История не детерминирована. До тех пор, пока не произошёл окончательный (всегда случайный и всегда закономерный) выбор дальнейшего пути, всегда остаётся эвентуальная возможность иного варианта развития событий. СССР — государство, просуществовавшее более 70 лет и вынесшее тяжелейшую войну (с холодной гражданской — три войны), мог устоять. Но это не значит, что данная тенденция была доминирующей. В свою очередь, тысячелетняя Российская империя не должна была рухнуть (этого никто, кроме большевиков, не желал, а не ожидали такого исхода даже большевики). Но здесь история выбрала не доминирующую тенденцию. Определяющую роль сыграл субъективный фактор — слабости и таланты личностей, занимавших ключевые посты в кризисный период.
Мы слишком далеко находимся от 1917 года, чтобы точно выписать возможные альтернативные пути развития событий. Деятелей того времени мы знаем по мемуарам современников и исследованиям потомков — источникам всегда достаточно субъективным и тенденциозным. Кроме того, в силу объективных обстоятельств развитие получил только большевистский проект. Поэтому все возможные альтернативы ему — наш личный взгляд, обременённый знанием не только будущего, но и многих обстоятельств того времени, неизвестных современникам событий.
Зато в случае с СССР и политики, игравшие ключевые роли в событиях того времени, ещё живы (а кто умер, так его деятельность проходила на глазах у ныне живущих поколений), и варианты государственного строительства, благодаря распаду СССР, реализованы разные. Так что можем сравнить возможные варианты.
На излёте СССР конкурировало два проекта. Первый можно изрядной долей условности назвать андроповским (или, если ориентироваться на фигуры следующего политического поколения, лигачёвским). Он предполагал продолжение линии догоняющего развития и преодоление кризисных явлений за счёт укрепления дисциплины и усиления государственного контроля над всеми сферами жизни общества. Теоретическое обоснование — возвращение к ленинским нормам партийной жизни. Второй проект горбачёвский. Он предполагал преодоление кризиса и модернизационный рывок, за счёт высвобождения энергии масс, а также за счёт высвобождения для внутренних нужд ресурсов, уходивших на военно-политическую конфронтацию с Западом. Обоснованием служила теория конвергенции, предполагавшая слияние лучших черт капитализма и социализма в одну систему. Куда денутся их худшие черты, адепты данной теории не объясняли.
После распада СССР каждый из данных проектов был осуществлён в нескольких возможных вариантах. В России первые десять лет доминировал горбачёвский проект почти в чистом виде. Ельцин только перевёл прекраснодушные мечтания Михаила Сергеевича на грубый язык реальной политики, установив в стране открытую диктатуру конвергенционистов, загонявших человечество в либеральное «счастье» с едва ли не большей жестокостью, чем их большевистские предки в коммунизм.
Путин смог изменить курс, восстановить упавшее практически на дно российское государство и провести либерально-национальную модернизацию. Но все эти успехи базировались на двух моментах, изначально отвергавшихся теорией конвергенции и горбачёвским модернизационным проектом. Успехи Путина базируются на выстроенной Ельциным авторитарной модели почти абсолютной президентской власти (демократичность текущего руководства не отменяет реальные возможности системы), а также на возвращении к жёсткому (в формате холодной войны, а сейчас уже и жёстче) противостоянию с Западом (в первую очередь США, с остальными постольку, поскольку они продолжают следовать в фарватере вашингтонской политики).
Отметим, что оба проекта (ельцинский — прозападный и путинский — национальный) опирались на сильную президентскую власть, позволявшую проводить необходимые реформы. Таким образом, они опровергли оба советских модернизационных проекта. Андроповский был опровергнут в плане социально-экономическом. Модернизационный рывок России обеспечили не дисциплина и контроль загнанного в полуказарменные рамки общества, а именно раскрепощение свободной энергии масс. Никого не интересует, сколько времени занимает сыроварение у фермера Сироты и сколько часов проводит на работе высокопоставленный государственный менеджер Сечин. Главное, что оба дают результат.
Горбачёвский же проект был опровергнут дважды. Практика доказала невозможность проведения реформ слабой, децентрализованной властью. Потребовалось жёсткое авторитарное правление, как для обеспечения десятилетних олигархических реформ Ельцина, так и для двадцатилетних антиолигархических реформ Путина. Второе опровержение было чисто внешнеполитическим. Ход событий после распада СССР убедительно доказал, что противостояние России и Запада не идеологическое, а цивилизационное. Построенная на пиратстве цивилизация Запада не может спокойно смотреть на проплывающие мимо российские богатства и пытается сломать защищающее эти богатства государство для того, чтобы грабить Россию, как уже ограбили Азию, Африку и Латинскую Америку (не говоря уже о почти поголовно выморенных, ради их земель, индейцах США).
