Об этом он рассказал в беседе с ведущей Татьяной Чугаенко после возвращения из командировки в ДНР.
- Роман, очень рада видеть тебя живым и здоровым, и это не просто дежурные слова, мы за тебя действительно переживали. Спрашивать о впечатлениях, наверное, не самый лучший вариант, но все-таки, ты там видел все своими глазами. С чем вернулся из ДНР?
— Я восемь лет почти регулярно нахожусь там. Первые четыре года фактически безвылазно, я же приехал туда еще в 2014-м, и впечатлений у меня хватает с тех пор.
Ситуация в республике ужесточилась, и значительно — по Горловке, по Ясиноватой, по Донецку, по Докучаевску применяются артиллерию, применяют «Грады», не говоря уже о более легких калибрах, минометах и прочем.
Страдает мирное население, как страдало все эти годы. Но сейчас ситуация напоминает самые горячие периоды 2014-2015 годов. К сожалению, для многих жителей Донбасса это стало обыденностью. На многие достаточно легкие прилеты, но, опять же, по местным меркам, люди просто не обращают внимания. И это очень опасно, потому что даже маленькая граната может убить, как, к сожалению, показали многие смерти.
Почти до центра города достреливает артиллерия. Я в репортаже говорил, и еще раз повторюсь — люди спрашивают: «Почему до сих пор стреляют по Донецку»? Потому что у нас с западного и северного направления стоят вооруженные силы Украины.
У них есть тяжелая артиллерия, и они находятся в местах, которые нельзя просто поражать крупнокалиберным оружием. Это тот же Авдеевский коксохимический завод — и это чревато экологической катастрофой, если вести ответный огонь по этому пункту.
Так и получается, что до сих пор работает артиллерия, до сих пор гибнут мирные жители, несмотря на спецоперацию… Основное направление сейчас, если говорить про ДНР — это юг, это Мариуполь и Волноваха.
- Ты постоянно освещал события, происходящие в ДНР-ЛНР. Некоторые из наших зрителей и читателей писали приблизительно так: «Да что вы там понимаете, вы сидите в теплой студии здесь, в Москве, вы пороху не нюхали, ничего не знаете, как вы можете вообще об этом говорить». Мне было очень больно читать эти комментарии. Каждому не ответишь, но, тем не менее, это абсолютно не так. Действительно, ты бывал там, и не раз, более того, тебе даже в плену у ВСУ довелось побывать. Об этом мы отдельно поговорим. Твой материал, вышедший несколько дней назад… Лично я, готовя его к эфиру, не могла сдержать слез. Можешь добавить то, чего мы не увидели?
— То, о чем не упоминается в сюжете — мы разминулись с этим обстрелом буквально на полторы минуты. Мы ехали снимать предыдущий обстрел, и проезжали через Шахтерскую площадь, где — в сюжете видно, что погибли двое мужчин.
Полторы минуты, как мы проехали это место, свернули на Киевский проспект с площади — и начался обстрел. Мы развернули машину, нырнули под мост и раздался сильнейший прилет, вероятно это был взрыв, который убил мужчин. Мы отъехали к центру города, переждали самую острую фазу и вернулись снимать последствия.
- В сюжете говорится о том, что убито двое, а потом выяснилось, что их больше.
— Всего в этот день погибло, если я правильно помню, четыре человека. К сожалению, дни смешались… Всего, когда я последний раз смотрел, было уже под тридцать погибших среди мирного населения. Обстрелы ужесточились и применяются самые тяжелые калибры, чего не было давно.
По количеству сбитых «Точек «У» над Донбассом можно сравнить масштаб и рамах боевых действий. Как говорят местные военные, силы, которые сконцентрированы возле Донецка, пытаются отстрелять весь боекомплект, используют все по максимуму. Причина, зачем — это было непонятно и восемь лет назад, и непонятно остается до сих пор.
По военным объектам — еще хоть как-то объяснимо, но на Шахтерской площади явно нет военных объектов, как их нет и возле роддома с больницей, где прилетало до этого, как их нет и в частном секторе Гладковки.
- Да, это очень больная тема. Я понимаю, что она больная для тебя тоже. Я в начале анонсировала, что мы поговорим о твоем опыте нахождения в плену. Если можешь — расскажи, пожалуйста. Я никогда об этом тебя подробно не спрашивала, не хотела бередить душевные раны, но, если готов — расскажи.
