Такие деньги, и он ни при чем?
Нестор Махно, по всей видимости, был человеком искренним. Этот степной кондотьер, нанимавшийся периодически к красным в качестве вспомогательного Наполеона Юга России, еще на царской каторге заслужил от товарищей по несчастью прозвище Скромный, и оно было ему к лицу.
Остались бесчисленные свидетельства того, как равнодушно относился «батька» к материальным благам, которые для него (и большинства его соратников) были всего лишь топливом для борьбы. Но ведь не все на свете бессребреники, не все жили и боролись за идею. Потому нашлось немало людей, которым трудно было поверить, что налет махновцев на Мариуполь, ставший по сути громадным «эксом», после которого из государственного банка было вынесено несколько миллионов рублей, никак не обогатил лично Нестора Ивановича.
Среди кладоискателей прошлого и нынешнего века считается аксиомой, что лихой атаман накопил немалые средства, которые по замечательной русской привычке имел обыкновение держать не в ассигнациях, а в звонкой монете, достоинством не ниже николаевского империала. Как же — ведь все русские атаманы именно так и поступали.
Реальные клады
Единственный большой клад батьки Махно был найден где-то под Запорожьем еще в далеком 1923 году, когда сам обладатель ордена Красного Знамени №4 шил тапочки на продажу в темном парижском подвале и, по меткому замечанию Остапа Бендера, находил утешение в пошлой пословице "бедность — не порок".
Были ли другие клады? Было ли вообще "золото Махно", подобное пресловутому "золоту партии"? Современные кладоискатели безапелляционно заявляют: было! Его, дескать, не могло не быть, грабил же как человек! С размахом «гулял» — от Тавриды до Старобельска, от Лозовой до Мариуполя. Не может быть, чтобы он всё промотал! Надо искать. Некто, называющий себя последним потомком Махно, со своей стороны уверен, что золото, нажитое его предком грабежами, давно преспокойно лежит в японских банках.
Почему японских, правда, не поясняет. Надо полагать, страна Ниппон в его географических представлениях — настоящий край света, где удобней всего прятать сокровища от нескромных взоров.
Сомнительный Старобельск
Есть еще одна точка зрения. Якобы легендарный юзовский анархист Лева Задов, в качестве адъютанта последовавший с Махно за кордон, обменял спрятанные клады в свое время на свободу и высокое положение в системе ОГПУ-НКВД.
Часть современных искателей махновских кладов на интернет-форумах соглашается — да, мог Задов так поступить, но не мог же он знать обо всех кладах. А Нестор Иванович, дескать, их столько оставил, что только успевай лопатой махать.
Тут есть несколько любопытных зацепок. Во-первых, стоустая молва давно называет местом самого вероятного хранения махновских богатств городишко Старобельск на территории ЛНР, где батька Нестор будто бы намеревался создать новую анархическую республику взамен утраченной гуляйпольской. Там-то и копают наиболее усердно много лет современные Джоны Сильверы и Джимы Хокинсы.
Кстати, Лева Задов, конечно, был в Старобельске с Махно. Медведеву те места тоже хорошо известны. Он там руководил ЧК, и ему же принадлежит замечательная фраза о тех местах того времени (1920 г.): "Советская власть в Старобельском уезде существует на расстоянии выстрела из орудия бронепоезда".
А вот Донецк интересен
Ну и что? Всё это забавные совпадения, делать из которых выводы нельзя. Никакие. А вот насчет Юзовки, которая в год ареста Левы Задова Дмитрием Медведевым стала городом Сталино, а еще через 37 лет — Донецком, можно поговорить подробнее. Ибо след мифического махновского золота обнаруживается и в нашей столице шахтерского края. След не менее мутный и смутный, чем старобельский или там гуляйпольский. Но след, который почему-то упорно затушевывается и краеведами, и официальной исторической наукой, и даже теми частными лицами, которые некогда автору помогли увериться в том, что не все чисто в этой истории.
С географической точки зрения бывшая Юзовка (Сталино и Донецк) располагалась в те времена просто идеально для стратегических планов Махно. Почти посредине между родными для батьки местами и крайней точкой его территориальных притязаний — Старобельском.
Гений этого места так распорядился его судьбой, что практически никто из тех джентльменов, которые обращали на него внимание, не мог сделать правильных выводов из этнической, социальной, экономической и культурной парадигмы будущей столицы шахтерского края. Как-то само собой всегда разумелось, что пролетарский характер Юзовки не располагает к неорганизованной деятельности. Еще бы, ведь первый президент Криворожско-Донецкой республики Сергеев и по сей день втолковывает посетившим его монумент на Святых горах: "Зрелище неорганизованных масс для меня невыносимо!" Какая уж тут анархия!
Идеологическая сущность юзовского гегемона всем рисовалась абсолютно однозначной — монолит, рожденный побеждать в классовых боях на стороне РКП(б). Он и побеждал, конечно, в этих самых классовых боях, но порой не на той стороне. Сегодня мы знаем, что шахтерские полки воевали не только в "железных" донецких дивизиях, но и во вполне белых дроздовских соединениях. В великом множестве горняки, металлурги, химики, железнодорожники были рассеяны по различным бандам и бандочкам, об этом убедительно писал в своей «России, кровью умытой» Артём Весёлый. Не побрезговали и махновской повстанческой армией. Или вам пример профессионального рабочего Задова недостаточно убедителен?
А как махновцы хранили деньги?
