Ниже приведено выступление, подготовленное для дискуссии на тему «Россия в глобальном контексте», которая прошла 1 декабря в Нью-Йоркском университете при спонсорской поддержке Центра современных российских исследований им. Джордана (Jordan Center for Advanced Russian Studies) и Советом по этике в международных делах им. Карнеги (Carnegie Council for Ethics in International Affairs).
Я полностью согласен с нашим первым послом в России Джеком Мэтлоком (Jack Matlock), с бывшим послом Британии в России Тони Брентоном (Tony Brenton), с бывшим послом Канады в России и на Украине Крисом Уэстдалом (Chris Westdal), с бывшими канцлерами Германии Герхардом Шредером и Гельмутом Шмидтом, а также с бывшим президентом Чехии Вацлавом Клаусом.
Конфликт на Украине — конфликт между коренными группами населения, у которых очень разное представление о том, что значит быть украинцем. Это война за украинское самосознание.
Для самых западных регионов (Галиция) быть украинцем — значит подавлять русскую культуру, чтобы вместо нее могла процветать украинская культура. Там создание Украины, являющейся полной противоположностью России, обычно считается «цивилизационным выбором» в пользу Европы.
Для восьми русскоязычных областей на востоке и юге Украины (которые я называю Другой Украиной) быть украинцем значит быть представителем отдельного народа, который, тем не менее, очень близок к России. Эти украинцы не хотят присоединяться к России, но они не желают, чтобы их силой заставляли отказываться от русской культуры, дабы считаться верными своей стране украинцами. Они не согласны с мыслью о том, будто нужен какой-то цивилизационный выбор. Но если их заставят выбирать между Украиной в составе НАТО или ЕС и Украиной в союзе с Россией, они отдадут предпочтение России в соотношении два к одному.
Следовательно, в своей основе это конфликт из-за того, быть Украине монокультурной или мультикультурной нацией, и мир там не воцарится до тех пор, пока украинская политика не будет приведена в соответствие с культурными реалиями страны.
Почему сейчас?
Более двух десятилетий эти две версии национальной самоидентификации по региональному признаку с трудом, но сосуществовали, по очереди ставя у власти своих президентов и препятствуя работе парламента, чтобы противоположная сторона не реализовала по максимуму свою политическую повестку.
Такая тупиковая ситуация исключала проведение реформ — это верно, но это был такой украинский способ предотвращения гражданской войны, которая, как считали многие, обязательно разразится, если одна из сторон будет полностью доминировать, превратив собственное представление об украинской идентичности в экзамен на гражданскую лояльность.
Многие украинцы полагают, что именно так и произошло 22 февраля 2014 года. Свержение Януковича они расценили как нарушение хрупкого политического равновесия между Галицией и Донбассом, а поэтому посчитали его прямой угрозой ключевым интересам русскоязычных украинцев. В начале мая на Донбассе был проведен социологический порос, и две трети респондентов заявили, что считают Майдан «вооруженным свержением власти, организованным оппозицией при содействии Запада».
В тот же день три тысячи местных руководителей из восточных и южных регионов собрались в Харькове и проголосовали за взятие политической власти в этих областях в свои руки, пока в Киеве не будет восстановлен «конституционный порядок».
Крымский парламент пошел еще дальше и попытался исправить старую ошибку, какой он посчитал отмену конституции 1992 года. Он созвал референдум о предоставлении Крыму большей автономии в составе Украины. Киев в ответ отправил в отставку министра обороны и отдал армию в прямое подчинение новому исполняющему обязанности спикера и президента Александру Турчинову, который попытался заменить в Крыму местных армейских командиров и сотрудников спецслужб.
Крымские власти обратились за помощью в обеспечении безопасности к российскому Черноморскому флоту, дислоцирующемуся в Крыму. Сославшись на угрозу гражданам России, военнослужащим и проживающим в Крыму соотечественникам, Путин получает полномочия на использование на Украине российских войск. Спустя неделю проводится референдум, и вынесенный на него вопрос меняется с автономии в составе Украины на отделение с намерением присоединиться к России. Остальное, как говорится, история.
Такой же сценарий начинает разворачиваться на Донбассе, однако там Россия действует иначе.
Во-первых, она дистанцировалась от повстанцев и выступила против проведения референдума о предоставлении региону большей автономии в составе Украины (не об отделении) — хотя повстанцы все равно его провели.
Во-вторых, проведя в феврале военные учения, Россия в конце апреля объявила о возвращении войск в казармы, когда Киев начал на востоке свою военную кампанию.
И наконец, после избрания Порошенко, когда украинская военная кампания на востоке начала набирать обороты, Путин попросил парламент отозвать его полномочия по применению войск за пределами России.
Поэтому я не верю в то, что стратегия России направлена на дестабилизацию Украины. Ей уже приходится принимать у себя полмиллиона беженцев. Усиление нестабильности приведет лишь к экономическому краху, к несостоятельности государства и к новым миллионам беженцев. Я полагаю, что России нужна стабильная Украина, которая сможет вернуть ей 30 миллиардов долларов долга — частного, корпоративного и государственного.
Но Россия совершенно не согласна с Западом в том, как можно добиться этой стабильности.
