Мы замечаем, что с середины прошлого года в Америке начали говорить удивительные вещи и никак не могут остановиться. Неожиданным оказалось не только восхождение Трампа, но и реакция на него. Странным выглядит доклад трех разведок, которые сообщают, что российское вмешательство в выборы американского президента — месть Путина за принципиальную позицию Хиллари Клинтон во время российских выборов и протестов зимы 2011/12 года, зато осторожно высказанные предпочтения Путина в пользу Трампа приводят в качестве доказательства разрушительного вторжения в американскую политическую систему, буквально в одном абзаце иллюстрируя советский анекдот про то, что «армяне лучше, чем грузины».
Необыкновенно признание, что сотрудники трех разведок строят свои выводы на критических высказываниях в адрес Хиллари Клинтон лиц, связанных с Кремлем. Не может быть, чтобы американская разведка проглядела, что в кандидатуре Хиллари сомневались люди, критически настроенные к российскому режиму. Поразительными выглядели статьи, где американцы всерьез рассуждали о том, что на их выборах борются прозападные демократические силы и кандидат Москвы, как если бы речь шла о выборах в Грузии или Молдавии. Странно было читать от людей самых прогрессивных убеждений о том, что критиковать одного из госслужащих, главу МИДа, — это подрывать легитимность будущего президента, о вреде неограниченного интернета, чрезмерной объективности журналистов, подозрительных контактах с иностранцами и о том, что спецслужбы зря обвинять не будут. Удивительно, что признаком патриотизма становится отношение к представителям иностранного государства и мало ругать Россию — значит быть плохим американцем. Все это мы прошли здесь, у себя, но из Америки это слышать чудно.
Назад к молодой стране
Я всегда критиковал российскую патриотическую общественность за попытки наперегонки исполнить плач на забрале осажденного Путивля, потому что игра в обиженных злой чужеземной силой ставит Россию в крайне нехарактерное для нее жертвенное положение малой нарождающейся нации, чья государственность держится на честном слове, к тому же чужом.
Поэтому, когда летом появились самые первые статьи о том, что один российский канал, один англоязычный сайт, батальон безвестных наемных комментаторов и пусть опытные, но тоже не всесильные российские спецслужбы не сегодня завтра нанесут смертельный удар американской свободе, превратят демократию в диктатуру, мед в уксус и вино в воду, это с самого начала представлялось мне несколько унизительным для Соединенных Штатов. Обычно на таких словах мы ловим представителей небольших и не очень старых государств, которые в процессе становления ищут внешней опоры и нуждаются в отталкивании от чужеземной силы для укрепления коллективной идентичности. На чье плечо собирались опереться Соединенные Штаты, кому жаловаться, чьей опоры искать? Зачем тем, кто сам столько раз становился предметом чужого коллективного отрицания (проверенный признак могущества), сплачиваться против кого-то заведомо слабейшего?
В 2010 году «Викиликс» выбросила десятки тысяч документов американской диппочты, и с Америкой ничего не случилось. США не потеряли ни одного союзника и не приобрели ни одного врага. Никому не пришло тогда в голову рассказывать миру, что это сделала Россия. Наоборот, она числилась среди пострадавших (в депешах было много забавного про ее чиновников и друзей, один Кадыров на свадьбе чего стоит), хотя антиамериканские намерения Ассанжа были сразу ясны.
Все, что говорят и пишут противники Трампа многим вокруг меня представляется обидным для Америки. Чем-то не в ее масштабе. Кремль винил в своих проблемах силу, заведомо более могущественную. Даже коллекционирующему внешние угрозы Владимиру Путину не приходило в голову списывать свои внутренние проблемы на польские спецслужбы, украинские телеканалы и латвийских блогеров, он все-таки переживал из-за вмешательства страны, заведомо более могущественной.
Нынешняя ситуация отличается какой-то полной, внезапной и прежде не виданной утратой чувства пропорций, как если бы водителю самосвала вдруг померещилось, что он за рулем малолитражки. Ведь мысль, что царя подменили, процедуры извратили, а избирателя одурачили иностранцы, — не бахвальство самих иностранцев, а идея, исходящая из глубин американской политической мысли.
