https://ukraina.ru/20240423/1054654880.html
Девочкам не место на фронте. Нейропсихолог Светлана Колобова о ПТСР у военных, гражданских и военкоров
Девочкам не место на фронте. Нейропсихолог Светлана Колобова о ПТСР у военных, гражданских и военкоров - 23.04.2024 Украина.ру
Девочкам не место на фронте. Нейропсихолог Светлана Колобова о ПТСР у военных, гражданских и военкоров
Нейропсихолог Светлана Колобова о психологических трудностях у людей в прифронтовых регионах, о том, как влияют боевые действия на психику военкоров и журналистов, которые непосредственно войну не видят, но постоянно пишут о ней. Ну и о том, почему девочкам нежелательно становиться военными журналистами.
2024-04-23T17:21
2024-04-23T17:21
2024-04-23T17:21
донбасс
москва
военкор
сво
психология
великая отечественная война
журналисты
стресс
интервью
/html/head/meta[@name='og:title']/@content
/html/head/meta[@name='og:description']/@content
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e8/04/17/1054669605_0:0:720:405_1920x0_80_0_0_f80b70dfcadc95bfed60371a0ef92389.jpg
— Светлана, что такое нейропсихология?— Мы давно думаем над вопросом, как устроен наш мозг, как он заставляет нас принимать решения, как он связан с телом и вообще, что в нас первично — мы управляем мозгом, или мозг управляет нами. Нейропсихология как наука сформировалась еще во время Великой Отечественной войны, когда в госпиталях ряд ученых занимался исследованием боевых травм, контузий, ранений, в том числе черепно-мозговых. Эти исследования позволили, во-первых, выстроить саму науку нейропсихологию. С другой стороны, появились первые шаги формирования нейрореабилитации. Сегодня у нас в стране нейрореабилитация набирает обороты, и нейрореабилитологи работают, в том числе, с нашими комбатантами. Это большое подспорье для раненых бойцов после контузии или для людей, которые пережили ПТСР. И, собственно, в Мариупольский государственный университет меня пригласили читать курс по нейрореабилитации для студентов-психологов. Нейропсихологи сейчас работают чаще всего в поле детской нейрокоррекции, когда с помощью метода замещающего онтогенеза восстанавливают малышей, которые родились с особенностями развития, позволяя им к школьному возрасту восстановиться, наверстать какие-то моменты и уже пойти в школу готовыми переносить учебные нагрузки. Работают также с младшими школьниками, которые пошли, например, в школу недостаточно зрелыми. Вот это все, что в массе делают нейропсихологи. А я хочу зажечь студентов, чтобы они могли, работая и в домах престарелых, и с ранеными, и с мирными жителями, использовать наработки нейрореабилитации, не сводя нейропсихологию к нейрокоррекции детского возраста.— Как работает метод?— Это научно доказанная как метод система упражнений. И уникальность в том, что таким образом можно работать как с малышами, так и с пожилыми людьми, получая удивительные результаты. Я вела курс "Московского долголетия" как раз для пожилых людей, работала с людьми, которые пережили сильный стресс, как во время событий в прифронтовой зоне, с комбатантами, которые получили контузии, травмы, ранения. Это система физических упражнений, когда за счет зоны ближайшего развития вытягивается та зона мозга, которая находится в данный момент в дефиците.Классический пример — отец-основатель нейропсихологии Александр Романович Лурия работал с бойцом, у которого было тяжелейшее ранение затылочной области головного мозга и были потеряны очень многие функции. Парень был молодой, конечно же хотелось вернуть его в социум, к нормальной жизни. Александр Романович выяснил, что несмотря на то, была нарушена координация, нарушена память, человек сохранил возможность писать. У него сохранилось автоматическое письмо. Сначала он держал карандаш не очень твердо, но по мере занятий все лучше, лучше и лучше. И этот человек оставил воспоминания, обрывочные кусочки о своем ранении, о своей жизни, о том, как он восстанавливался. Дневник давал ему силы жить, он оставлял для потомков историю о воле человека, о жажде жизни. Представьте, он забыл таблицу умножения, но пытался учиться в техническом вузе. Он рассказывается историю о том, как мама просила его спуститься в подпол, принести банку огурцов. И он сначала вспоминал, что такое огурцы, но пока вспоминает, что такое огурцы, уже забывает, что именно у него просили.