Действительно ли издевались на съемках над младенцами, что вообще представлял из себя процесс создания этого скандального фильма, как создавалась на нем атмосфера «альтернативного СССР», Украине.ру рассказал один из участников съемок.
«По предварительной информации, несовершеннолетним, вероятно из числа детей-сирот, группой лиц в процессе кинопроизводства могли быть причинены физическая боль или моральное страдание. Кроме того, из обнародованных кадров фильма следует, что видео, из которого получены эти изображения, может иметь признаки произведения, пропагандирующей культ насилия и жестокости или дискриминации», — говорится в официальном сообщении прокуратуры Харьковской области.
Изданию Украина.ру удалось пообщаться с Дмитрием Румянцевым, участвовавшим в съемках фильма «Дау» (в том числе в упомянутых выше сценах с опытами на младенцах), который подробно рассказал обо всем, что видел на съемочной площадке.
- Начну с того вопроса, как и когда вы вообще попали на съемки «Дау»? Ведь вы не профессиональный актер. Чем мотивировал это приглашение режиссер и как он описывал свою концепцию, чего хотел от участников съемок?
— В сентябре 2011 года со мной в Москве связалась одна девушка, которая пригласила меня в проект. Как потом выяснилось, это была помощница режиссера «Дау» Ильи Хржановского. Сперва я скептически отнёсся к этой идее — идее моего участия, потому что я не актёр. Но когда она мне показала несколько альбомов с фотографиями со съёмок, я был очень впечатлён и решил, что должен это увидеть своими глазами.
Меня сперва пригласили в Харьков на, так сказать, ознакомительную экскурсию. Я приехал на день и меня подробно ввели в суть проекта, провели многочасовую экскурсию по Объекту — так они называли Институт. Потом я очень долго общался с Ильей Хржановским. Говорили как о самом проекте, так и об общефилософских, так скажем, проблемах. Хржановский объяснил свою концепцию так — он приглашает непрофессионалов, но предлагает им в кадре заниматься примерно тем же, чем они занимаются в жизни, и тем самым снимается проблема актёрского непрофессионализма. Кроме того, многие люди буквально месяцами жили на Объекте и для них это, собственно, становилось уже частью жизни. Они не играли, а просто жили.
По первому впечатлению Объект и его обитатели меня поразил, но также я отметил, что от всего происходит некое неявное психологическое давление. Сложно это чувство объяснить. Ну как бы всё выстроено таким образом, чтобы находящийся внутри Объекта человек ощущал нечто вроде присмотра Большого Брата. Декорации впечатляющие, но мрачные. Участники проекта — довольно странные. Ну и умирающий Ландау. Меня пригласили участвовать в эпизодах последних дней жизни Ландау в 1968 году. В целом, поскольку я человек рисковый, я решил сняться. Я снимался несколько дней в начале октября 2011 года. Правда, оставаться на ночь на Объекте я отказался. Весь день проводил на Объекте, а на ночь уходил в гостиницу.
- Какие в целом у вас впечатления от съемочного процесса? Насколько адекватным казался он и режиссер в частности? Там надо было следовать сценарию или свободно импровизировать?
— Общие впечатления от съёмочного процесса — необычно. В кино ведь как, есть сценарий, актёры учат свои роли, потом идёт съёмка каждого эпизода, «Камера, мотор, эпизод такой-то, дубль такой-то» ну и т.п. На проекте «Дау» этого ничего не было. Ты просто находился на Объекте и в какой-то момент тебя могли куда-то пригласить, скажем, на партийное собрание. Это собрание проходило по всем канонам, без дураков, что называется. Никто не играл, всё по-настоящему.
А в какой-то момент в помещение могла войти съёмочная группа — оператор и два его помощника. Все в чёрном. Они начинали снимать. При этом участники их как бы не замечали. У меня до этого было немало съёмок в разных телепрограммах и документальных фильмах для телевидения, даже для иностранного. Поэтому для меня это была довольно естественная ситуация — ты занят своим делом, но появляются какие-то репортёры, которые тебя снимают, но тебя это не отвлекает, ты их не замечаешь.
