Широкий резонанс вызвало интервью кандидата в депутаты Верховной Рады от партии «Слуга народа» (№97 в изначально заявленном списке), советника президента Никиты Потураева, заявившего 10 июля в интервью интернет-телеканалу Ukrlife TV: «Украинский русский, или русский украинский, неважно, как его называть, он уже отличается от русского русского. Это видно! Он уже отличается грамматически, лексически, не в смысле даже суржика… А уж украинский русский теперь вообще другой, и моя, например, точка зрения, — что мы вообще должны его переименовать. И сказать, например, что у нас русский язык, а там — российский. У нас есть (переходит на украинский) є українська мова, она державна, все, єдина державна, у нас є мови національних меншин — серед них там угорська є, польська, болгарська, румунська… А є ще руська. Давайте так її назвемо — руська мова. Ну, русинська у нас ж є на Закарпатті. А буде ще руська. (Снова переходит на русский). А у тех будет пусть российская. Почему мы боимся?»
Дело в том, что владеющему украинским языком и так хорошо знакома очерченная Потураевым дихотомия терминов, которой в русском языке нет. Поясню. В отношении русских (великороссов, в дореволюционной терминологии) в украинском языке используются слова «росіянин» (если речь идет о существительном) и «російській» (если о прилагательном), и это именно про этническую, а не государственную принадлежность. В то же время есть слово «руський», применяемый к населению Киевской и Галицкой Руси либо к их культурному и религиозному (православие — «руська вiра») наследию.
То есть у советника Зеленского здесь именно обосновать «право» на применение на Украине русского языка, который бы при этом нельзя было назвать языком «страны-оккупанта», даже если разницы между ними практически нет.
Потураев отдельно подчеркивает разницу между «южноукраинским диалектом русского языка», на котором говорят в том числе в Ростовской области и на Ставрополье (суржик в разных вариантах), и упомянутым им «украинским русским». Кстати, перед этим у него есть интересный пассаж в интервью: «Правильно Тимоти Снайдер в другом интервью вспоминал замечательную историю: первое, что сделал американский Конгресс после обретения независимости, — распорядился издать американо-английский словарь. Вот что нужно делать». Ведь разницы между языком, на котором говорят в Великобритании и Соединенных Штатах, нет — и там, и там английский, даже без диалектов.
Термин «украинский русский язык» звучит несколько тяжеловесно и вызывает несерьезные ассоциации, но это не так. Приведу пример из соседней с нами Белоруссии (уточню, кстати, по поводу часто встречающихся вопросов — в литературном русском языке приняты две формы названия этой страны, Белоруссия либо Республика Беларусь).
Так вот, в мае этого года была опубликована серия официальных ответов из органов власти соседней Белоруссии, в одном из которых содержится интересный пассаж. В ответе на запрос, направленный в Министерство культуры Республики Беларусь по поводу официального использования русского языка, первый заместитель директора по научной работе Центра исследований белорусской культуры, языка и литературы Национальной академии наук Белоруссии профессор Александр Лукашанец сообщил: «Государственный русский язык в Республике Беларусь, являющийся преимущественным языком общения для большинства граждан страны, в настоящее время не может претендовать на статус национального языка белорусской нации (т.е. всех граждан Республики Беларусь). Для этого он должен приобрести статуе отдельного национального (белорусского) варианта русского языка с нормативно закрепленными в словарях, грамматиках и под. особенностями, которые отличали бы его от русского языка российского русскоязычного социума».
Опять же, тут аналогичная терминология «белорусский русский язык» с главным требованием к нему «отличия от русского языка российского русскоязычного социума».