Он ходил на лекции общества "Знание" и рассказывает, что слушает, ему интересно, понимает, о чем речь, но собирается задать вопрос и мысль ускользает. Так что только благодаря занятиям, благодаря неустанным тренировкам, он все-таки получил возможность самостоятельно передвигаться по городу, выполнять какие-то простые функции, но к полноценной работе он, увы, вернуться так и не смог.Однако в наше время можно добиваться больших успехов. У меня есть друг, боец подразделения "Альфа", который в горячей точке получил сильнейшее ранение головного мозга, находился порядка полугода в коме. И сейчас этот человек ездит на машине, работает. Поэтому да, метод позволяет возвращать людей к нормальной жизни. И поэтому для Мариуполя очень важно, чтобы студенты получили инструментарий для работы с местными жителями и комбатантами.— Я так понимаю, Вы проводили ряд исследований. Расскажите о них.— Первое большое исследование было посвящено пожилым людям Донбасса. Были опрошены более 80 пожилых людей, примерно пополам мужчины и женщины. Затем была взята группа пожилых людей, которые проживают в Москве и Московской области. Было интересно сравнить уровень их жизнестойкости и те копинг-стратегии, которые они используют для преодоления стресса. Мы смотрели также уровень на тревожности. Нас удивило и даже восхитило, что уровень жизнестойкости у пожилых людей, которые проживают на прифронтовой территории, гораздо выше, чем у сходной группы, которая проживает в Москве и Московской области. Тогда мы провели психологические интервью с более чем 20 вопросами, которые были разработаны специально для того, чтобы выяснить, что дает этим людям силу.Оказалось, что чаще всего за помощью эти люди обращаются не к своим детям, а к соседям. Они очень не хотят обременять кого-то. Ведь не секрет, что люди среднего возраста в поисках работы из прифронтовых территорий уехали, а старики зачастую отказываются уезжать. Конечно, удивительно, как человек может оставаться в зоне риска, несмотря на все уговоры своих детей. Они категорически не хотят уезжать. И даже не потому, что огородик, хотя огородик во многом дает силы…— Это такой способ победить неопределенность будущего, занимаясь организованной и предсказуемой по результатам деятельностью?— Конечно, посадил картошку и смотришь, как она растет. Это такая привычная и предсказуемая организация жизни. Они знают, что будет — будет картошка, будут помидоры, все это надо собрать, законсервировать. Соответственно, это дает силы жить. И, кстати, интересно, что недавно мы обсуждали со студентами этот вопрос, и в ходе семинара пришли к мнению, что если человек даже на своем окне пытается что-то вырастить, уход за растениями позволяет совладать со стрессом, поскольку дает возможность в некоторой степени контролировать жизнь. А когда мы говорим о пожилых людях Донбасса, то говорим об экзистенциальной отважности этих людей. Они сами говорят, что надо просто жить как есть, в сегодняшнем дне. Проснулись — хорошо, поблагодарили Бога. Спать легли — спасибо, что этот день был. Казалось бы, это так просто и миллион раз проговорено, но в то же время это то, до чего люди дошли сами, то, что им реально дает силы.И еще интересный момент. В рамках исследования мы спросили: если бы вы получили волшебную палочку и смогли бы с ее помощью заглянуть в будущее, что бы вы захотели увидеть — будущее страны или будущее своей семьи? И 85% ответили — страны. Они ждали объединения, это было для них большой радостью. И это желание дожить придавало им сил.