В общем, съемки «Дау» я бы сравнил именно со съёмками телепередачи. Дополнительную схожесть с телевидением добавляло и отсутствие чёткого сценария. При этом нельзя сказать, что это была полная импровизация. Предварительно я с Ильей и его помощницами проговаривал некоторые аспекты того, что будет происходить. Также мы продумывали мою легенду. Правда, так до конца и не придумали, кто же я такой в этом институте. Остановились на легенде, что я начальник секретного отдела КГБ, который занимается исследованием бывших нацистских опытов, но в институте я себя выдаю за представителя некоего статистического управления. При этом в момент непосредственно съемок была полная импровизация. Опять же, как в телевидении. Ты мог говорить что хочешь, вести себя как хочешь.
Было только одно ограничение — ты должен был говорить и вообще вести себя, как житель СССР того периода, в котором снимался. Для этого перед тем, как войти на Объект, тебя полностью переодевали — вплоть до трусов, давали читать большой объём новостных материалов того периода (для меня это был 1968 год). То есть некое погружение было.
Насколько адекватным казался Илья Хржановский? Вполне адекватным. Мы с ним долго обсуждали разные темы, с кино или Ландау непосредственно не связанные. Мне он показался умным и интересным человеком.
- Насколько вам, как жившему в СССР человеку, показалась реалистичной реконструкция советского быта на съемках фильма? Тем более, вы ведете в "Живом Журнале" блог germanych, где много критически разбираете как раз советский быт.
— Я родился в 1965 году. А снимался в эпизодах, которые происходят в 1968 году. Конечно, 1968 год я особо не помню. Но в целом у меня было ощущение аутентичности. Как мне говорил на первой экскурсии один из помощников Хржановского — «у нас есть декорации, но нет реквизита». Это значит, что там всё функционально. Нигде на Объекте нельзя было бы найти какого-то элемента, про который можно сказать: «Это просто повесили для картинки». Там всё было «работающее». И лаборатории, и квартиры, и буфет.
Больше всего своей аутентичностью меня поразил именно буфет. Во-первых, перед входом на объект мне выдали советские рубли. Это были, конечно, не настоящие деньги тех лет, но напечатаны были очень хорошо. Советские рубли-то я помню. В буфете буфетчица вела себя как типовая советская буфетчица, ел я типовую советскую еду. Там ведь начальник цеха декорации очень следил, чтобы в каждом году всё соответствовало тому году. Поэтому, например, хотя спички использовались современные, но лежали они в коробках с этикетками того времени. Крупы, например, были в коробках того времени.
Вообще, у Хржановского и его команды была какая-то повышенная требовательность вот ко всем этим мелким деталям. На мой взгляд это правильно. Ибо как раз мелкие детали создают атмосферу времени, а вовсе не грандиозные здания или танки. При этом, однако, это был не СССР. Вернее, не тот СССР, который мы помним.
Мне Хржановский сразу сказал, что его Институт — это «СССР, которого не было». То есть некий альтернативный СССР, которым он мог бы быть. Как бы это объяснить? Ну вот в фильме «Назад в будущее», во второй части, есть такая коллизия — герои из будущего возвращаются в свой 1985 год, а там всё не так. Вроде как бы всё по деталям как было, а в целом — совершено всё иначе. Произошло некое альтернативное развитие истории и герои вернулись не в свой 1985 года, а в альтернативный 1985 год. Вот примерно также и с «СССР» в проекте «Дау». И там много было вещей, который точно не могли присутствовать в реальном советском институте. Ну, скажем, руки, торчащие из стены Института. Мебель в квартирах была несколько странноватой, порой даже сами комнаты, которые не имели прямых углов. То есть это был такой как бы квази-СССР. И Хржановский намеренно создал эту реальность альтернативного СССР.
- Пресловутые издевательства над детьми. Приходилось ли вам их видеть или слышать описания от участников? Действительно ли там издевались над детьми?
— Сразу скажу, что никаких издевательств не было. Но это известная история, в кино всё кажется куда более драматичным, чем на самом деле. Скажем, помните эпизод из «17 мгновений весны», в котором гестаповец, не имея возможности пытать радистку Кэт, начинает у неё на глазах издеваться над её ребёнком, раздевает ребёнка догола, кладёт перед открытым окном, откуда врывается холодный ветер, ребёнок орёт благим матом, радистка теряет сознание от этого ужаса. Тяжёлая сцена. Но что же, вы думаете, что на съёмочной площадке в самом деле ребёнок лежал на холодном ветру, над ребёнком в самом деле издевались? Это полная ерунда.