Но, может быть, есть пример реализации какого-то из советских проектов в чистом виде? Есть. В Белоруссии реализован почти незамутнённый андроповский проект. Государство жёстко контролирует общество и экономику. Оно обеспечивает определённый (сравнимый с позднесоветским) уровень социального обеспечения. Некоторые послабления в плане декларативной либерализации общественной жизни и расширения возможностей открытия мелкого частного бизнеса могут не учитываться, поскольку могут быть ликвидированы властью в считаные часы (быстрее, чем Сталин ликвидировал НЭП). На чём базируется этот, как его называют, «белорусский социализм»? На авторитарной власти президента Лукашенко и на российской подпитке (прямым кредитованием, скрытой помощью, заложенной в цены на энергоносители для Белоруссии, а также до последнего времени почти неограниченным доступом белорусских товаров на российский рынок).
Как видим, и ельцинская система (развитие горбачёвской), и лукашенковская система (развитие андроповской) не могут существовать без внешней поддержки. Ельцину её обеспечивал «коллективный Запад», Лукашенко её получает от России. Белоруссия не может существовать, если с политической карты мира исчезнет Россия, так же как ельцинский режим не мог бы существовать, если бы с политической карты мира исчезли США.
Жизнеспособной и самодостаточной оказалась только путинская система, которая взяла от андроповской идею жёсткого контроля властью высокопоставленной бюрократии (борьбы с коррупцией, начиная сверху) и защиты национальных интересов России на международной арене, а от горбачёвской — умеренную низовую демократизацию (сейчас в России на уровне среднего человека демократии больше, чем в США), раскрепощающую энергию и личный потенциал каждого. Но у нас есть и ещё один вариант развития событий, который в позднем СССР был лишь фоновым, материализованным в то время только в республиках Прибалтики, которые изначально ставили своей задачей выход из Союза и создание национальных государств. Они же оказались единственными из постсоветских стран, не вступившими в СНГ, зато принятыми в ЕС и НАТО.
Проект построения национального или националистического государства после распада СССР где вынужденно, а где с энтузиазмом реализовывался практически во всех бывших республиках. Рассмотрим два случая, с моей точки зрения, наиболее близких к тому, что могло бы реализоваться в СССР, в качестве одного из альтернативных вариантов его развития — в качестве конфедерации национальных государств, собранной вокруг многонациональной России и использующей её в качестве донора. По крайней мере к этому варианту толкали Горбачёва национальные лидеры, участники новоогарёвского процесса. Против него же безуспешно выступил ГКЧП.
Успешно проект построения национального государства, с серьёзным, но пока не определяющим присутствием во власти националистических сил, реализован в Казахстане. Нурсултан Назарбаев не случайно все годы после распада СССР был главным сторонником и локомотивом постсоветской интеграции. Будучи грамотным и высокопоставленным управленцем ещё в СССР, где он планировался на пост премьер-министра, Назарбаев прекрасно понимал, что построение сильного казахстанского государства возможно только с опорой на Россию, с сохранением её рынков сбыта, с её военно-политической поддержкой, с поддержанием и развитием кооперационных связей, установленных ещё во времена СССР, а также с совместным выходом на внешние рынки (по возможности избегая конкуренции друг с другом).
Вытянуть социальную функцию (неподъёмную уже для позднего СССР) не могло ни одно из постсоветских государств (что убедительно доказывает пример Белоруссии, где государство, ради сохранения сильных социальных позиций должно постоянно изыскивать внешние ресурсы, ибо своих недостаточно). Назарбаев отказался от неё с не меньшей решительностью, но с гораздо большей эффективностью, чем Ельцин. Понятно, что произвести сброс социальных обязательств мог только сильный авторитарный режим, который и был создан в Казахстане. Дополнительная необходимость в сильной президентской власти обуславливалась наличием сильных, противостоящих друг другу, политических течений казахских националистов и постсоветских интернационалистов. Власть не могла допустить однозначную победу одного из них. Националисты были нужны, как обоснование необходимости независимого Казахстана, но они, как правило были настроены прозападно и русофобски. Инернационалисты были естественной опорой планов постсоветской интеграции, но им не особенно был нужен независимый Казахстан. Удерживать баланс этих двух сил могла только сильная президентская власть.
