«Все запреты и ограничения на использование русского языка (и других языков) основываются на фейковых правовых нормах, которые были юридически ничтожны еще в момент их принятия. Дело в том, что при расхождении норм национального закона и международного договора Украины действуют нормы международного договора. 23 мая 2003 года Украина ратифицировала Европейскую хартию региональных языков или языков меньшинств (Закон № 802-IV). Согласно данному международному договору, ратифицированному Украиной, государство Украина предоставило региональный статус русскому и еще 12 языкам. И носители этих языков получили такие права:
В сфере образования (ст. 8 Хартии):
— в дошкольном образовании полностью или в существенной части предусмотрено предоставление образования на региональном языке по крайней мере детям из тех семей, которые этого пожелают (подпункт a(iii) пункта 1);
— то же в начальном, среднем и профессионально-техническом образовании плюс возможность изучения регионального языка как составной части учебной программы (подпункты b(iv), c(iv), d(iv) пункта 1)».
Далее, перечислив всё, что даёт Хартия в каждой сфере, депутат призвал к «массовому обращению всех, кто попал под языковые репрессии, в суды (которые предсказуемо откажут им в исках) с последующим переносом дела в Европейский суд по правам человека». Эта идея популярна среди защитников русского языка на Украине, в том числе в контексте упрёков политиков из лагеря оппозиции.
Этих политиков и впрямь есть за что ругать. Но всё же, может ли ЕСПЧ стать архимедовым рычагом в защите русских школ?
Сначала уясним, что именно говорит о них Хартия, то есть как выглядит соответствующий подпункт относительно среднего образования:
«c (iv), применять одну из мер, предусмотренных в подпунктах i—iii выше, по крайней мере до тех учеников, которые сами, или в соответствующих случаях семьи которых, этого желают и количество которых считается для этого достаточным».
Ну а подпункты, на которые этот подпункт ссылается, звучат так:
«c) i) предусмотреть возможность предоставления среднего образования на соответствующих региональных языках или языках меньшинств; или
ii) предусмотреть возможность предоставления существенной части среднего образования на соответствующих региональных языках или языках меньшинств; или
iii) предусмотреть в рамках системы среднего образования преподавание соответствующих региональных языков или языков меньшинств как составную часть учебной программы».
Вообще-то и логично, и демократично, чтобы подпункт с (iii) касался языков мало распространённых, на которых объективно невозможно обеспечить курс школьного образования, например, для Украины это будет белорусский, гагаузский или идиш. А для русского языка, как и венгерского в Закарпатье или румынского в Буковине, логичными были бы обязательства по подпункту c (i), то есть закреплённое в ратификации Хартии право на образование на соответствующем языке.
Но украинский закон ратифицирован для всех языков одинаково. Несмотря на то что обычно государства с похожей языковой ситуацией учитывали в ратификационных законах реальную распространённость тех или иных языков. Так, в Словакии и Румынии права наиболее распространённого регионального языка, венгерского, защищены лучше, чем права украинского и других языков.
Некоторые государства, например Германия, для одного и того же языка установили различный режим в различных частях страны в зависимости от его распространения. (Аналогичная логика применялась и в языковом законе Колесниченко—Кивалова, и в первом варианте закона о ратификации Хартии, который в 2000-м был зарублен в КС, ибо его не предлагал президент).
На практике эта ратификация долго не приводила к тому, чтобы под предлогом борьбы с дискриминацией статус русского языка сравняли со статусом гагаузского. Статус одного языка в образовании соответствовал пункту c (i), а другого — пункту с (iii). Но это происходило исключительно в силу недостаточной агрессивности украинизации.
Тем не менее, как видно из текста украинского закона о ратификации Хартии, её буквальным выполнением будет и ведение всего курса среднего образования на русском языке, и смешанный школьный курс, где существенная часть программы читается на русском языке. И, наконец, чтение русского языка как отдельного предмета учебной программы.
Подчеркнём, что тот самый подпункт c (iv) допускает применять «одну из мер», предусмотренных в подпунктах выше, а не все меры, предусмотренные там. То есть существует возможность преподавать русский язык для желающих, значит, закон об образовании не нарушает Хартии.
Можно допустить, что изощрённый юрист может всё же ухватиться за текст ратификационного закона и пытаться доказать, что он всё-таки обязывает Киев предоставлять среднее образование на русском языке, и в итоге дело дойдёт до ЕСПЧ. Ну и что?