К чему бы все это? В Белоруссии уже давно идет планомерное вытеснение русского языка (статус которого как второго государственного закреплен в действующей Конституции) из общественного пространства — указатели домов, любые вывески, баннеры или объявления в общественных местах (в том числе в метро и на вокзалах) повсеместно только на белорусском (который может записываться кириллицей либо латиницей). На Украине эта стадия пройдена уже гораздо дальше, и сам Зеленский в ходе президентской кампании неоднократно говорил, что статус государственного языка закреплен за украинским и меняться ничего не будет, но русский язык можно использовать в быту.
Подобной апелляцией — мол, это «наш украинский русский, а не российский русский» — иногда и ранее пользовались политики, вынужденный как-то публично оправдывать свое нежелание переходить на «державну мову». Так, министр внутренних дел Арсен Аваков заявил 20 марта в интервью Дмитрию Гордону: «Мы должны уважать тех наших граждан, подчеркиваю, наших, не русских (в данном контексте по-украински он сказал бы «не російськіх». — Авт.) граждан, которые привыкли читать, думать и излагать мысли на русском языке. Я называю его «слобожанским» (в XVII—XVIII веках нынешняя Харьковщина называлась Слободской Украиной или Слобожанщиной. — Авт.), потому что харьковский русский отличается, например, от московского. В любой стране мира вы отличите того, кто говорит по-русски, но не по-московски».
В данном случае можно было бы предположить, что Аваков под «слобожанским» или «харьковским русским языком» имеет в виду суржик, но сам министр-то, выросший в армянской семье в Баку, говорит на самом натуральном литературном русском языке. Суржик, конечно, в регионе есть, но не среди образованных кругов того же Харькова.
Но почему вопрос об «украинском русском языке» всплыл именно сейчас?
Вспомним, что 1 июля глава Офиса президента (до 25 июня 2019 года эта инстанция называлась Администрацией президента) Украины Андрей Богдан заявил в интервью «РБК-Украина»: «Лично мое мнение: я бы разрешил Донецку и Луганску государственный — украинский, региональный — русский и при условии, что после этого они — территория Украины». За это интервью на Богдана сразу накинулись, а «Слуга народа» и окружение президента поспешили от него публично отмежеваться — мол, личная точка зрения.
Однако 12 июля депутат Верховной Рады Сергей Лещенко сообщил тому же «РБК-Украина»: «Это не спонтанная идея. Концепция о том, чтобы оккупированные территории могли использовать русский язык официально и неофициально, звучала еще во время выборов президента. Зеленский это озвучивал во время встречи с Куртом Волкером и на встрече с замгоссекретаря США Дэвидом Хэйлом, на которых я был. Звучало, что для примирения внутри страны Зеленский готов обсуждать предоставление оккупированным территориям права говорить на русском. И я считаю, что в этом нет ничего странного, мы предлагаем закрепить то, что есть на сегодняшний день. Ведь в ОРДЛО (Отдельные районы Донецкой и Луганской областей, термин, официально применяемый к народным республикам. — Авт.) говорят на русском. Люди, которые называют себя «властью» в ОРДЛО, тоже используют русский язык, то есть предлагается просто сохранить статус-кво в языковой сфере. Подчеркиваю — речь идет не обо всем Донбассе, а только об ОРДЛО. То есть, мы ничего не теряем, зато мы получаем возможность начать строить мост взаимопонимания с людьми на оккупированных территориях. И я не вижу проблемы, если мы для оккупированных территорий зафиксируем исключение из закона о языке».
Кстати, по поводу употребленного Лещенко «мы» стоит вспомнить, что свое интервью нардеп начал с такого заявления: «К «Слуге народа» как политическому проекту я причастен больше, чем многие кандидаты, которые от партии идут в Раду».
Очевидно, что даже намек на что-то вроде закона Колесниченко — Кивалова 2012 года о региональных языках мобилизует майданную и националистическую часть общества против Зеленского почище всяких прочих инициатив. Поэтому в публичное обсуждение вбрасывается пробный шар: «Так это будет не московский русский, а наш, украинский русский, изначально ведь это мы — Русь, а они — Московия и Тартария».