Итак, как видим, в подавляющем большинстве случаев, независимо от того, какая модель развития побеждает на постсоветском пространстве, в стране устанавливается сильная власть авторитетного лидера. Опыт России свидетельствует ещё и о том, что с изменением государственной идеологии на диаметрально противоположную, система власти остаётся неприкосновенной ввиду своей эффективности.
Однако у нас есть и другой пример. На Украине президентская власть находилась в постоянном противостоянии с парламентом до принятия Конституции 1996 года, предоставившей президенту достаточно серьёзные полномочия. Тогда на Украине начала формироваться традиционная для постсоветского пространства авторитарная модель. Но уже в начале нулевых годов (не прошло и пяти лет) Кучма пытается преобразовать Украину из президентской республики в парламентскую. Реформу удаётся провести только в конце 2004 года. В обмен на признание его президентом Ющенко соглашается на ограничение своих полномочий через год, после вступления в должность.
После этого Янукович частично отыгрывал реформу назад, её в модернизированном виде возвращали после победы второго Майдана. Порошенко, ценой неимоверных усилий, удалось добиться доминирования президента в политическом пространстве после 2016 года, но об ограниченности его возможностей (по сравнению с Путиным, Назарбаевым или Лукашенко) свидетельствует тот факт, что он хотел, но так и не смог снять министра внутренних дел Арсена Авакова. Наоборот, позиция Авакова стала одной из важнейших причин утраты власти Петром Порошенко.
В общем, президент на Украине — фигура достаточно сильная, но не доминирующая на политическом пространстве абсолютно. Президента достаточно легко поменять, причём не обязательно при помощи выборов, можно и при помощи Майдана или иным силовым путём. При этом Украина — единственная постсоветская страна, управляемая не политической властью или (как Молдавия) единственным олигархом, а конгломератом олигархов. В этом она продолжает российскую традицию ельцинской поры, с её «семибанкирщиной». Украина же является единственной постсоветской страной в которой установился режим открытой радикально-националистической диктатуры. Режимы Эльчибея, Гамсахурдии и Саакашвили — отдельные эксцессы, всплески, после которых страна возвращается в целом в нормальное политическое состояние. Украинский же националистический режим характерен тем, что выстроен в стране, не имевшей к этому вообще никаких предпосылок (с преобладающим русскоговорящим славянским населением, абсолютно идентичным тому, что жило в соседних областях России). При этом от простого к сложному, от поверхностных веяний к глубокому проникновению, от идеализма к радикализму, националистический режим на Украине последовательно строился всеми президентами, от начала её независимости. Откатов назад не было, страна шла к намеченной цели, даже не сознавая этого.
Наконец последняя особенность. На Украине националистический режим не просто строили коммунисты и комсомольцы. На сегодня, по-моему, из всей действующей политической элиты, реально определяющей судьбы страны, только марионеточный президент Зеленский не успел вступить в ВЛКСМ, не говоря уже о КПСС.
Если мы вникнем в суть украинского националистического государства, то мы увидим, что эти люди строили — и построили «СССР наоборот». Они сменили цвет флагов и музыку гимна, переименовали ЦК КПУ в Администрацию президента, Совмин в Кабмин, а КГБ в СБУ, но манера работы, взаимоотношения между ведомствами, функции и полномочия различных органов, а также распределение между ними прав и ответственности в целом остались теми же. Более того, обременённая националистическим мифом о советском прошлом украинская система становилась не просто «СССР наоборот», а националистической пародией на СССР.
Националисты врали, что при СССР преследовали украинский язык, сейчас они вытесняют русский при помощи административного давления, уголовных репрессий и прямых акций запугивания, они врали, что КГБ пачками ловило и отправляло в Сибирь людей за надетую в праздник вышитую рубаху. Сейчас СБУ заводит уголовные дела, а то и сажает за георгиевскую ленточку на 9-е мая. Они утверждали, что всё советское образование состояло из милитаризации и марксистских догм. Они построили систему образования, основанную на милитаризации и националистических догмах. Даже их партии — копия поздней КПСС и легко распадаются, с утратой власти.
В общем, бывшие коммунисты, ставшие националистами построили себе такой СССР, каким они его представляли, только заменили в нём коммунистическую идеологию националистической.