Высылка дипломатов и отъем дач, на которые Путин ответил снисходительным приглашением на елку, удивительно не похожи на всегдашнюю выдержку, спокойную рассудительность Обамы и не соответствуют масштабу заявленной угрозы в виде подрыва основ американской государственности. Тем более что ее подрывали и раньше — и на прежних выборах у российского руководства бывал свой кандидат, самого Обаму в 2008 году явно предпочитали Маккейну.
И нынешних выборах разные иностранцы поддерживали разных кандидатов: испанские El Pais и El Mundo, говорящие на одном языке с четвертью американских избирателей, предпочитали Хиллари, а Трампу явно симпатизировал консервативный политический Израиль, влиятельный в другой их части. Да и вообще аргумент о судьбоносной важности для исхода выборов мнения чиновников иностранного государства, планов иностранных спецслужб и статей в зарубежных СМИ с каждой новой американской статьей на эту тему легитимирует аргумент авторитарных лидеров, что на выборах они борются с внешней угрозой, с Америкой. Раз Америка борется с Россией, им сам бог велел. Тем более что лидерам авторитарных государств, приходится читать и слышать о себе больше неприятного, чем обычным американским кандидатам.
В страшном, страшном мире
Нам кажется, что слова американских интеллектуалов и журналистов — следствие неожиданного поражения демократического кандидата на выборах. И что спокойная, насмешливая поза Трампа и его сторонников разительно отличается от поведения демократов. Дело выглядит так, только если смотреть из России.
Действия Хилари и союзников, с одной стороны, и лагеря Трампа — с другой, гораздо больше похожи друг на друга, чем принято считать. Оба пугают Америку внешней угрозой. И те и другие вышли к американскому избирателю сообщить, что их страна — жертва иностранных козней, что свобода и демократия, в одном случае, и престиж и экономика — в другом, оспорены внешними силами, нация в опасности, старые правила не подходят для новых трудных времен. У Хиллари и соратников — это Россия и мировой популизм, у Трампа — Китай, Мексика, вообще развивающиеся страны и транснациональные корпорации, которые работают на заграницу в ущерб Америке.
И сторонники Хиллари, и сторонники Трампа пугают избирателя теми, кто еще недавно считался в Америке заведомо более слабым. Где Мексика и где США? Раньше построить завод Ford в Мексике было свидетельством ответственной силы: сами богатые и даем развиваться бедным. Теперь отобрать завод Ford у Мексики — великая национальная победа. Только что Обама утверждал, что Россия — региональная держава с ВВП меньше испанского, чья экономика порвана в клочки санкциями. Теперь она же — угроза политической системе США, а один-единственный российский госканал на английском может влиять на итоги американских выборов, потому что, написано в докладе трех спецслужб, у него много подписчиков в YouTube. Беспокойство по поводу распространения влияния в ютьюбе, через блогеров в соцсетях и фальшивые новости на сайтах стало предметом такой напряженной тревоги, что вот-вот прозвучат слова о блокировке аккаунтов и великом американском файерволе.
То, что говорят сторонники проигравшей партии, помимо их воли подкрепляет то, что утверждают сторонники победившей: надо поднимать страну, униженную иностранцами, компенсировать нанесенный внешними силами ущерб.
Максимальная дальность
Раз сходную тревогу испытывают представители обеих главных партий, раз обе говорят с избирателем о внешей угрозе, значит, дело не только в поражении демократов, а в чем-то еще.
Скорее всего, главная причина в том, что пущенная стрела не долетает, Соединенные Штаты достигли максимальной дальности, уперлись в границы собственных возможностей, как Россия в Сирии, и с еще большим трудом, чем она, осознают факт, известный по русской поговорке «выше головы не прыгнешь». России за последние 25 лет приходилось много раз отступать, сдаваться, осознавать свои границы, а для американцев это довольно свежее чувство, здесь не в шутку, а на деле привыкли, что они нигде не кончаются.
