- Андрей Валентинович, президент Мирзиёев подписал указ «О мерах по дальнейшему развитию узбекского языка и совершенствованию языковой политики в стране». Не приведет ли такое «усовершенствование» к перегибам, которые были на Украине и в странах Балтии?
— В Узбекистане в силу значительного за годы независимости сокращения носителей русского языка эта проблема не имеет серьезного влияния на общественные настроения. Там сейчас основными носителями русского языка являются русскоговорящие узбеки, владеющее русским языком городское население, средние слои, малый/средний бизнес, отчасти интеллигенция (но не гуманитарная, а техническая, гуманитарная там давно говорит и пишет только по-узбекски).
На мой взгляд, эти принимаемые меры вполне оправданны. Дело в том, что к узбекскому языку в обществе широко распространено отношение как к низкому языку, на котором разговаривают кишлачники. По сути там есть два языка: высокий литературный, на котором говорят более-менее благополучные в социальном-плане граждане, и все остальные, живущие в сельской местности или маленьких городах.
Это не литературный язык. Фактически это узбекский пиджин. И чем дальше от Ташкента или Самарканда, тем заметнее эта разница. И на такой язык многие смотрят свысока и считают, что необходимо внедрять в массы нормальное знание нормального языка.
- Какова там ситуация с русским языком?
— С русским языком ситуация выглядит достаточно стабильной. Там его знают и учат люди, которые используют его в бизнесе, повседневной деятельности. В городах очень распространено обучение детей, где есть для этого возможности, курсы, спецшколы с русским языком как иностранным, либо с русскими классами. Потому что при получении такого образования можно попасть в российские вузы, сдать ЕГЭ и так далее.
Люди заранее пытаются ориентировать своих детей на получение российского образования, потому что на зарубежное денег нет (а если брать степень владения населения английским языком, то это вообще какие-то десятые доли процента). Если ребенок не учился в школе с русским языком, то детей в старших классах стараются засунуть на какие-то курсы и нанимают репетиторов.
Если брать ташкентскую интеллигенцию, то сейчас самой востребованной и высокооплачиваемой профессией является преподавание именно русского языка (не французского или немецкого). Специалисты нарасхват, и цены задираются из года в год, особенно в период подготовки к вступительным экзаменам. Это то, что касается молодого поколения.
- То есть проблема недостаточного знания языка начинает исправляться?
— Поскольку русский в средних школах в большинстве своем не преподается, с детства юношество уже достаточно плохо знает русский язык. Чем дальше от Ташкента, тем труднее найти молодого человека, который поймет тебя, когда ты заговоришь с ним на русском языке. Правда, если ты заговоришь с ним по-английски, он тоже не поймет.
Для людей, которые жили в советское время, нынешняя ситуация смотрится диковато. Но это характерно для всей Центральной Азии. Такая же ситуация наблюдается и в Таджикистане, где русский язык тоже преподается постольку поскольку.
Так как Узбекистан дает основную массу трудовых мигрантов (в среднем по 2 млн, это больше, чем из всех постсоветских республик), и не имеет преференций в отличие от Киргизии, которая входит в ЕАЭС, узбекам приходится учить русский язык. Что называется, жизнь заставляет. Так что нынешние постановления идут параллельно ситуации с русским языком.
- Как вы полагаете, чем все же закончится эта затея Мирзиёева?
— Узбекский язык за последние три десятилетия существенно деградировал в части лексики, фонетики и методики преподавания. По сравнению с преподаванием узбекского языка в позднем СССР видно, что утрачены некоторые спецификации. Да и вообще образование во всем центральноазиатском регионе деградировало, пошло по пути сокращения, упрощения и оптимизации.
Все эти непродуманные шаги с латинизацией привели к тому, что большое количество молодежи (а большинство населения Узбекистана — люди до 35 лет) получили мало информации в школе. Сказалась также образовательная реформа, когда колледжи то сливали, то разъединяли, пытались создать собственную систему профессионального образования по типу советской школы. Много экспериментировали, но так получилось, что выросло полуграмотное население.