Это ещё один вариант развития советской системы, и как мне представляется один из наиболее вероятных. Запад пытался сохранить ослабленный, но единый СССР. Его вполне устраивала новоогарёвская схема, предполагавшая слабую конфедерацию национальных государств, висящих гирями на России. Выращивать националистические течения начала ещё горбачёвская фракция в КПСС, в рамках своей борьбы с «консерваторами» за «демократизацию». Коммунистические правители в национальных республиках (за редким исключением) легко находили общий язык со «своими» националистами. Коммунистическая власть начала превращаться в национал-коммунистическую ещё до формального распада СССР.
Как мы видели практически во всех постсоветских государствах недостаток ресурсной базы (не хватать могло политического, экономического, финансового ресурса или всех сразу) компенсировался установлением авторитарного режима. Недостаток ресурсов всегда приводит к снижению уровня жизни народа, а значит к социальной дестабилизации. Ответом на это правящего класса практически всегда (независимо от государственной идеологии) является ужесточение режима. Правление Путина на порядок мягче и демократичнее ельцинского, при неизменности конституционных основ, только потому, что руководству России удалось восстановить необходимую и достаточную ресурсную базу, стимулировать рост уровня жизни и снизить социальную напряжённость.
На Украине авторитарный режим (режим личной власти) не смог сложиться до конца, а постепенно превратился в режим олигократии только потому, что страна оказалась слишком большой и богатой, количество олигархов, способных претендовать на участие в формировании государственной политики оказалось намного больше одного и они, соответственно, создали под себя политические фракции. К этому же шла Россия эпохи «семибанкирщины» (она тоже была слишком большой и богатой) — формально сильной президентской властью управлял олигархический консенсус. СССР, даже в ослабленном виде был больше и богаче любой отдельно взятой республики в разы (если не на порядки), а новоогарёвская система изначально предполагала нечто вроде олигархического консенсуса национальных элит.
Таким образом, «национализация» большинства государств, при сохранении формального союзного центра, явный ресурсный дефицит, который должен был дополнительно усилиться в виду формирования на базе республиканского руководства национальной олигархии и очевидная неготовность позднекоммунистических теоретиков в СССР к адекватной оценке возможностей и механизмов той системы, которую они планировали реформировать, с высокой долей вероятности привели бы к:
1. Необходимости установления сильного авторитарного правления и невозможности его организовать на базе СССР, в виду слабости постновоогарёвского союзного центра.
2. Переносу центра тяжести механизма подавления на базу республик, переформированных в квазигосударства на национально-олигархической основе.
3. Неспособности местной элиты в большинстве случаев создать что-либо действенное, кроме националистической пародии на СССР.
4. Вмешательству коллективного олигархата в дела всех республиканских квазигосударств, так как большой бизнес имеет интересы везде. Это вмешательство раскололо бы единство национальной бюрократии и сделало бы в большинстве случаев неизбежным формирование олигократий по украинскому образцу.
5. Распространению процесса на национальные регионы России и других республик (которые таковые регионы имели).
6. Оформлению расползающейся квазиконфедерации из тридцати и больше радикально-националистических олигократий, которая связывалась бы воедино только тем, что олигархический капитал имел бы интересы одновременно во всех этнократиях. То есть, политиков даже воюющих между собой квазигосударств контролировали бы одни и те же олигархи (как пытался сделать Березовский в ходе первой чеченской войны).
7. Тенденции во всех государствах к ускоренному исчерпанию ресурсной базы (ввиду ограбления наднациональной олигархией), а потому к установлению террористического правления, для подавления народного сопротивления.
8. Установлению в итоге внешнего управления всеми этими территориями, без коренного изменения сути правящих режимов, ибо просто произошло бы перераспределение контроля от постсоветской наднациональной олигархии, к глобалистской интернациональной олигархии.
Не стану утверждать, что это был бы обязательный вариант развития советской модели до логического конца. Мы видели, что из неё выросли и вполне успешные путинский и назарбаевский проекты. Но опыт Украины и первого российского десятилетия свидетельствует о том, что для СССР в целом, в случае его сохранения, подобного рода путь был одним из наиболее вероятных. И ещё раз повторю, что Запад (в первую очередь США), заявляя о своём желании сохранить слабый и разрозненный СССР не лукавил. Он предусматривал именно такой его путь и именно такой его конец. Это было для глобалистского Запада куда удобнее, спокойнее и выгоднее материально, чем возиться со всеми постсоветскими государствами по отдельности. В результате этой контрпродуктивной возни они и проспали возрождение России.