Я участвовал в съёмках сцены с т.н. «опытами над младенцами». По сюжету мизансцена была такая. Сперва с директором института я обсуждаю исследования нацистов в направлении создания сверхчеловека, а потом по его приглашению наблюдаю за опытом над стимуляцией мозга младенцев. Опыт проводит некий американский профессор — его играл, к слову, настоящий американский нейрофизиолог, профессор Джим Фэллон, весьма интересный человек. Ну и по ходу опыта этот профессор и его ассистенты объясняют мне суть эксперимента.
Как проходила съёмка? Мне в общих чертах было заранее известно, что это будет за эксперимент. Нас всех — кто имел право посещать эксперименты в Институте — пригласили в лабораторию. Какое-то время мы там ожидали, потом двери открылись и ввезли младенцев. Не скрою, я бы несколько шокирован тем, что их ввезли не в обычных люльках или в чём там ввозят младенцев, а в клетке. Всего было четыре младенца. Один из них, насколько помню, имел симптомы болезни Дауна, а один, как мне пояснили, был ребёнком родителей-алкоголиков.
Младенцев раздевали по одному, потом заносили в специальные стеклянные кубы больших размеров, в которых и происходил сам «опыт». На головы младенцев надевали некие шапочки с тянущимися от них проводами. По легенде — это были устройства, при помощи которых слабыми токами стимулировать определённые очаги коры головного мозга, которые отвечают за вызывания чувства удовольствия. То есть даже по легенде эксперимента младенцам должны были причинять не страдание, а, наоборот, удовольствие. Младенцев сопровождало несколько нянечек или медсестёр, которые делали все манипуляции очень бережно. В стеклянных кубах был тёплый воздух.
В самом ли деле в этих «шапочках» был какой-то ток? Этого я не знаю. Сильно сомневаюсь. Младенцы, конечно, плакали. Однако один младенец, которого поместили в такой куб, вдруг расплылся просто в блаженной улыбке. Я это хорошо запомнил, потому что меня это удивило. Что ещё сказать? Безусловно, присутствовать в помещении, где есть несколько младенцев и они плачут — не самое приятное ощущение.
С другой стороны, когда мы слушали объяснения профессора, один из участников спросил: «А мы вообще нормальны? Мы находимся в помещении, где плачут несколько младенцев, но мы совершенно спокойно слушаем научную лекцию». На это профессор Фэллон ответил: «Это совершено нормальная реакция мозга. Потому что несколько плачущих младенцев — это звук многодетной семьи, и это как раз успокаивающий звук».
Но в целом этот «эксперимент» был довольно скучным. Младенца брали, помещали в стеклянный куб, надев «шапочку» с электродами, он там лежал пару минут, потом его вынимали и одевали. В фильме при монтаже, конечно, выбраны наиболее ударные кадры, которые берут за живое, да к тому же в фильме смонтировано звук таким образом, словно в помещении детский плач не утихал, а младенцы просто разрывались. На самом деле и плач был не всегда, а только когда младенца переносили с одной поверхности на другую, да и не такой уж душераздирающий был этот крик. Но на то и искусство режиссёра и монтажёра, чтобы выбить слезу или даже заставить зрителя хвататься за сердце.
Но как участник этого эпизода могу сказать, что ничего, что можно квалифицировать как издевательство над детьми, там не было. Во всяком случае, это было не большее издевательство, чем обычный осмотр младенца доктором.
Меня во всём, что возникло сейчас вокруг этого эпизода, удивляет другое. В социальных сетях многие граждане и, особенно, гражданки задаются вопросом, кто доверил киношникам младенцев для съёмок в фильме, да ещё в таких сценах, да как так, да это вообще ужас-ужас. Но почему-то никто из этих кликуш не задался другим вопросом — а как вообще эти младенцы попали в детский дом? То есть то, что дети алкоголиков находятся в детском доме, — это нормально, это никого не трогает. А вот то, что их оттуда взяли на пару часов для съёмок в фильме — это прямо-таки преступление. Но такой ход мыслей — это как раз и есть дегенерация, о которой снял фильм Илья Хржановский.
И я так скажу. У этих младенцев, которые с рождения попали в детский дом в Харькове, возможно, единственное светлое пятно во всей их жизни — это как раз участие в этих съёмках. А после съёмок, увы, их снова отправили в детский дом с унылым серым существованием. Но это общественность, конечно, уже не интересует.