То, что сейчас Мирзиёев спохватился, свидетельствует о понимании им, что разговорный узбекский рискует превратиться в упрощенный диалект. С другой стороны, это пас в сторону национально озабоченной интеллигенции, которая всегда национально озабочена, болеет за родной язык и родную литературу и за эту профессиональную болезнь получает зарплаты, премии и должности. Наверняка под это будут создаваться комиссии, бюджеты, все это будет творчески оплачиваться. Все как обычно.
- Одна из версий перехода среднеазиатских стран на латиницу связана с тем, что они хотят идти в сторону Турции. Насколько там распространены идеи пантюркизма?
— Не слишком они там распространены. У нас, видимо, из-за Нагорного Карабаха везде пытаются найти турецкий след, где он есть, и где его нет. Да, в первые годы суверенитета, еще при Тургуте Озале, у них был медовый месяц. Каримов тогда везде говорил о том, что он будет строить турецкую модель. Но это продлилось все очень недолго.
Потом отношения испортились, потом в Турцию бежал Мухаммад Салих. Это известнейший диссидент, который, как ни странно жил, Каримов так и не смог его достать, и он продолжает активно обличать все пороки современного Узбекистана теперь уже при Мирзиёеве. Но дело даже не в Салихе и не в том, что туда сбежали еще несколько десятков диссидентов.
Дело в том, что Турция возомнила себя старшим братом, а Каримов такие вещи на дух не переносил. Так что первая любовь перешла в глухую взаимную неприязнь. И сейчас страны находятся на этапе восстановления отношений. Мирзиёев ввел Узбекистан в тюркский союз, у Эрдогана по этому поводу были большие именины сердца.
Но это все делается в рамках узбекской многовекторности, когда одной ногой мы шагаем в ЕАЭС, другой — в тюркский союз, третьей — в США, а четвертой — в Китай. И все это примерно одинаково. Поэтому никаких особых реверансов в сторону Турции у Узбекистана нет.
- В экономическом плане тоже нет чего-то особенного?
— В чем сейчас заинтересованность Узбекистана? В деньгах, в кредитах, инвестициях. А турецкая экономика даже в сравнении с российской экономикой не слишком впечатляющая, не говоря уже о Китае или Евросоюзе. Что они могут дать? Деньги? Не могут они много дать, несмотря на обещания. А обещают они давно, еще с начала 90-х годов.
Доля турецкого бизнеса и товарооборот с Узбекистаном даже в первую десятку еле-еле вползает. Сейчас в силу общего снижения экономических параметров, по итогам этого года, для Турции это будет хорошо. Крупных проектов турки в Узбекистане не имели и не имеют, в отличие от Туркмении. Ничего существенного турецкие компании там не производили, в отличие от российских, японских или китайских.
В прагматическом смысле от Турции ничего не получишь. Рассчитывать на прибыль, главное, на что опирается Ташкент во внешней политике, бессмысленно. Да, это один из региональных центров силы, но не более, чем Япония или Южная Корея, которые имеют серьезные позиции в ряде экономических ниш, которых нет у Турции.
В политическом смысле часть интеллигенции разделяет эти пантюркистские идеи. Но, во-первых, это все несерьезно. Эти люди не имеют доступа к рычагам государственного управления. Во-вторых, пантюркизм в Центральной Азии сейчас в принципе непопулярен. Если бы за пантюркистскими идеями шли ресурсы, тогда это было бы популярно. Но там идет постоянная апелляция к исторической общности и культурным корням, которые на хлеб не намажешь.
У тех же ваххабитских и салафистских идей гораздо больше потенциал, больше сторонников, и опасности намного больше, чем разговоров об общих корнях.
- Может ли Узбекистан в политико-экономическом плане потеснить Казахстан в борьбе за пост неформального лидера Средней Азии?