Есть такой необыкновенный человек — дядя Сеня из Зайцево. За его участком начинается линия фронта, постоянные обстрелы. Я спросила, почему он не уедет. А он говорит, понимаете, если я уеду, граница отодвинется. Они же ближе могут подойти, а меня не будет. Вот такое у обычного дядьки понимание своего места в истории. И таких людей на Донбассе огромное количество. У нас на слуху очень много героев, которые действительно совершают и будут совершать подвиги. Но вот эти неизвестные люди, старики в том числе, которых мы не знаем по именам, их там тысячи, и они остаются там и держат свой населенный пункт буквально собой, самим своим присутствием. Я думаю, что это истинный героизм.— А есть еще люди, которые приезжают на линию боевых действий, журналисты, военные корреспонденты. Вы с ними работаете?— Что касается военных журналистов, сейчас у нас есть удивительная возможность наблюдать, как формируется эта профессия. Несмотря на то, что есть учебники по военной журналистике, мы не очень хорошо себе представляем, как это работает. Мы провели большое исследование военных журналистов, которые, кстати, теперь не берут трубку, когда я звоню, с очередным вопросом, потому что я всех замучила. Исследование действительно было очень большим, в три этапа, с разными методиками, и ребятам спасибо за то, что истратили много времени отвечая на бесконечную череду вопросов.Нужно разделить журналистов, которые непосредственно работают в зоне конфликта, и тех, кто ежедневно сталкивается с травмирующим контентом в своей редакции. Вторые получают так называемый вторичный стресс, викарную травму, которая может иметь место из-за постоянного столкновения с тяжелым контентом. Их проблема в том, что они пропускают все сквозь себя, но, не являясь непосредственными участниками событий, не могут ни на что повлиять. Конечно, большая часть успешно адаптируется к экстремальной деятельности, потому что это часть профессии, а кто не адаптируется, тот уходит и это правильное решение.У военкоров ситуация сложнее. Украина ведет по ним прицельную стрельбу, поэтому наши военкоры надевают зеленые броники и зеленые каски, а не синие с надписью "пресса". Если ты появляешься в синем бронике, ты — мишень. Такого не было никогда в истории военной журналистики, чтобы по журналистам прицельно открывалась стрельба. Конечно же, это очень тяжело, и многие из тех, кто приехал в начале СВО работать военкорами, ощутив на себе вот весь этот ужас целенаправленной охоты, уже уехали. Остаются сильные, смелые, отважные, отчаянные.— Но им тоже надо как-то справляться со стрессом.— Они молодцы, у них уровень стресса показывает средние значения. Выручает юмор, и это прям такая мужская стратегия. Ребята как-то стараются пошутить над ситуациями, в которые попадают. Плюс, конечно же, у многих меняется отношение к религии — какие-то талисманчики там практически у каждого.Ну и дружба. Для ребят очень важна работа, их коллеги, то есть коллектив, в котором они работают. И я думаю, что поддержка редакции, напоминание, что их ценят за то, что они делают, — это большое подспорье. Положительная оценка от коллег, от руководства, от читателей, слушателей сильно поддерживает.И отдельный момент — это милосердие и желание помочь мирному населению. Мы все видим, как военкоры откладывают камеры, вытаскивая бабушек из подвалов, дают свой транспорт, чтобы вывести какие-то семьи до границы, сами оплачивают кому-то автобус, покупают на свои деньги гуманитарную помощь. Они выполняют функцию, которая не требуется от них, как от журналистов.— Это большой моральный вопрос, который давно встал перед журналистами в горячих точках. Вот ты видишь какую-то беду, ты ее снимаешь, потому что это твоя работа, но ты как бы отделен камерой от реальности, от человеческой беды.— Это большой вопрос этики. Был такой лауреат Пулитцеровской премии, журналист, который снимал умирающую от голода девочку в Судане и сидящего рядом с ней стервятника. Когда его спросили, а что потом случилось с девочкой, он не знал, просто сделал снимок. Мы не можем научить всех журналистов милосердию и доброте, это то, что идет у них изнутри. Это то, что им никто не говорил делать. Они помогают людям помимо своей работы, потому что иначе они не могут.