Впервые за 25 лет Америка не может больше наступать. Отчасти потому, что больше некуда, впереди уже буквально сама Москва. Двадцать пять лет — это почти вдвое дольше, чем Путин. За 25 лет выросло и прожило профессиональную жизнь целое поколение политиков, экспертов, журналистов, которым незнакомо состояние ограниченности внешними препятствиями, предельной дальности, остановленного расширения. Вся их карьера от студенчества до самых зрелых лет построена в этой реальности почти неограниченного могущества, причиной которой объявлена безграничная же правота по форумуле «great because good».
Америка не встречает непреодолимых препятствий, потому что она права. Всемогущество и правота слились в единое переживание: потеря всесилия ощщается как катастрофа предназначения, а не как естественное состояние, в котором более или менее спокойно живут буквально все остальные государства. Простая мысль, что можно быть правым, но при этом не быть всесильным, или что можно быть правым в одном и неправым в другом, провалилась куда-то за горизонт сознания.
И вдруг все меняется. Впервые за 25 лет внешнее влияние не только не расширяется, оно остановилось и даже сужается, как впервые за 25 лет сузился ЕС. Недолет пущенных стрел, соприкосновение с границей собственной силы, исчерпание максимумов переживается и как провал миссии, и как покушение на правоту (ценности), и как внутренняя угроза: если перестало получаться вовне, значит, все повалится и внутри, ведь координатные оси внешней силы и внутреннего успеха давно слились в одну бесконечную прямую.
Между тем все остальные страны более или менее спокойно живут в состоянии отсутствия всемогущества, ограниченной силы и не страдают.
Теперь и США, как Россия, Турция, Иран, Китай и все остальные, уперлись в свои границы в Сирии, в Ливии, в Ираке, в Египте, везде. В Сирии что-то начали, бросить начатое жалко, а что делать — не знают. И это «не знаем, что делать» началось задолго до прихода туда России. В США понимают, что придется пройти через период евроскептицизма в Европе, рост которого начался задолго до того, как Россия стала вмешиваться в политическую дискуссию внутри ЕС. Уже почти заброшены попытки упаковать в Евросоюз Турцию, а это была одна из ближних целей. Скорее всего, ждет отступление на Украине — в том смысле, что силы, которые сейчас объявлены единственными демократическими и выбраны в союзники, уступят на выборах более молчаливой и недопредставленной сейчас части населения.
У большинства американских политиков нет, а у американских избирателей есть ощущение, что страна перегрузила себя союзниками, которые постоянно пытаются превратить свою повестку в американскую, свою злобу дня в злобу Соединенных Штатов, инфицировать их своими страхами, создают для Америки конфликты, которые сама Америка не собиралась себе создавать. Больше того, проводят для американской политики границы и красные линии, которые сами США не проводили. И в этом смысле Америка давно не всесильна: она давно не может позволить себе того, что встревожит одних, обидит других, расстроит третьих, — и речь не только о молодых демократиях, но и о старых авторитарных режимах, а иногда просто о воюющих группировках.
Практически любой конфликт в мире сейчас превращается в американский, потому что одна из сторон конфликта обязательно пытается объявить себя союзником США, их передовым окопом. Любая проблема в мире касается Америки. Послу любой страны есть о чем поговорить в Вашингтоне. Американские журналисты все время ждут, когда российский избиратель начнет задавать Путину вопросы про Сирию. Почему они не ждут того же самого от собственного избирателя, непонятно.
Коррекция выборами
Между тем избирателю становятся все менее ясными выгоды от повсеместного лидерства по формуле «в каждой бочке затычка». Объяснение, что результатом является освобожденный труд счастливых народов и обобществление женщины Востока, не кажется ему убедительным, потому что где пяти-, а где уже более чем десятилетние труды не привели к заявленному результату, а часто к ровно противоположному.
