А это понимание необходимо, поскольку для тысяч пропавших без вести и умерших в плену эта история до сих пор не закончена.
То, что случилось после боев в районе Бердичева, хорошо известно, поэтому пройдем по нему пунктиром.
Дважды остатки истрепанных армий генералов Ивана Музыченко и Павла Понеделина, выдавливаемые танковыми частями немцев на юго-восток, выходили из клещей, контратакуя под Козятином, Гайсином, Монастырищем.
16 июля поступила директива фронта об отводе войск на рубеж Ширмовка, Калиновка, Литин, Винниковцы. К 1 августа грузовики без бензина, артиллерия без снарядов, полевые госпиталя, штабы и сильно поредевшие полки в окружении. С севера и востока, за рекой Синюхой, были танки 1-й танковой группы Клейста. Южнее Голованевска перед 17 армией противника спешно отходила наша 18-я армия.
В телеграмме в штаб фронта 5 августа 1941 г. генерал-майор Понеделин сообщал:
«Борьба идет в радиусе трех километров, центр — Подвысокое, в бою все. "Пятачок" простреливается со всех сторон. Противник беспрерывно бомбит, 4 самолета сбили. Бьют артиллерия и минометы, ожидаем атаки танков. Задание — продержаться до вечера, ночью идем на штурм. Войска ведут себя геройски. Прошу помочь — ударить нам навстречу».
Но бить было некому — уже вовсю шла оборона Киева, а до начала боев за Днепропетровск оставалась всего неделя.
А вот шанс прорваться был, и свою роль в трагедии сыграла позиция командующего Южным фронтом генерала Ивана Тюленева.
Еще 1 августа он получил донесение Военсовета двух армий про полное их окружение, отсутствие боеприпасов и топлива, но в высокомерно-бюрократической манере счел его «паническим», о чем не преминул доложить в Ставку, трусливо перекладывая ответственность на нижестоящих командиров.
Упреки в растерянности и медлительности в адрес Понеделина, выполнявшего обязанности командующего группой войск, после войны лягут в основу обвинения в измене.
Хотя именно Тюленев, не понимавший обстановки и, по мнению Сталина, «деморализованный», получивший «в нагрузку» стремительно тающие в боях и не имеющие нормальной связи войска, сначала приказал прорываться в сторону основных сил 1-й танковой группы противника, угробив людей. А 4 августа он разрешил прорыв на юг, в сторону Первомайска, уже занятого немцами, в голую степь.
Сам Тюленев войну благополучно пережил и даже получил звание Героя Советского Союза.
Впрочем, не стоит делать перекос и в пользу предвзятости.
В разгроме остатков 6-й и 12-й армий не последнюю роль сыграл личный конфликт и конкуренция между двумя генералами, всего год назад командовавшими дивизией, а теперь не сумевшими отказаться от амбиций ради общего дела. Неприязнь возникла после приказа Ставки объединить остатки двух армий в «группу Понеделина», чего Музыченко не принял. Все это только усилило неразбериху и дезорганизацию войск.
Порой обороняющиеся части не знали, кто их ближайший сосед, а ставший знаменитым благодаря поэту Евгению Долматовскому лес Зелёная брама военные не смогли использовать правильно, хотя он являлся естественными воротами для выхода из котла.
Сам же Понеделин не прорывался геройски на танке, как гласит легенда, а вышел на немецкий громкоговоритель с интендантской ротой, где все построились в шеренгу и ждали, пока придут грузовики. Сдаваться он вышел со своим подчиненным, командиром 13-го стрелкового корпуса генерал-майором Николаем Кирилловым, а о судьбе Музыченко узнал только на допросе. И, как следует из его текста, был удивлен, поскольку «между обеими армиями в течение прошедших дней не было никакой связи».
Музыченко же, судя по известным фотографиям, тоже не был ранен, и вообще плененные генералы выглядели вполне прилично — в отличие от тех, кто выходил из котла с боями, по ночам переползая огороды, а днем прячась по кустам и в кронах деревьев.
Таких было немало.
Цифра вышедших из окружения до сих пор спорна, но согласно справке, составленной начальником тыла фронта, личного состава вернулось в строй 10 961 человек, машин — 1015, подвод — 600. В конце документа стоит приписка «выход людей этих армий группами и одиночками продолжается».
Были такие, кто ушел к партизанам или примкнул к подпольщикам, как командир взвода 99-го кавалерийского полка лейтенант Семен Рындюк, повешенный карателями в Гайсине в 1942-м. Были те, кто продолжал яростно драться уже когда и котел не существовал, прежде всего бойцы частей НКВД.
Кстати, одна из популярных историй про «150 пограничных псов, порвавших полк фашистов» тоже отсюда, из-под Умани. Только было их около полусотни — вместе с пограничниками Коломыйской комендатуры, прикрывавшими штаб стрелкового корпуса у с. Легедзино.