— А женщины на войне?— Это отдельная история. Я долго расспрашивала девочек-военкоров, зачем они сюда приехали? Говорят, желание сопричастности, желание быть вовлеченной в исторический процесс. И да, наши девочки по отдельным показателям, по планированию своей деятельности, по умению быстро включиться в процесс, в чем-то превосходят молодых людей.Но я лично считаю, что девочки на линии фронта не должны работать. Вообще, в принципе. Поймите правильно, как у личностей, для этой деятельности у них есть все. И девочки, конечно, могут, сопротивляясь ежедневному стрессу, быть героями. Но вопрос в том, что будет дальше, как потом возвращаться в мирную жизнь, на семью, на редакционную рутину, которая может быть посвящена совершенно другой, кажущейся менее важной, теме. Для женщин это сложнее. И здесь очень большая ответственность редакций, которые должны оказать дружескую поддержку и психологическую помощь после возвращения с фронта.— Я думаю, что они справятся. А вы поможете им как профессионал.— Ну, кстати, сейчас огромное количество клинических психологов, которые проходят повышение квалификации, и это очень здорово. Правда тут есть такой момент, что на курсы идет кто угодно, поскольку тема ПТСР, тема комбатантов на слуху.Но я лично считаю, что не каждый психолог должен работать с такими травмами. Люди, которые приходят обучаться, должны проходить тщательный отбор: с одной стороны, по их психологическим характеристикам, а с другой стороны — по их гражданской способности выполнять эту работу. То есть, если человеку все равно, если он не является гражданином в душе, если он не является патриотом, не надо трогать этих людей. Просто это не та работа, которую им надо выполнять, есть и другие места, где можно с успехом себя применить. Наши военные журналисты — это люди, с новостей от которых начинается наше утро, они вошли в наши сердца, а потому к ним нужен особый подход.
https://ukraina.ru/20240124/1052856615.html
https://ukraina.ru/20240422/1054642342.html
https://ukraina.ru/20220922/1038977127.html
https://ukraina.ru/20240412/1054447816.html
донбасс
москва
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
2024
Павел Волков
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e7/04/1b/1045733135_363:5:900:542_100x100_80_0_0_8d075e3ad6071fd31d6365e213903de4.jpg
Павел Волков
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e7/04/1b/1045733135_363:5:900:542_100x100_80_0_0_8d075e3ad6071fd31d6365e213903de4.jpg
Новости
ru-RU
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
Павел Волков
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e7/04/1b/1045733135_363:5:900:542_100x100_80_0_0_8d075e3ad6071fd31d6365e213903de4.jpg
донбасс, москва, военкор, сво, психология, великая отечественная война, журналисты, стресс, интервью
— Светлана, что такое нейропсихология?
— Мы давно думаем над вопросом, как устроен наш мозг, как он заставляет нас принимать решения, как он связан с телом и вообще, что в нас первично — мы управляем мозгом, или мозг управляет нами. Нейропсихология как наука сформировалась еще во время Великой Отечественной войны, когда в госпиталях ряд ученых занимался исследованием боевых травм, контузий, ранений, в том числе черепно-мозговых.
Эти исследования позволили, во-первых, выстроить саму науку нейропсихологию. С другой стороны, появились первые шаги формирования нейрореабилитации. Сегодня у нас в стране нейрореабилитация набирает обороты, и нейрореабилитологи работают, в том числе, с нашими комбатантами. Это большое подспорье для раненых бойцов после контузии или для людей, которые пережили ПТСР. И, собственно, в Мариупольский государственный университет меня пригласили читать курс по нейрореабилитации для студентов-психологов.
