Нахамкис родился в Одессе в 1873 году в весьма обеспеченной семье. Там же учился в гимназии, откуда, по собственным словам, был изгнан за «непочтительные отзывы» об одном литературном произведении. Сам Нахамкис вспоминал, что с раннего детства был стихийным революционером:
«Это был смутный протест против тогдашней политической системы, которая давала себя особенно усиленно чувствовать учащейся молодежи, да еще имевшей несчастие принадлежать к гонимым «инородцам».
Поначалу он стоял на народнических позициях. Все изменило знакомство с другим впоследствии знаменитым одесситом — Давидом Рязановым-Гольдендахом. Он был на несколько лет старше и тоже начинал с народничества, но во время вояжа в Европу познакомился с Плехановым и под его влиянием начал мигрировать в сторону марксизма.
Из-за Рязанова Стеклов бросил Киевский университет и ушел в революцию, примкнув к рабочему кружку в Одессе. Почти сразу кружок был раскрыт, а Стеклов как один из самых активных участников был отправлен в ссылку в Якутию.
Вообще, бежать из ссылки в те времена было очень просто. Правда вот Стеклову не повезло, именно Якутия считалась местом, из которого невозможно бежать. Колоссальные расстояния и практически полное отсутствие населенных пунктов делали побег оттуда гиблым мероприятием.
В надежде покинуть Якутию, Стеклов отправился служить в армию. Он рассчитывал, что его переведут в другой регион и он даже сможет бежать за границу. На службу Стеклова приняли, только вот служить пришлось в Якутии.
Сам Стеклов впоследствии утверждал, что после службы бежал из ссылки. Это вызывает некоторые сомнения. Существовала негласная традиция, по которой ссыльные, отслужившие в армии, освобождались от дальнейшего пребывания в ссылке. Правда, выглядело это не очень героически. Поэтому и потребовалась история о побеге из Якутии в Европу.
Сам факт того, что Стеклов впоследствии не только свободно жил в России и даже работал в Госдуме и не был отправлен для дальнейшего отбывания ссылки, говорит в пользу того, что наказание после службы ему скорее всего скостили.
В Европе Нахамкис примкнул к РСДРП, однако после раскола не стал присоединяться ни к большевикам, ни к меньшевикам. Хотя большевики были ему близки по взглядам, между ними имелись разногласия по вопросам «демократии в партии».
С началом революции 1905 года он поспешил в Россию и даже был включен в состав революционного Петербургского совета рабочих депутатов, которым руководили Парвус и Троцкий. После ареста всех членов совета, Нахамкис несколько месяцев провел в тюрьме, но в итоге был отпущен без предъявления обвинений.
После освобождения Стеклов начал карьеру публициста, сотрудничая со всеми большевистскими изданиями и постепенно превратился в видного пропагандиста. Чтобы обойти ограничения, связанные с чертой оседлости, он крестился и даже пытался сменить фамилию, однако последнее ему не удалось.
Некоторое время выполнял роль посредника между социал-демократической фракцией Госдумы и эмигрантами, но в конце концов под давлением полиции вновь покинул страну. В эмиграции Стеклов сблизился с большевиками, отойдя от меньшевиков.
Летом 1914 года он вернулся в страну. Когда он проезжал через Германию, началась мировая война. Патриотические немцы, не разобравшись, что он «свой», побили Стеклова и отвели в полицию. Как подданный вражеского государства он был интернирован, но через пару месяцев по ходатайству социалистов освобожден и, наконец, смог попасть в Россию.
Там он уже окончательно поругался с меньшевиками. Те стояли на позициях «революционного оборончества», а Нахамкис отколол от них группу «революционных пораженцев», которые сошлись с большевиками.
После февральской революции, воспользовавшись старыми связями с меньшевиками, Нахамкис пролез в руководящие органы Петросовета и через него туда начали просачиваться другие большевики.
В этот период Стеклов отметился первой бомбой под фундамент.
Речь шла о приказе № 1, который окончательно и бесповоротно разрушил русскую армию. Стеклов принимал самое активное участие в разработке документа и будучи редактором «Известий» активно выступал не только в поддержку этого приказа, но и с более радикальными воззваниями, вплоть до призывов немедленных расправ с офицерами.
