Одним из первых на сообщение о том, кто является киллерами, отреагировал одиозный Игорь Мосейчук (участник АТО, ещё до Майдана находившийся под следствием за подготовку теракта и сам пострадавший от теракта). Он указал, что участие ветеранов АТО зафиксировано или предполагается в делах Шеремета, Вороненкова, Гандзюк, Окуевой, Махаури. По его мнению, «организаторы заказных убийств с легкостью вербуют для их (терактов. — Авт.) выполнения участников добровольческого движения, которые принимали участие в боевых действиях», поскольку они имеют «низкий психологический барьер перед убийством человека, психологические расстройства, вызванные войной и отличием жизни в тылу, отсутствие работы и достойной заработной платы». Характерно, что Мосейчук говорит не о ветеранах вообще, а именно о добровольцах.
Фактор криминализации
Все эти инциденты позволяют говорить о ветеранах как о значимом факторе криминализации Украины. Определённой статистики совершённых ими преступлений нет, но на некоторые статистические данные всё же можно опираться.
В частности, в 2018 году на Украине было зарегистрировано 463 тыс. преступлений. Между тем, в 2012 году преступлений было зарегистрировано 447 тыс. Это был последний относительно спокойный год — все последующие годы число преступлений было свыше полумиллиона и только в 2017 году снизилось до отметки в 496 тыс. Кстати, рекордным по числу зарегистрированных преступлений был 1995 год — 642 тыс., но тогда и население страны было значительно большим (собственно, то же можно отнести и к данным за 2012-18 годы). Однако было бы неправильно сводить повышение уровня преступности на 50-100 тыс. событий только к влиянию ветеранов.
Разумеется, даже приблизительно сказать, сколько именно преступлений совершено участниками АТО, сложно, но у нас есть цифры по количеству заключённых. В 2018 году, по данным Олега Ляшко, в заключении пребывали 8 тыс. участников АТО из 55 тыс., что составляет 14,5%. Если учесть, что всего в стране порядка 350 тыс. ветеранов АТО, то в заключении или под следствием (3 тыс. человек, по данным того же Ляшко) находится свыше 3%. Кстати, от населения страны (если принять его за 35 млн в 2018 году) доля заключённых всего 0,16% — почти в 19 раз меньше!
Если допустить, что соотношение по числу преступлений примерно такое же, можно предположить, что в 2018 году АТОшники совершили около 70 тыс. преступлений.
Масса проблем связана с вовлечённостью ветеранов и волонтёров в незаконный оборот оружия и наркотиков.
Как констатирует адвокат и общественный деятель Татьяна Монтян (она, кстати, вела в качестве защитника резонансное дело Виктории Завирюхи): «так и предполагалось, что если в стране гражданская война и невероятное количество всяческих отморозков принимает в ней участие, то рано или поздно эти отморозки вернутся домой и будут делать то, что они делали с населением Донбасса. Потому что больше ничего они делать не умеют».
Политическая составляющая
Значительная часть ветеранов АТО так или иначе политически мотивирована. Прежде всего это относится к добровольцам. В большинстве они относятся к различным политизированным структурам, реже — к политическим партиям. Все они имеют националистический характер.
С профессиональными военными и мобилизованными ситуация сложнее. Например, в зоне АТО служат бывшие солдаты и офицеры внутренних войск, которые в 2014 году защищали правительственный квартал в Киеве.
Именно с ветеранами АТО связаны два наиболее резонансных политических теракта последних лет:
— в убийстве Олеся Бузины 16 апреля 2016 года обвиняются националисты и участники АТО Андрей Медведько и Денис Полищук;
— в теракте 31 августа 2015 года, когда в результате взрыва гранаты около Верховной Рады погибли четыре солдата Нацгвардии, обвиняется бывший боец батальона «Сич» Игорь Гуменюк.
Суды по обоим делам по сей день не завершены, хотя во втором случае среди убитых и раненых были ветераны АТО, и от властей можно было бы ожидать большей поворотливости.
Именно ветераны АТО играют определённую роль в массовых акциях политического протеста украинских правых, но их в таких мероприятиях участвует в действительности немного. Характерный пример — руководитель активистов «Азова», которые встречались с президентом Зеленским в Золотом, сам ветераном не являлся. Скорее политики используют ветеранов для оправдания своей позиции (например, отказа от примирения на Донбассе).
По частным данным, известно, что, например, большая часть ветеранов «Айдара» вообще политикам не доверяет и от них дистанцируется (хотя идеология этого подразделения довольно своеобразна и тяготеет к какому-то изводу национал-анархизма, с чем, возможно, связан и отчётливый криминальный душок этой структуры). В 2019 году айдаровцы, насколько известно, поддерживали Владимира Зеленского и «Слугу народа».
Политолог Владимир Фесенко признаёт, что проблема существует: «люди, прошедшие «горячие точки» по собственной инициативе, скажем так, часто заявляют о своих политических воззрениях. (…) Поэтому проблема такая есть, ее не стоит недооценивать, но и придавать ей некий системный характер я бы не стал».