Нейропсихологи сейчас работают чаще всего в поле детской нейрокоррекции, когда с помощью метода замещающего онтогенеза восстанавливают малышей, которые родились с особенностями развития, позволяя им к школьному возрасту восстановиться, наверстать какие-то моменты и уже пойти в школу готовыми переносить учебные нагрузки. Работают также с младшими школьниками, которые пошли, например, в школу недостаточно зрелыми. Вот это все, что в массе делают нейропсихологи.
А я хочу зажечь студентов, чтобы они могли, работая и в домах престарелых, и с ранеными, и с мирными жителями, использовать наработки нейрореабилитации, не сводя нейропсихологию к нейрокоррекции детского возраста.
— Это научно доказанная как метод система упражнений. И уникальность в том, что таким образом можно работать как с малышами, так и с пожилыми людьми, получая удивительные результаты. Я вела курс "Московского долголетия" как раз для пожилых людей, работала с людьми, которые пережили сильный стресс, как во время событий в прифронтовой зоне, с комбатантами, которые получили контузии, травмы, ранения. Это система физических упражнений, когда за счет зоны ближайшего развития вытягивается та зона мозга, которая находится в данный момент в дефиците.
Классический пример — отец-основатель нейропсихологии Александр Романович Лурия работал с бойцом, у которого было тяжелейшее ранение затылочной области головного мозга и были потеряны очень многие функции. Парень был молодой, конечно же хотелось вернуть его в социум, к нормальной жизни.
Александр Романович выяснил, что несмотря на то, была нарушена координация, нарушена память, человек сохранил возможность писать. У него сохранилось автоматическое письмо. Сначала он держал карандаш не очень твердо, но по мере занятий все лучше, лучше и лучше. И этот человек оставил воспоминания, обрывочные кусочки о своем ранении, о своей жизни, о том, как он восстанавливался.
Дневник давал ему силы жить, он оставлял для потомков историю о воле человека, о жажде жизни. Представьте, он забыл таблицу умножения, но пытался учиться в техническом вузе. Он рассказывается историю о том, как мама просила его спуститься в подпол, принести банку огурцов. И он сначала вспоминал, что такое огурцы, но пока вспоминает, что такое огурцы, уже забывает, что именно у него просили.
Он ходил на лекции общества "Знание" и рассказывает, что слушает, ему интересно, понимает, о чем речь, но собирается задать вопрос и мысль ускользает. Так что только благодаря занятиям, благодаря неустанным тренировкам, он все-таки получил возможность самостоятельно передвигаться по городу, выполнять какие-то простые функции, но к полноценной работе он, увы, вернуться так и не смог.
Однако в наше время можно добиваться больших успехов. У меня есть друг, боец подразделения "Альфа", который в горячей точке получил сильнейшее ранение головного мозга, находился порядка полугода в коме. И сейчас этот человек ездит на машине, работает. Поэтому да, метод позволяет возвращать людей к нормальной жизни. И поэтому для Мариуполя очень важно, чтобы студенты получили инструментарий для работы с местными жителями и комбатантами.
— Я так понимаю, Вы проводили ряд исследований. Расскажите о них.
— Первое большое исследование было посвящено пожилым людям Донбасса. Были опрошены более 80 пожилых людей, примерно пополам мужчины и женщины. Затем была взята группа пожилых людей, которые проживают в Москве и Московской области. Было интересно сравнить уровень их жизнестойкости и те копинг-стратегии, которые они используют для преодоления стресса. Мы смотрели также уровень на тревожности.
Нас удивило и даже восхитило, что уровень жизнестойкости у пожилых людей, которые проживают на прифронтовой территории, гораздо выше, чем у сходной группы, которая проживает в Москве и Московской области. Тогда мы провели психологические интервью с более чем 20 вопросами, которые были разработаны специально для того, чтобы выяснить, что дает этим людям силу.