Она звучит так: «Пользование правами и свободами, признанными в настоящей Конвенции, должно быть обеспечено без какой бы то ни было дискриминации по признаку пола, расы, цвета кожи, языка, религии, политических или иных убеждений, национального или социального происхождения, принадлежности к национальным меньшинствам, имущественного положения, рождения или по любым иным признакам».
Но речь ведь не о дискриминации вообще, а о дискриминации в «пользовании правами и свободами, признанными в настоящей Конвенции», а в ней нет такого права — на образование. Есть, правда, право на свободу выражения мнений (статья 10), и нарушение этой статьи можно пытаться оспорить в суде в случае с языковым законодательством относительно СМИ. Но поскольку речь идет именно о среднем образовании, ЕСПЧ, на наш взгляд, имеет основания не принять дело о русских школах к рассмотрению, ссылаясь на неподсудность ему данного вопроса.
Но, допустим, он решит такое дело рассматривать. Тогда, касаясь вопроса Европейской хартии, ЕСПЧ наверняка учтёт мнение Венецианской комиссии, а она его как раз высказывала в заключении о 7-й статье закона «Об образовании» ещё в 2017 году. Там в пункте 86 говорилось: «На первый взгляд статья 7 Закона об образовании соответствует обязательствам Украины по статье 14.2 Рамочной конвенции (Совета Европы о защите нацменьшинств. — П.С.), позволяющей сторонам выбирать либо образование на языке меньшинства, либо преподавание этого языка и языковой Хартии (Статья 8, подпункты 1 a (iii), 1 b (iv) и 1 c (iv), поскольку Украина выбрала менее требовательный вариант обязательств в ратификационных инструментах… На уровне средней школы Украина будет продолжать как минимум обеспечивать изучение всех региональных языков или языков меньшинств как неотъемлемой части учебной программы».
И почему ЕСПЧ должен идти дальше рекомендаций Венецианской комиссии, а не остановиться на её первом взгляде? Ведь речь идет об органе, давно показавшем своё политическое лицо. Лучше всего оно видно в вердикте 2010 года по делу Василия Кононова — советского партизана, которого латвийский суд приговорил к тюремному заключению за бандитизм и военные преступления, совершенные в мае 1944-го. Тогда Кононов командовал партизанской группой, расстрелявшей на месте 9 коллаборантов, которые навели немецких оккупантов на партизанский отряд.
А согласно пункту 204 приговора Большой палаты ЕСПЧ, партизаны должны были вести себя так: «Если предположить, что гражданские лица, принимавшие участие во враждебных действиях, при этом нарушали законы войны (например, совершали измену, передавая информацию германской военной администрации), они за такие акты должны были подвергнуться аресту и справедливому суду и наказанию со стороны военных или гражданских судебных властей, а их массовая бессудная казнь противоречила законам и обычаям войны».
И на фоне этого наглого абсурда ЕСПЧ никак не могло бы выделиться его решение о том, что украинский закон об образовании ему не подсуден, или о том, что Украина никак не нарушает Европейской хартии.
Кстати, дело Кононова рассматривалось в этом суде 6 лет. За это время Украина вполне может изменить закон о ратификации Европейской хартии, предусмотрев относительно среднего образования обязательства по пункту с (iii) вместо с (iv). Тогда вопрос о нарушениях Хартии окончательно отпадёт. Ну а сам этот документ такие поправки позволяет.
Да, есть основания сомневаться в благоприятном исходе дела, ибо этому препятствуют 3 обстоятельства: специфика украинской ратификации Хартии, специфика подсудности ЕСПЧ и политические интересы европейцев. Будет хорошо, если мы ошибаемся. Но отрицательный результат в данном случае был бы также полезен.
Он помог бы разрушить картину мира, давно популярную в среде интеллигентных защитников русского языка на Украине, но, на наш сегодняшний взгляд, ошибочную. Дескать, гуманитарные проблемы Украины — это сугубо следствие влияния примитивных националистов, тогда как надо лишь по-настоящему усвоить просвещённые европейские ценности и правозащитные принципы, и всё решится по справедливости.
Действительно, эти ценности и принципы помогают решить ряд проблем (и псевдопроблем) не только венгерского языка в Словакии, но и, скажем, ЛГБТ и всех возможных гендеров. Но, похоже, к русскому языку эти ценности и принципы не имеют практического отношения. И в случае с русскими школами на Украине мы имеем как раз пример их реализации, а не прихоть националистов.