Запад нисколько не беспокоят культурные различия на Украине и то, как они влияют на политику. Он полагает, что если удастся перебороть коррупцию, экономика начнет развиваться, и культурные разногласия просто исчезнут.
С другой стороны, Россия видит, что на Украине глубоко расколотое в культурном плане общество. Такой раскол подпитывает коррупцию, что ведет страну в политический тупик. Следовательно, мир и стабильность требуют легитимизации этих культурных различий.
Это немного отличается от той точки зрения, которую я высказал в самом начале — что мир и стабильность зависят от приведения украинской политики в соответствие с реальностью. На самом деле, добиться этого можно двумя способами.
Первый способ — создать на Украине культурный плюрализм, при котором меньшинства получат равные со всеми права в рамках украинской политической самоидентификации. На самом деле, именно такому решению отдает предпочтение Россия и русскоязычное население Украины.
Второй — создать однородную в культурном плане Украину, где меньшинства получат подчиненный статус и будут лишены политических возможностей изменить такое положение вещей.
Вариант с культурным плюрализмом был отвергнут президентом Порошенко и большинством новоизбранного украинского парламента. А из-за событий этого года монокультурный вариант получил новую путевку в жизнь.
Причины очевидны. Сейчас под контролем правительства стало на шесть миллионов меньше русскоязычных украинцев. Это 28-процентное сокращение русскоязычного населения Украины (не считая беженцев).
Более того, поскольку военный конфликт носит ярко выраженный локальный характер, русскоязычная Украина потеряла 43% своего ВВП и 46% экспортного потенциала. У доминировавших когда-то русскоязычных регионов больше нет того богатства и политического влияния, которое помогало им строить национальную политику в благоприятном для себя русле.
Последние парламентские выборы демонстрируют новый расклад сил. Потеря избирателей на Донбассе и в Крыму, а также 17-процентное снижение явки в остальных русскоязычных регионах страны наряду с 3-процентным увеличением явки в Галиции привело к тому, что 90% мест по партийным спискам получили партии, выступающие за украинское культурное превосходство.
Сможет или нет добиться успеха монокультурный подход в украинской политике, скорее всего, будет зависеть от того, как страна станет обращаться со своим русскоязычным меньшинством, которое почти при любом сценарии будет составлять треть населения.
Многие выдающиеся ученые говорят, что русскоязычное население надо будет перевоспитать, дабы оно больше ценило свою подавленную украинскую идентичность. Профессор Донецкого университета Елена Стяжкина называет этот процесс «позитивной, мирной колонизацией».
Но для достижения такой цели Киеву придется навязывать этим регионам новую политическую и экономическую элиту, как это делал Север на Юге после гражданской войны в Америке. На самом деле, в парламентских соглашениях, подписанных 21 ноября, одним из ключевых положений является перераспределение военных сил для обеспечения «постоянного военного присутствия на востоке».
Как и на американском Юге, узаконенное подчинение меньшинства может породить субкультуру недовольства в отношении «оккупантов», результатом чего станет появление нелиберальной демократии.
Что теперь?
Наше сегодняшнее отношение к Украине напоминает мне Соломонов суд. Но вместо того, чтобы вести себя как мать, которая отдает свое дитя ради его спасения, Запад и Россия ведут себя как женщина, согласившаяся, чтобы ребенка разрубили на куски, лишь бы не отдавать его.
В действительности у нас двоякие интересы на Украине. Первый — это добиться существования жизнеспособной Украины. Второй — чтобы Украина не была предметом разногласий между Россией и Западом.
Оптимальный шанс на сохранение Украины в ее нынешних границах — это программа восстановления, выходящая за рамки самых смелых мечтаний Джорджа Маршалла (в период с 1948 по 1951 год США предоставила Европе товаров и услуг на 13 миллиардов долларов, что в сегодняшних ценах составляет около 90 миллиардов). Программа таких масштабов потребует объединения ресурсов России, ЕС и США, а также международных организаций, чтобы они работали совместно на протяжении многих лет.
К сожалению, шансов на реализацию такой программы просто нет, в основном из-за того, что это станет признанием очевидного — важности России в сохранении мирового порядка. Многие сейчас называют это «поощрением Россия», хотя это — обычный здравый смысл.
Мне кажется, что нам придется расплачиваться за нашу недальновидность до конца этого столетия. На ум приходят два возможных последствия.
Первое, это крах Украины как государства, поскольку страна сегодня раскалывается на те самые сферы влияния, против которых столь пламенно выступают политические лидеры.
Второе последствие я бы назвал Великим Cдвигом на восток. Под этим я подразумеваю то, что Россия будет обращать больше внимания на свое азиатское достояние и наследие, которое сегодня находится в небрежении. Многие геостратеги предупреждают западных лидеров о недопустимости такого сдвига и требуют, чтобы они сделали все возможное для привязки российских интересов к Европе. Нет сомнений, что многие из них помнят знаменитое высказывание Дмитрия Менделеева о том, что «мощь России Сибирью прирастать будет».
Я опасаюсь, что при нынешней политике Запад в 21-м веке может добиться осуществления этого пророчества.
Николай Петро — профессор политологии, работающий в Университете Род-Айленда (University of Rhode Island). Недавно он вернулся из годичной научной командировки в Одессу. Его взгляды не отражают позицию Госдепартамента США.
Оригинал публикации
Перевод ИноСМИ