Когда избирателю что-то неясно, он за это не голосует. Если вся дидактическая мощь американского политического и интеллектуального сообщества, состоящего из уважаемых и знаменитых людей, оказалась слабее твиттера одного девелопера, батальона безымянных комментаторов, работающих по московскому времени, и сомнительной известности телеведущих одного иностранного телеканала, то вопросы надо задать самому этому сообществу.
Мы не знаем пока, наступивший дефицит всемогущества — временное состояние или постоянное, обратимое или нет. Но знаем, что все великие державы, столкнувшись с потерей мирового масштаба, с тем, что им казалось обратным отсчетом, вели себя нервно. Мы знаем это по себе, британцы — по себе. Достижение максимальной дальности вовне может представляться и концом внутреннего развития, ведь за долгое время они слились.
Однако это не так. Россия не стала жить хуже, когда перестала возглавлять глобальный утопический проект, ровно наоборот. Мир не перестал развиваться технически и гуманитарно после того, как над Британией наконец начало заходить солнце. И сама Британия не перестала быть тонко устроенной, передовой, образованной страной, став менее вездесущей, а ее граждане не провалились в нищету.
Консервативный прогрессизм
Поразительно, что американцы, живущие внутри демократии, не замечают, как она помогает им скорректировать диспропорции и проявить государственную гибкость. Там, где автократия будет упорствовать, гнуть линию одного несменяемого человека, как правило не готового признавать ошибок, там, где смена политики равносильна измене родине, эта коррекция часто проходит через внутреннюю катастрофу. А в демократии у избирателя есть возможность просто забаллотировать непопулярный курс — отложить непонятные ему решения до того момента, когда их хорошо объяснят. Корректировка курса на выборах — признак гибкости и здоровья. Внутренние демократические механизмы в 2016 году сработали там, где избирателю показалось нужным скорректировать внешнюю перегрузку.
Как ни странно, самой негибкой в этом случае оказалась американская интеллигенция. Не надо гибкости, верните любимый артрит. Рабочий класс получил свое, латентные ксенофобы свое. Но ведь и прагматичный бизнес не испугался: рынки, просев после победы Трампа, давно обогнали тот уровень, с которого упали, и продолжают расти.
Самыми большими экспансионистами оказались люди умственного труда, для которых экстенсивное разрастание могущества по методу подсечно-огневого земледелия за 25 лет неоспоримого лидерства США превратилось в доказательство правоты. Именно они увидели в обычной коррекции — один из кандидатов одной из системных партий на выборах побеждает другого кандидата — политическую катастрофу и с большим трудом принимают ее результат. Или, по крайней мере, внутреннюю логику этого результата. Американское интеллектуальное и связанное с ним политико-бюрократическое сообщество оказалось тем коллективным автократом, который в коррекции курса на выборах увидел чуть ли не измену родине и считает себя, а не избирателя единственным источником правильных решений.
Это не так удивительно, как кажется. Университетская интеллигенция, разумеется, — важнейшая часть того самого активного меньшинства, которое двигает политику, носитель тонкого слоя культуры и арбитр ценностей. Но она же самый консервативный слой, существующий в комфортных условиях академических учреждений и советов при власти. Эти люди могут всю жизнь сталкиваться с реальностью, как туристы, — в транспорте, магазине, при получении базовых госуслуг; всю жизнь сохранять взгляды времен своего студенчества и получать деньги за воспроизведение схем, полученных в годы учебы, — по сути, за улучшенные курсовые работы. Именно она проявляет меньше всего гибкости там, где остальное общество гибко среагировало на перенапряжение повсеместного лидерства.
Коррекция, которую провел американский избиратель, означает, что в мире в течение какого-то времени будет возникать больше пустот, свободных от американского доминирования рубежа нынешних веков. Будут появляться области, где США придется сотрудничать с другими, и те, где уже не придется. России стоит серьезно подумать, чем она собирается заполнять доставшуюся ей часть пустоты: если памятниками Ивану Грозному, рисунками из дембельского альбома Военно-исторического общества, законопроектами Мизулиной, заполошными криками убогих чернецов, — это будет еще одной потерей исторической возможности.