— Коллеги из Казахстана в последний год очень активно эту тему катают. Появилось немало алармистских прогнозов относительно того, как уверенно развивается Узбекистан, как он скоро нас догонит и перегонит. Теоретически этого нельзя исключать. Просто сейчас Узбекистан модная среднеазиатская страна для инвесторов. Во всяком случае так было до коронакризиса. Потому что это был последний нераздербаненный кусок советской экономики.
Там не было приватизации, там крупная собственность была в руках у государства. И Каримов строил узбекскую модель именно как государственно-капиталистическую. А Мирзиёев, понимая, что подобное развитие ведет к тупику и кончится плохо, сразу же анонсировал именно экономические реформы. Там о либерализации режима мечтают только отдельные грантоеды, которые ни на что не влияют.
Значительные шаги в валютно-финансовой, налоговой и таможенной сферах уже сделаны. Вступление Узбекистана в ЕАЭС пока в качестве наблюдателя — это тоже шаг в направлении новых инвестиций, новых технологий и нового рынка для узбекского бизнеса и экономики. Вся внешняя политика Узбекистана подчинена идее о том, чтобы привлечь как можно больше внешних ресурсов для экономического рывка.
Но потенциал есть, и нерастащенные куски советской экономики, которые можно приватизировать, многих привлекали и привлекают. Интерес крупных корпораций из-за вирусов никуда не исчез и после вируса останется. В ближайшее пятилетие в Узбекистане должна начаться мощнейшая приватизация. Там уже шаги в этом направлении делаются, но это пробные варианты.
Сейчас ВВП Узбекистана по итогам прошлого года недотягивает до 60 млрд долларов. ВВП Казахстана в 2,5 раза больше. Узбекистану еще долго-долго догонять казахов. Но если казахи будут стагнировать в силу разных причин, этот процесс ускорится.
- Насколько стабилен Узбекистан с точки зрения внутренней политики?
— В Узбекистане политическая модель смотрится достаточно стабильной и прочной. У Мирзиёева десяток спокойных лет, думаю, будет. По сравнению с остальными лидерами региона, он сейчас самый прочно сидящий во власти лидер. У всех остальных что-то не в порядке или с возрастом, или с экономикой, или с социальной сферой.
Ну и система в общем-то сохраняется. Каримов выстроил достаточно жесткую систему государственного управления. Да, узбекские эксперты могут часами говорить об этих изъянах, но если сравнивать ее с тем же Казахстаном, который в экономическом отношении является лидером региона, политически эта модель более эффективна.
Другое дело, что и вызовов хватает. Афганистан рядом, исламисты, молодое население, безработица. Там же в среднем за год население увеличивается на 500-700 тысяч человек. Куда его девать? Если из-за карантина не наладится проблема с трудовой миграцией, то всех их надо будет устраивать дома, а столько рабочих мест даже на бумаге приписать не получится. Вот это должно больше всего беспокоить и Мирзиёева, и Арипова, и всех остальных ответственных за экономический блок Узбекистана. Текущие проблемы есть, они носят серьезный характер.
Суммируя все вышесказанное, потенциал у Ташкента есть, но узбекская экономика в 2,5 раза меньше казахской, и им нужно постараться, чтобы догнать казахов. Либо, повторюсь, казахам нужно активнее деградировать.
- Недавно был запущен первый грузовой поезд из китайской провинции Хэбэй в Ташкент. Насколько Узбекистан менее зависим от Пекина по сравнению с остальными своими соседями?
— Если говорить о процентном соотношении, то у Узбекистана минимальный уровень долгов. Каримов принципиально старался не брать китайских денег. Но сейчас отношение к китайскому бизнесу лучше. Насколько я понимаю, узбеки активно пытаются встроиться в китайский проект «Один пояс — один путь» и стать одним из элементов будущей гигантской торгово-логистической инфраструктуры из Китая в Европу.
Но есть географические ограничители, которые не обойдешь. Узбекистан не граничит с Китаем. Отчасти это плохо, отчасти это хорошо. Потому что такой синофобии, как у киргизов, казахов и частично у таджиков, в Узбекистане нет. Тут, конечно, США еще работать и работать. Китай для Узбекистана близкая страна, но он отделен от него барьером других государств, у него самый низкий объем внешних долгов.