Тут мы подходим к тому, что партизанский характер действий повстанцев батьки Махно рождал у его соратников партизанский же менталитет. Быт банды хорошо изучен в специальных исследованиях (заказанных, кстати, еще ОГПУ в 20-е годы). Он был весьма непритязателен, и естественно, что все было на виду. В том числе и казна. Так называемая казна. Источник тех самых несметных богатств, ушедших в неуловимые клады.
Пожалуй, первым, кто описал махновскую казну, был Алексей Толстой. Сделал он это в 1924 году в романе "Ибикус, или похождения Невзорова". "Красный граф" водил дружбу с чекистами, обеспечившими его возвращение в Советскую Россию из эмиграции двумя годами раньше, поэтому есть все основания предполагать хорошее знание предмета Алексеем Николаевичем. Вспомним, как герой романа Невзоров попал к атаману Ангелу (под этим именем выведен Махно):
"Семен Иванович сделался бухгалтером при разбойничьей казне. В тот же день его посадили на тачанку, рядом с двумя дюжими казаками и кованым сундуком, набитым деньгами и золотом, и опять — атаман в кресле на ковре впереди, за ним пятьдесят троек — залились в степь".
Вот из этого кованого сундука и платилось за все — оружие, продовольствие, информацию. Оттуда брались деньги на оплату войска. Странно было бы думать, что банду можно держать исключительно «на проценте» — сколько награбишь, мол, все твое. Нет, деньги выдавались время от времени из казны. И господа разбойнички умели их сплавить в один момент. Толстой и об этом написал:
«…атаманцы, рослые, широкие, почерневшие от непогоды и спирта, — в тех самых шинелях и картузах, в которых еще так недавно угрюмо шагали по Невскому под вой флейт, — шли на фронт, на убой, — те самые, знакомые, бородатые, сидят теперь у телег на войлочных кошмах под осенними звездами. Режутся в карты, в девятку, кидают толстыми пачками деньги».
Байки о махновском золоте
Надо помнить еще, что банды Махно не были единым телом, они делились на воинские подразделения — полки, батальоны, роты и батареи. В лучшие времена были у Махно и бронепоезда. Все они держались на общем интересе, на крестьянской идеологии борьбы за волю и землю. Но, конечно же, до дисциплины регулярной армии было далеко. Дезертирство в годы Гражданской войны было обычным делом во всех лагерях — и у белых, и у красных и у зеленых.
Во второй половине 1919 года армия Махно серьезно потеряла в численности не только в боях, но и после боев. Многие мужички разбегались по селам, многие юзовские рабочие возвращались к своему кайлу и лопате. С собой из банды несли они все, что "накопили непосильным трудом". Понятно, что вчерашние работники ножа и топора старались понадежней спрятать золотишко от нескромных взглядов соседей и Советской власти.
Но что-то в этом все-таки было
Известный донецкий журналист Юрий Минин вспоминал когда-то со слов своего отца, ветерана донецкого уголовного розыска, что в 60-е годы, когда Донецк стал активно сносить ряды старых халуп, чтобы построить кварталы современного жилья, во множестве стали находить небольшие клады. То при сносе старого дома кубышка с серебряными монетами царской чеканки появится на свет божий, то пионеры на развалинах старой кроватной фабрики найдут сверток с золотыми кружочками, кои так любил идейный борец за денежные знаки Остап Бендер. И не менее идейный борец с государственным строем Нестор Иванович Махно.
Но вот что насторожило, удивило тогда наблюдательных участковых и оперов, которым порой приходилось заниматься "дарами земли донецкой". Во-первых, многие дела по находкам таких кладов почему-то забирали себе немногословные пареньки с красными книжечками, на которых золотом светилось "КГБ СССР", а во вторых, тот факт, что большинство находок из числа крупных приходились на три донецких географических пункта.
Для начала это Ларинка с соседней Александровкой, потом поселок бывшей шахты "Ветка", ну и наконец — частный сектор у Кальмиуса от нынешнего проспекта Дзержинского и южнее. К тому времени кто там только не жил, но предание сохранило факт того, что от Юза и до самой коллективизации здесь обитало большое количество еврейских ремесленников и рабочих. Тех самых, из которых в свое время вышел, и приснопамятный Лева Задов. Что совсем неудивительно, ведь в те годы Юзовка при всей своей индустриальности была самым, если можно так сказать, еврейским городом Юга России — каждый пятый житель был евреем.
Когда полк был рассеян в боях с красными, предок вернулся в Юзовку, прихватив с собой часть казны. Поставил крепкую хату, а в фундамент положил остатки казны. Самое интересное, что дом снесли в 70-х, но клада не нашли. Только четыре золотых николаевских империала — по одному в каждом из четырех «венцов». Тот милиционер был уверен, что по Донецку гуляет несколько махновских «кладов» — остатков денежного довольствия крестьянской армии.
Золото растворилось в народе
Возможно, так оно и было. Да и не только в Донецке, а и в Мариуполе, Волновахе, Запорожье и Мелитополе, Луганске, Славянске, Родаково, Старобельске — везде, где прошелся анархическим вихрем со своими тачанками батька Махно. Огромная казна, а она скорей всего была не одна, распалась на множество мешочков, ящичков, кисетов, поясов, патронных сумок, саквояжей, в которых наиболее предприимчивые и нечистоплотные из махновцев унесли свою часть добычи по родным палестинам. Закопали они их или пустили в оборот, купив вещи и дома, бог весть. Да только человеческая жадность вкупе с человеческим же романтизмом не желает мириться с этим простым выводом. И копает, копает, копает.