— Я тогда работал на киевский «112 канал», был специальным корреспондентом в Донецке. И мы с двумя коллегами поехали снимать лагерь беженцев в Ростовской области. Тогда граница — Амвросиевка, еще ряд территорий, находились под контролем ВСУ. Мы туда проехали абсолютно спокойно, пересекли границу, никаких проблем это не вызвало — украинские журналисты, работающие на украинский, немецкий и сербский канал — какие вопросы могут быть?
Лагерь для беженцев отсняли, с добровольцами поговорили в Ростове, и решили, к сожалению, вернуться тем же путем — это, наверное, стало ошибкой. На обратном пути — мы вечером возвращались — на блокпосту, на Амвросиевке, на кресте (Поклонный крест в Амвросиевке — Ред.) у нас проверили документы. Мы остановили машину, (военные — Ред.) увидели планшет, включили, уточнили.
Посмотрели, что люди с техникой едут, и в этот раз заинтересовались посмотреть, что там. Увидели пресс-конференцию Стрелкова, увидели у ребят интервью с добровольцами на записях. Рассказывал доброволец про участие в боях за Саур-Могилу и про оставленные украинские позиции. Там описывалось, что на позициях находили шприцы с наркотиками, алкоголь — соответственно, нас заподозрили, что мы очерняем украинскую армию, и это, видимо, было нашей задачей, по мнению тербата «Кривбасс», который нас задержал.
Они нас задержали до выяснения. Вначале обращались довольно сносно, потом пошел какой-то трэш. Перевезли под Старобешево на свою базу, устроили допрос, связали руки, завязали глаза — уже по полной прессовали.
Пытались добиться, зачем мы очерняем украинскую армию. Мы, правда, этого не делали, но это им было все равно. Видимо думали, что мы работали на Россию.
Бог им судья. Передали батальону «Днепр-1». Отвезли нас под Волноваху, это 2 августа было, День десантника. К их чести, нас никто не попытался побить при транспортировке. Подходил пьяный: «О, пленные сепары, дайте я их побью!», но никто ему сделать этого не дал.
Нас конвоировали вместе с гражданскими людьми, у которых отжали машины на блокпосту «Правого сектора»*, как я, пообщавшись, узнал. Это были люди, мы на их машинах ехали в Днепропетровскую базу «Днепра» впоследствии, — они перегоняли машины из Мариуполя в Днепропетровск. Их остановили на блокпосту, сказали, что машины у них ворованные, машины отобрали, самих избили, порезали. Благодаря нашему плену получилось их вытащить и вернуть в семьи, в чем, наверное, главный успех этого мероприятия.
- Сколько времени ты в плену пробыл?
— Около недели. Поднялась слишком большая шумиха в прессе, дошло уже до знакомых коллег из Европарламента, этот вопрос начали поднимать на таком уровне, и не придумали ничего лучше по итогу. То есть, какое-то время мы находились на базе под Днепропетровском «Днепра-1».
Обращались по-разному. Справедливости ради — были нормальные. Были совсем невменяемые националисты, крайней степени, но люди разные.
- А потом тебя повезли на расстрел?
— Потом нам вечером с коллегами сказали, что — «сегодня вечером вопрос с вами закроют». Мы легли спать, нас ночью подорвали, кинули в кузов грузопикапа, насколько я понимаю. Мы втроем лежали в кузове. Отвезли. Меня первым вывели из машины — руки связаны, глаза завязаны. Спросили: «Жить хочешь»?— «Кто ж не хочет»! — «Снимай штаны, трусы, ползи»!
Снял. Пополз. Два выстрела над головой — или холостые, или в воздух. И все — машина уезжает. Коллеги думали, что меня расстреляли. Там и остался. Потом прошел через два поселка, мало скрываясь вначале. Вышел уже к людям, ближе к рассвету, там женщина коров пасла. Созвонился с родными, за мной выехала машина. Потом созвонился с редакцией, и ко мне уже приехали СБУшники — сидели, охраняли, пока за мной не приехали, не забрали.
Никаких уголовных дел — и заявления были поданы, но никто по этому поводу не был арестован, никто не был задержан, все нормально, это в рамках обычной жизни на Украине образца 2014-2022 годов.
- Потом ты вынужден был уехать в Россию, теперь ты наш коллега, работаешь в редакции «Украина.ру», ездишь в горячие точки, показываешь всё то, что там происходит. Что произошло с людьми? Что произошло 8 лет назад, и что происходит сейчас? У меня складывается стойкое ощущение, что некоторые просто сошли с ума. Как это можно объяснить?
— С моей точки зрения, все довольно банально, и от этого — тем страшнее. Как я уже сказал, многие дончане за восемь лет просто привыкли к обстрелам, и точно то же произошло с другими людьми.