Китай очень активно обхаживает узбеков в силу последних тенденций, но сейчас все обхаживают узбеков. Поэтому угрозы для себя Ташкент со стороны Китая не видит, а видит потенциальные возможности. Но для того чтобы использовать эти возможности, нужно много денег, времени и ресурсов.
Например, проект прямой железной дороги Китай — Кыргызстан — Узбекистан (ККУЖД) обсуждается уже 25 лет. В прошлом году что-то вроде как сдвинулось после того, как ряд российских компаний, включая РЖД, проявили заинтересованность. Тогда оптимизм фонтанировал, особенно в Киргизии. Но вы видите, что сейчас в Киргизии происходит? Им явно не до железных дорог. И так постоянно — то вирус, то восстание, то еще-что-нибудь.
Для реализации крупнейшего логистического проекта, который мог бы в разы нарастить товарооборот между Китаем и Узбекистаном, дело никак не доходит. Может быть, в следующем году дойдет.
- Вы упомянули пресловутую узбекскую многовекторность. А если говорить совсем однозначно, то Узбекистан предпринимает больше антироссийских шагов или пророссийских?
— Смотря как их оценивать. Например, там за последний год несколько человек осудили по обвинению в шпионаже. Причем все говорили, что эти товарищи якобы работали на Россию. Я некоторых из этих людей лично знаю и очень переживаю за их судьбу. Это антироссийский шаг? Как посмотреть. К этому же относятся некоторые заявления людей прозападных взглядов из правительства и Мажлиса о том, что нужно развивать сотрудничество с США, а не с Россией.
Но если в целом оценивать российско-узбекские отношения в экономическом и военно-политическом плане, видно, что плюсов больше. По итогам уходящего года у нас наверняка будет зафиксирован максимальный товарооборот за последние 10 лет. Вопрос в том, стакан наполовину полон или на половину пуст. Я считаю, что больше позитивных моментов.
Если говорить о вступлении в ЕАЭС в качестве наблюдателя, то многими на Западе это было воспринято крайне негативно, и в Узбекистане знали, что так будет, и они понимают, что идут на определенный риск. По большому счету, это крупная победа российской дипломатии в регионе за последние 5 лет, которую вполне можно сравнивать с победой в Киргизии, когда мы помогли американцам собрать вещички и убраться из центра транзитных перевозок. Да, это было суверенное решение суверенного Бишкека, но в самом Кыргызстане многие говорили, что именно Россия поспособствовала принятию такого решения. Победы есть.
Да, хотелось бы большего, но надо смотреть на вещи трезво. Россия сейчас не может превратить Узбекистан в своего сателлита со 100%-ной политической лояльностью. Такого мы не можем добиться даже от признанных или непризнанных государств, которые существуют только благодаря российской поддержке. А Узбекистан — это один из лидеров Средней Азии по демографии, военному потенциалу и многим другим параметрам.
Если выйдет на уровень принятия окончательного решения и реализации вопрос между «Росатомом» и узбекской стороной относительно строительства АЭС, то это тоже очень серьезный прорыв. И Узбекистан будет лидировать в регионе по развитости энергетического комплекса. Несмотря на всю деградацию, у страны есть научный потенциал. Многое от советского времени осталось.
У страны есть геополитический потенциал. По сути Ташкент является для Афганистана одним из значимых партнеров, одним из серьезных региональных игроков. Узбекистан, в отличие от своих соседей, в некоторой степени влияет на ситуацию в Афганистане, как игроки первой лиги: Россия, Китай, США. Узбекское влияние через диаспору, через наработанные контакты, через экономическое давление меньше, чем у Штатов. Но оно самостоятельно. Если казахи покупают геополитическое влияние путем проведения помпезных мероприятий вроде саммита ОБСЕ, то узбеки пытаются участвовать путем решения афганской проблемы. Каждому свое.
