишки бродить по социальным сетям, пугать народ. А мне хочется донести до читателя очень простую, но важную мысль. Без поэзии мы никто. Вот прям совсем никто, не человеки.
Донецк и его окрестности уникальны тем, что вот уже седьмую военную весну (а значит, что семь раз подряд в звучание текстов, приуроченных к Всемирному дню поэзии, вплеталась канонада) жители пытаются упорядочить хаос мира при помощи стихотворений. Ткут и ткут свои обереги, делятся самым сокровенным и дорогим.
Есть мнение, что в пубертате стишками балуются все. Несчастная трагическая влюблённость и всё такое. Подушка, которая подружка. И прочие «новейшие» рифмы. Все, да не совсем все. Но! Мы все как будто снова в пубертате, спасаемся через тексты. И однажды непременно спасёмся, потому что иного спасения нет, оно возможно только через слово.
Напоследок я хотела бы привести текст одного из моих любимых донбасских авторов Павла Апострофа (скрывает фамилию в силу обстоятельств). Ощутите мощь и силищу этого текста. И пока на нашей земле будут рождаться вот такие стихи, враг не пройдёт!
Поверьте мне, я знаю, о чём говорю.
Хмуро утро в форточке и в душе,
еду дом зализывать от побоев.
Там на грядках осколков цветёт фуршет
и сквозь дыры не бесится голубое.
Там забиты дверцами и дверьми
окна в мир, разлетевшиеся от взрыва.
Это дом мой и дедовский, ты пойми,
с**а в Киеве. Крыша скрыла
от усопшей матери и отца,
что там в спальне у самой стенки.
Там такая ямища у крыльца,
там от чёрной копоти все оттенки.
Там иконы светятся на стене,
как детей убиенных лики.
Там Господь лежит на спине —
не убитый, Святой, Великий.