Оказалось, что чаще всего за помощью эти люди обращаются не к своим детям, а к соседям. Они очень не хотят обременять кого-то. Ведь не секрет, что люди среднего возраста в поисках работы из прифронтовых территорий уехали, а старики зачастую отказываются уезжать. Конечно, удивительно, как человек может оставаться в зоне риска, несмотря на все уговоры своих детей. Они категорически не хотят уезжать. И даже не потому, что огородик, хотя огородик во многом дает силы…
— Это такой способ победить неопределенность будущего, занимаясь организованной и предсказуемой по результатам деятельностью?
— Конечно, посадил картошку и смотришь, как она растет. Это такая привычная и предсказуемая организация жизни. Они знают, что будет — будет картошка, будут помидоры, все это надо собрать, законсервировать. Соответственно, это дает силы жить.
И, кстати, интересно, что недавно мы обсуждали со студентами этот вопрос, и в ходе семинара пришли к мнению, что если человек даже на своем окне пытается что-то вырастить, уход за растениями позволяет совладать со стрессом, поскольку дает возможность в некоторой степени контролировать жизнь.
А когда мы говорим о пожилых людях Донбасса, то говорим об экзистенциальной отважности этих людей. Они сами говорят, что надо просто жить как есть, в сегодняшнем дне. Проснулись — хорошо, поблагодарили Бога. Спать легли — спасибо, что этот день был. Казалось бы, это так просто и миллион раз проговорено, но в то же время это то, до чего люди дошли сами, то, что им реально дает силы.
И еще интересный момент. В рамках исследования мы спросили: если бы вы получили волшебную палочку и смогли бы с ее помощью заглянуть в будущее, что бы вы захотели увидеть — будущее страны или будущее своей семьи? И 85% ответили — страны. Они ждали объединения, это было для них большой радостью. И это желание дожить придавало им сил.
Есть такой необыкновенный человек — дядя Сеня из Зайцево. За его участком начинается линия фронта, постоянные обстрелы. Я спросила, почему он не уедет. А он говорит, понимаете, если я уеду, граница отодвинется. Они же ближе могут подойти, а меня не будет. Вот такое у обычного дядьки понимание своего места в истории. И таких людей на Донбассе огромное количество.
У нас на слуху очень много героев, которые действительно совершают и будут совершать подвиги. Но вот эти неизвестные люди, старики в том числе, которых мы не знаем по именам, их там тысячи, и они остаются там и держат свой населенный пункт буквально собой, самим своим присутствием. Я думаю, что это истинный героизм.
— А есть еще люди, которые приезжают на линию боевых действий, журналисты, военные корреспонденты. Вы с ними работаете?
— Что касается военных журналистов, сейчас у нас есть удивительная возможность наблюдать, как формируется эта профессия. Несмотря на то, что есть учебники по военной журналистике, мы не очень хорошо себе представляем, как это работает.
Мы провели большое исследование военных журналистов, которые, кстати, теперь не берут трубку, когда я звоню, с очередным вопросом, потому что я всех замучила. Исследование действительно было очень большим, в три этапа, с разными методиками, и ребятам спасибо за то, что истратили много времени отвечая на бесконечную череду вопросов.
Нужно разделить журналистов, которые непосредственно работают в зоне конфликта, и тех, кто ежедневно сталкивается с травмирующим контентом в своей редакции. Вторые получают так называемый вторичный стресс, викарную травму, которая может иметь место из-за постоянного столкновения с тяжелым контентом. Их проблема в том, что они пропускают все сквозь себя, но, не являясь непосредственными участниками событий, не могут ни на что повлиять. Конечно, большая часть успешно адаптируется к экстремальной деятельности, потому что это часть профессии, а кто не адаптируется, тот уходит и это правильное решение.
У военкоров ситуация сложнее. Украина ведет по ним прицельную стрельбу, поэтому наши военкоры надевают зеленые броники и зеленые каски, а не синие с надписью "пресса". Если ты появляешься в синем бронике, ты — мишень. Такого не было никогда в истории военной журналистики, чтобы по журналистам прицельно открывалась стрельба.