То есть, привыкли — что где-то есть регион, где убивают людей. Он, в их сознании, настолько же далек, насколько далека и Африка какая-нибудь, как далека трагедия в Ливии, как Сирия… Там убивают людей, ну да, есть знакомые, им можно позвонить, посочувствовать. Ты позвонил, посочувствовал, мол, мы соболезнуем, что вас убивают, и пошел заниматься своими делами, варить борщ.
И так продолжалось все восемь лет. Трагедию Донбасса никто не замечал. Расцвет национализма на Украине никто не замечал. Как сейчас пишут: «Нас не надо ни от кого спасать, здесь нет никаких националистов». Ну а я, как и многие другие наши с тобой коллеги, видимо бежал от мифических, выдуманных людей сюда, и бежал от мифической, выдуманной, несуществующей угрозы.
И эти люди восемь лет ничего не замечали, а сейчас, когда это коснулось непосредственно их… Они не столь подготовлены, как дончане. Даже те, кто возил гуманитарку в Донецк, даже те, кто достаточно близко знал о проблемах региона, все-таки одно дело, когда ты приезжаешь к людям в разбитый дом, привозишь им помощь, а другое дело, когда снаряды прилетают рядом с твоим домом. Это две совершенно разные вещи.
И вот не выдержало сознание. У людей нет понимания того, что за все эти восемь лет, за все восемь лет непонимания, за все восемь лет отсутствия мирных акций, за все восемь лет боли Донбасса — сейчас приходится расплачиваться, к сожалению, как обычно, не самым причастным людям. Тот же хаос, та же трагедия Харькова, трагедия Киева — это все следствия действий власти. Следствие переворота, следствие Майдана, следствие националистической политики.
Эти слова для кого-то могут показаться кощунственными, но восемь лет Донбасс жил именно так из-за всего этого, и сейчас наступает, я надеюсь, завершающий этап, и последний шаг перед миром.
- Очень хочется верить и надеяться на то, что это действительно последний шаг к миру. Донецк для меня регион не чужой, я считаю этот город своей второй родиной, в свое время я жила в Донецке. Конечно же, я поддерживала Донецк даже не с 2014 года, а с Майдана 2004, когда впервые стали говорить о том, что на Донбассе живут «не такие» люди, и их интеллектуальный уровень весьма низок, там все уголовники — ты это тоже все прекрасно знаешь. Тогда стали называть Донбасс «Даунбассом» и т.п. Я с тех пор Донецк и этот регион поддерживала и продолжаю это делать до сих пор.
На днях я опубликовала пост в фейсбуке, сейчас сеть работает с перебоями, но мне это удалось сделать. Я говорила о том, что я против войны, война — это ужасно, но, друзья — я обращалась к жителям Украины — у нас война идет уже восемь лет, и пора обратить внимание, никто из вас публично не заявлял о том, что надо это прекращать. В лучшем случае — было сочувствие и не более. Меня, конечно, прокляла половина Украины, в том числе люди, которые были, в моем представлении, адекватными, но — на проблемы Донбасса им, как раньше, было плевать, так и сейчас плевать. Более того, некоторые стали говорить, что я повторяю кремлевские нарративы — «где ж вы были восемь лет». Я писала абсолютно искренне, думаю, если бы у тебя было время, ты точно также бы об этом написал.
— У меня первый пост за долгое время в фейсбуке был, я приехал посмотреть признание республик, то, как миротворцы выйдут на границы. Пообщался с людьми — первый день, первое утро после признания. Какие они все были радостные, что теперь не будут стрелять, теперь по городу не будет работать тяжелая артиллерия и «Грады», и что, наконец, наступит мир!
Я очень этому радовался, люди очень этому радовались, и, соответственно, спустя несколько дней после того, как мир так и не наступил, количество гневных комментариев (под постом — Ред.) тоже весьма зашкаливало.
Я поддержу слова многих, кто говорит «нет войне», просто мое «нет войне» звучит уже восемь лет и отличается очень сильно от этого новоявленного «нет войне».
Однозначно — нет войне! Я против того, чтобы гибли дети, старики, беззащитные, чтоб гибли животные.
Поддержу, однозначно. Нет войне! И надеюсь, что все это скоро закончится. Могу пожелать тем, кто сейчас находится в тяжелой ситуации — беречь себя, своих близких, помогать по возможности друг другу и не терять человечность. Это самое главное и самое сложное в этой ситуации.
* Деятельность организации признана экстремистской, запрещена в РФ