Государственная опека
Работой с ветеранами АТО должно заниматься Министерство по делам ветеранов и силовые органы.
Департамент по делам ветеранов существовал в специализированном Министерстве по делам оккупированных территорий с 2016 года, потом был преобразован в Госслужбу по вопросам ветеранов войны и участников АТО, а в 2018 году создано отдельное министерство, которое сейчас возглавляет полковник полиции и участник АТО Оксана Коляда. Однако финансирование работы министерства начато только в этом году.
Ветеранам предоставляется материальная и психологическая помощь. В частности, на конец 2017 года в ВСУ насчитывалось почти 700 центров психологической помощи, которые помогали при симптомах посттравматического стрессового расстройства (ПТСР).
Получить психологическую помощь довольно просто, но эффективность её не слишком высока. Например, частота самоубийств среди ветеранов, по сравнению с обычными гражданами, выше в 8,4 раза — почти 180 случаев на 100 тыс. против 21 случая на 100 тыс. В целом ситуация тут значительно худшая, чем в советский период. Монтян рассказывает: «в Советском Союзе пытались афганцев вернуть к жизни. Когда я училась на юрфаке МГУ, у нас было много афганцев, и их к сессии не допускали, если они не проходили полностью курс у психиатра. А сейчас всем на это глубоко наплевать». Сейчас же, «никто с ними не работает, никто даже не пытается с ними справляться, потому что это долго и дорого. А к власти у нас пришли временщики, цель которых помародерить на трупе Украины и быстренько свалить с награбленным».
Что же касается более глубокой социальной адаптации, в т.ч. трудоустройства, то тут ситуация гораздо хуже. Экономическая ситуация в стране не позволяет создавать достаточное количество рабочих мест. Особенно страдает молодёжь, не имеющая профессионального образования и опыта работы, а также жители сельской местности. Характерно, что заместитель командира батальона «Аратта» Андрей Копичин, бывший командир задержанного за убийство ребёнка в Киеве ветерана Андрея Лареги, сам высказал предположение, что Ларега в последнее время был членом какой-то банды.
По идее профилактикой преступности среди ветеранов должны заниматься структуры МВД, но, как говорил автору статьи участковый полицейский из Киева, зачастую полиция ветеранов просто боится — они люди нервные, часто вооружённые, на внимание к ним реагируют плохо. Зачастую полиции проще дождаться, когда ветеран повесится или подорвётся, чем пытаться добиться его реабилитации.
Если же совершившего преступление «патриота» привлекают к ответственности, то он чаще всего находится в привилегированных условиях по сравнению с «сепаратистами» и нередко остается фактически ненаказуемым (характерна ситуация с одесским националистом Сергеем Стерненко, который, правда, ветераном не является).
Другое дело — в СБУ. В службе немалое количество ветеранов, взаимное доверие между ветеранами и сотрудниками службы выше, но и ресурсов у СБУ больше. Более того, взаимоотношения между ними зачастую носят характер сотрудничества (например, СБУ запугивает оппозиционно настроенных граждан расправой со стороны националистов, причём угроза может быть вполне реальной). Однако оказание материальной и психологической помощи — за пределами компетенции СБУ.
На это обращает внимание и Золотарёв: «без силовой и политической «крыши» место таких активистов — тюрьма или могила, как было в случае с Сашком Билым, который не сориентировался в изменившейся ситуации. А те, кто лоялен, те, кто готов обслуживать силовиков, прежде всего СБУ и МВД, ну, некоторые из них даже в Верховную Раду попадают, как Билецкий».
Перспективы
Насколько можно понять, ситуация сейчас угрожающей властями не осознаётся, что, по мнению Золотарёва, является грубой ошибкой: «рано или поздно они попытаются взять свое, освободиться от «опеки». Собственно, это вопрос времени. И времени небольшого».
Для власти ветераны не столь уж опасны, поскольку они плохо организованы (раздроблены между политическими партиями и общественным организациями), а политикам не доверяют. В общем, ожидать от них массовых организованных выступлений не стоит.
Уровень преступности политический класс в целом не особенно интересует, тем более что именно этот вопрос не является особенно рейтингово выигрышным, — сейчас обеспокоенность общества уровнем преступности гораздо ниже, чем окончанием войны и разрешением социально-экономических проблем.
Золотарёв обращает внимание на то, что отношение общества к этой проблеме невнятное: «обратите внимание, что даже в этом безумном случае с убийством ребенка двадцатилетними сопляками нашлись, судя по Facebook-среде, те, кто берется за их защиту, мол, это «нечаянно», что бизнесмен «мутный», «сепаратюга» и так далее».
Руслан Бортник указывает, что «надо концентрироваться на решении социальных проблем, таких как трудоустройство, жилье и психологическая реабилитация. Необходимо выделять госсредства на специальные реабилитационные центры, усиливать контроль правоохранительных органов и социальных служб за этими людьми, иначе многие-многие из них принесут еще много горя в страну».
* Террористическая организация, запрещённая в РФ.