Конечно же, это очень тяжело, и многие из тех, кто приехал в начале СВО работать военкорами, ощутив на себе вот весь этот ужас целенаправленной охоты, уже уехали. Остаются сильные, смелые, отважные, отчаянные.
— Но им тоже надо как-то справляться со стрессом.
— Они молодцы, у них уровень стресса показывает средние значения. Выручает юмор, и это прям такая мужская стратегия. Ребята как-то стараются пошутить над ситуациями, в которые попадают. Плюс, конечно же, у многих меняется отношение к религии — какие-то талисманчики там практически у каждого.
Ну и дружба. Для ребят очень важна работа, их коллеги, то есть коллектив, в котором они работают. И я думаю, что поддержка редакции, напоминание, что их ценят за то, что они делают, — это большое подспорье. Положительная оценка от коллег, от руководства, от читателей, слушателей сильно поддерживает.
И отдельный момент — это милосердие и желание помочь мирному населению. Мы все видим, как военкоры откладывают камеры, вытаскивая бабушек из подвалов, дают свой транспорт, чтобы вывести какие-то семьи до границы, сами оплачивают кому-то автобус, покупают на свои деньги гуманитарную помощь. Они выполняют функцию, которая не требуется от них, как от журналистов.
— Это большой моральный вопрос, который давно встал перед журналистами в горячих точках. Вот ты видишь какую-то беду, ты ее снимаешь, потому что это твоя работа, но ты как бы отделен камерой от реальности, от человеческой беды.
— Это большой вопрос этики. Был такой лауреат Пулитцеровской премии, журналист, который снимал умирающую от голода девочку в Судане и сидящего рядом с ней стервятника. Когда его спросили, а что потом случилось с девочкой, он не знал, просто сделал снимок. Мы не можем научить всех журналистов милосердию и доброте, это то, что идет у них изнутри. Это то, что им никто не говорил делать. Они помогают людям помимо своей работы, потому что иначе они не могут.
— Это отдельная история. Я долго расспрашивала девочек-военкоров, зачем они сюда приехали? Говорят, желание сопричастности, желание быть вовлеченной в исторический процесс. И да, наши девочки по отдельным показателям, по планированию своей деятельности, по умению быстро включиться в процесс, в чем-то превосходят молодых людей.
Но я лично считаю, что девочки на линии фронта не должны работать. Вообще, в принципе. Поймите правильно, как у личностей, для этой деятельности у них есть все. И девочки, конечно, могут, сопротивляясь ежедневному стрессу, быть героями. Но вопрос в том, что будет дальше, как потом возвращаться в мирную жизнь, на семью, на редакционную рутину, которая может быть посвящена совершенно другой, кажущейся менее важной, теме.
Для женщин это сложнее. И здесь очень большая ответственность редакций, которые должны оказать дружескую поддержку и психологическую помощь после возвращения с фронта.
— Я думаю, что они справятся. А вы поможете им как профессионал.
— Ну, кстати, сейчас огромное количество клинических психологов, которые проходят повышение квалификации, и это очень здорово. Правда тут есть такой момент, что на курсы идет кто угодно, поскольку тема ПТСР, тема комбатантов на слуху.
Но я лично считаю, что не каждый психолог должен работать с такими травмами. Люди, которые приходят обучаться, должны проходить тщательный отбор: с одной стороны, по их психологическим характеристикам, а с другой стороны — по их гражданской способности выполнять эту работу.
То есть, если человеку все равно, если он не является гражданином в душе, если он не является патриотом, не надо трогать этих людей. Просто это не та работа, которую им надо выполнять, есть и другие места, где можно с успехом себя применить. Наши военные журналисты — это люди, с новостей от которых начинается наше утро, они вошли в наши сердца, а потому к ним нужен особый подход.