Как описывает это в книге «Быль, ставшая легендой» Александр Фуки, двадцать пять проводников служебных собак во главе со старшим лейтенантом Дмитрием Егоровым и младшим политруком Виктором Хазиковым находились в рощице вместе с овчарками, каждый держал несколько псов.
В критический момент боя пограничники, уже не имевшие других возможностей держать удар, спустили собак, погибших в последней яростной атаке. Конечно, про порванный полк говорить приятней. Но честнее говорить правду.
Тем более что о случившемся в котле, а затем в «Уманской яме» у нас слишком долго предпочитали молчать. А упомянутое произведение Долматовского, единственное в своем роде, является во многих местах чистой фантастикой.
Неслучайно, по свидетельству секретаря отдела пропаганды Новоархангельского райкома КПУ тов. Яблонского, Евгений Аронович чудом не получил в морду от бывшего командира 141-й стрелковой дивизии 37 стрелкового корпуса генерал-майора Якова Тонконогова.
«Ты как меня изобразил в своей книге? Порхающей бабочкой? По-твоему, я бросил управление войсками и вместе с тобой шел в штыковую атаку?
Долматовский попытался встать со стула, но Тонконогов его не отпускал, держа за лацканы.
— Я тебя, гад, живым отсюда не выпущу!» — так живописал секретарь сцену дома у генерала, куда гости прибыли за уточнениями о делах давно минувших дней.
Наверняка пребывание в плену не улучшило характер Тонконогова, а он такой был не один, и об этом тоже не очень принято распространяться.
А ведь кроме всем известных Музыченко, Кириллова и Понеделина в плен также попали, в частности, командир 8-го стрелкового корпуса Михаил Снегов, командир 16-го механизированного корпуса Александр Соколов, его начальник штаба полковник Леонид Берлин и начальник оперативного отдела майор Шевченко, командир 80-й дивизии генерал-майор Василий Прохоров, командир 44-й горнострелковой дивизии им. Щорса генерал-майор Семен Ткаченко, командир 58-й горнострелковой дивизии генерал-майор Николай Прошкин, командир 192-й горнострелковой дивизии Петр Привалов, командир 240-ой моторизованной дивизии полковник Иван Горбенко (хотя дивизия прорвалась и была переформирована в стрелковую), командир 139-й стрелковой дивизии полковник Николай Логинов, командир 49-го стрелкового корпуса Сергей Огурцов.
Последний — мужчина не робкого десятка, из плена бежал и погиб в октябре 1942 года в партизанском бою на территории Польши.
Еще ряд старших офицеров и генералов погибли или пропали без вести. Так, считался канувшим в неизвестность начальник разведки 37-го стрелкового корпуса майор Александр Бединский, пока его внук, потратив огромные усилия, не нашел последнюю запись о судьбе деда, переданного во франкфуртское гестапо осенью 1944 года.
О таких людях ничего не пишут, как мало интересуются и судьбой тех, кто стал узниками немецкого армейского сборно-пересыльного пункта 17-й полевой армии (с января 1942 г. до октября 1943 г. — шталаг 349), известного как «Уманская яма».
Это был один из первых лагерей военнопленных на территории Украины, где люди с первых же дней хлебнули лиха — никто заниматься устройством их быта не собирался. За солдатские жизни продолжали сражаться только военврачи и фельдшеры, оказавшиеся в числе пленных. Уже в середине августа группа врачей обратилась к коменданту с просьбой обустроить для раненых и больных отдельную территорию за пределами сборно-пересыльного пункта.
Так один за другим в Умани появились три лазарета.
Конечно, они мало были похожи на больницу и люди мерли как мухи, изнемогая не столько от ран, сколько от голода, вшей, заморозков. Но это было уже что-то. А главное, те герои, имена которых толком не известны, составляли списки умерших, закладывая их в бутылках в ямы с трупами. Благодаря стараниям честных врачей через многие годы удалось составить Книгу памяти шталага 349, впрочем, тоже далеко не полную.
До сих пор не вскрыты ямы с умершими на территории знаменитого дендропарка «Софиевка». Не удалось установить количество и персоналии красноармейцев, погибших с августа по декабрь 1941 года в «яме», погибших в шталаге в 1942-43 годах.
Да и сам Уманский котел, несмотря на многолетние раскопки, начавшиеся еще при оккупации, требует тщательного изучения. До сих пор здесь лежат незахороненные (или захороненные кое-как) останки воинов, погибших в безнадежных контратаках или от артиллерийского огня — основные потери с обеих сторон были именно от него.
Известная поисковая поговорка гласит «выбитых мест не бывает». Порядка 30 тысяч человек сложили голову в диком хаосе, царившем здесь летом сорок первого. Еще два раза по столько же попало в плен.
Все это — малоизвестная, едва очерченная история, изучать которую куда сложнее, чем пересказывать сводки немецких историков и ветеранские воспоминания из Уманского краеведческого музея. Но и гораздо важнее.
