«Прилёт». Слово, которое ранее использовали в своем лексиконе, наверное, только авиаторы, вот уже четыре года не выходит из употребления у простых горожан. Прилет — это когда что-то железное и опасное прилетело издалека и взорвалось. Рассыпая вокруг осколки, выбивая стекла, разрушая стены и перекрытия. Корежа металл. Убивая, наконец. Убивая.
Вот, и тогда, после очередной взрывной волны, подумали все — неужели прилет, но оказалось, нет, детонация бытового газа. Неприятность, но случается.
Можно ли после этого спокойно выдыхать, дескать, спим спокойно, это еще не война. Вернее, война-то она, конечно, война, но еще не горячая ее фаза. А это просто чрезвычайное происшествие, к войне не имеющее отношения, и, к счастью, никто не погиб.
Я смотрю на фотографии с места события и понимаю, что вижу двор моего детства. Двор, в котором прожил я ровно тридцать лет, а потом перебрался в другой район. Вот дом, в котором был взрыв, красный, панельный. От него небольшой спуск по дороге, мимо детской площадки, мы так лихо съезжали по нему пацанами на самокатах. А через дорогу, самая настоящая старая Юзовка, строения, которым больше ста лет — для Донецка это много.
Даже когда я покинул родные места, они все равно были связаны в моем сознании с какой-то исключительной детской безмятежностью. Казалось, что все плохое может случиться где угодно, но только не там. Там — мой личный маленький рай. Пусть даже я его сам себе придумал.
Вот уже четыре года в том раю и вокруг него люди не живут, а прислушиваются к жизни. Пусть и привыкли, и показательно заматерели, напускают на себя видимое пренебрежение к обстоятельствам. Но если не вздрагивают люди, то город вздрагивает все равно. Он живой, что бы там ни говорили.
А в последнее время, буквально в течение пары недель, он стал вздрагивать и поеживаться чаще, чем раньше. На языке политиков и экспертов это называется «эскалация». Пока это слово не часто произносят вслух, вероятно из-за того, что, будучи артикулированным, оно зафиксирует повысившийся уровень противостояния, а, значит, все новые события начнут отсчитывать от него.
Пока что косятся на относительно, ну очень относительно, тихое минувшее лето, а потому взрыв в городе — это ЧП. Если к таким ЧП привыкнут — то может случиться что-то более ранящее. Никто не знает, что. Вернее, знают. Но не хочется думать, особенно вслух. Утомленные пессимисты в этом месте многозначительно поднимают палец вверх — мысль материальна. Только первый замглавы Специальной мониторинговой миссии ОБСЕ Александр Хуг лишен подобных суеверий и говорит с печальной определенностью: «Как подтверждает опыт и как говорят наши предостережения — эскалация неизбежна».
Переклички в социальных сетях приобретают знакомый с 2014 года тревожный характер. Любопытство берет верх над предрассудками, поэтому после каждого грохота, после длинной гулкой очереди из чего-то, явно мощнее крупнокалиберного пулемета, жители Донецка спрашивают друг друга — что это было? Где это было? Кто знает? Кто может точно определить и сказать?
Пока что напряженность локализуется в привычных местах. На запад от руин донецкого аэропорта и до поселка Трудовские. Если провести между этими точками кривую, которая грустным смайликом повернется от Украины к Донбассу — то вот по этой дуге. Это, если вести речь только о Донецке. А есть еще Ясиноватая, Горловка — там тоже привыкли к тому, что стреляют, да еще и как. Хотя, когда вы читаете слово «привыкли» — не верьте. Привыкнуть невозможно. Это как гвоздь в ботинке. Можно идти, прихрамывая, но забыть не получится. Каждый прилет напомнит о себе. От петарды люди вздрагивают, а тут настоящее оружие. Которое и существует для того, чтобы из него убивали людей.
А люди гибнут. Гибнут военные. Гибнут мирные. Тот самый «мирняк», который как-то слишком быстро, непозволительно быстро убеждает себя, что с ним-то ничего не случится, что кошмарный четырнадцатый год остался все-таки в прошлом, а с тех пор война согласилась уйти из города в поля, чтобы никто из гражданских не пострадал. Но так не получается. Вернее, получается, но не всегда.
На Трудовских в пятницу погиб мирный житель. Прилетела и взорвалась мина от 82-го миномета и поставила в его жизни точку. Что там было у него запланировано на ближайшие выходные, на скорый уже новый год и на следующее лето? Уже и не важно. Вернее, важно, конечно, но бессмысленно. Нет человека, нет планов, нет надежд. Нет ничего, кроме могильного холмика, одного из многих и многих, которые появились в Донбассе за последнее время, хотя срок для них, если по-хорошему, должно был наступить лет через 30-40, а то и позже. Но время как-то неправильно ускорилось.
Можно ли с этим мириться? Можно ли это терпеть и дальше, соглашаясь с тем, что время от времени какая-нибудь семья вытащит отложенные деньги и отправится покупать на них гроб для того, кто шел на работу, или с работы. Или просто вышел на крыльцо дома. А может и не выходил никуда. А тут прилет. И все. Наверное, нельзя. Не по-людски это. Пусть бы все жили, хорошо ли, плохо ли, а там разберемся. Но кто-то думает так, а кто-то иначе.
«Чем меньше будет войны на Донбассе, тем больше будет политической дестабилизации и террора на территории Украины», — говорит украинский журналист Виталий Портников.
Но каким-то неубедительным выглядит это объяснение, а вот сам тезис, на удивление, точный и правильный. Дай волю — под ним подписались бы многие украинские политики. Только зачем подписываться? Все происходит само по себе и при этом удивительно удачно складывается.
Вот и сейчас, всплеск эскалации на Донбассе подозрительно точно совпал с клинчем, в который вошли Порошенко и Саакашвили. Как известно, любому государственному деятелю на руку маленькая победоносная война. Но даже если не победоносная, а и просто конфликт — он тоже может быть полезен. Всегда уместно показать пальцем на оппонента и упрекнуть его в том, что в тяжелое для страны время, этот — подрывает изнутри и расшатывает устои. И что тут возразишь?! Для такого даже не жалко лишний раз пальнуть из миномета по Трудовским или еще куда. Пусть будет жарче! Все равно до Киева эти осколки не долетят.
20 октября в ОБСЕ сообщили, что в Донбассе с начала 2017 года погибли около 400 мирных граждан. Сегодня мы точно знаем, в Киеве есть люди, которые считают, что это хорошо.