С этого момента он окончательно сблизился с большевиками, у которых стал очень крупной политико-литературной фигурой. На протяжении 8 лет, вплоть до 1925 года он оставался редактором «Известий». Кроме того, он стоял у истока многих изданий, например, «Нового мира» и «Красной нивы».
Впрочем, только лишь литературным генералом он не был.
Именно Стеклов наряду с Шейнкманом был непосредственным разработчиком проекта Конституции РСФСР, которая была принята летом 1918 года. Помимо того, что Конституция декларировала грядущее отмирание государства, она еще и содержала пункт о добровольном выходе любой республики из состава федерации. Но если тезис об отмирании государства из следующих советских конституций исчез, то пункт о праве свободного выхода из состава РСФСР, а затем и СССР сохранился.
И это была уже вторая бомба замедленного действия, заложенная теперь уже под фундамент советского государства.
В 1924 году новая Конституция СССР, тоже составленная при непосредственном участии Стеклова, содержала пункт о свободном выходе, который неизменно сохранялся во всех последующих советских Конституциях вплоть до распада страны.
Конечно, непосредственным автором этой идеи был не лично Стеклов, а Ленин, однако характерно, что бойкий одессит успел непосредственно отметиться сразу в двух документах, изменивших ход истории страны и отчасти и всего мира.
Впрочем, звезда Стеклова закатилась очень быстро. После смерти Ленина его быстро задвинули с высоких постов. В 20-е годы он руководил откровенно второстепенными изданиями и по большей части занимался историческими исследованиями.
В 1938 году Стеклов был арестован. В отличие от большинства старых большевиков ему сохранили жизнь. Давно отошедшего от политических дел пропагандиста по какой-то причине пощадили. Его обвинили только лишь в контрреволюционной агитации и хранении оружия (при обыске у него был найден револьвер). Впрочем, даже «мягкий» (по тем временам) 8-летний приговор был для 65-летнего Стеклова смертным. Его сокамерник Александр Ват позднее описал встречу с уже умиравшим старым революционером в своих мемуарах:
«Я спросил Стеклова о московских процессах. Как всех, меня издавна мучила загадка самооговоров. Я спросил Стеклова: были ли признания на московских процессах исторгнуты пытками? "Зачем пытки! — выкрикивал он. У всех у нас руки по локоть в крови, в г…! У всех, у всех без исключения. По локоть!" — эти слова я запомнил, верю, дословно, так я тогда содрогнулся. Неужто наша кровь была чище той, которую мы проливали без жалости и без колебаний? Никого из них и не нужно было пытать, у каждого перед глазами души стоял длинный список собственных преступлений и собственной подлости.
Он казался настолько лишенным тела, что напоминал мумию Рамсеса, запавшие глаза были приоткрыты, он тяжело бредил. Череп уже как у трупа, но еще человеческий. «Когда вернетесь в Польшу, опишите, как умирал старый Стеклов».
Впрочем, даже тогда Стеклов не оставлял надежд выбраться. За три месяца до смерти он писал Сталину:
«Мне осталось жить недолго — я обречен на то, чтобы испустить дух в темнице, в ужасных условиях заточения, и за что? Я уже страдаю четвертый год, семья моя разрушена. Чудный сын, ярый партиец, обесчещен и томится в колымской ссылке. Жене угрожает смерть от болезни и моральных потрясений. Неужели и при советской власти погибнет революционная семья, в которой я и моя жена отдали партии почти полвека, в которой сын начал работать с 12 лет. Этого не может и не должно быть. Отпустите меня, я закончу книги о Бакунине, Чернышевском и не буду заниматься политикой».
15 сентября 1941 года Стеклов умер в Саратовской тюрьме от дизентерии и истощения.
В хрущевские времена он был реабилитирован, однако в пантеон перворанговых революционеров ему не удалось вернуться. В его честь не называли улиц и кораблей, не выходили многотомные биографии из серии ЖЗЛ.
Одессит Нахамкис-Стеклов, стоявший у истоков советского государства, оказался позабыт.