Малевич в квадрате: великий художник или гений деклараций?

Несмотря на довольно обширное живописное наследие художника, большинству он известен как автор одной картины. Так же некоторые называют исполнителем одной роли — Шурика — Александра Демьяненко или исполнительницей одной песни — про планету Венеру — группу Shocking Blue.

Конечно, это совсем разные жанры, даже больше — измерения, но многие ли сегодня могут вспомнить десяток других картин Малевича? Желательно, не включая в этот ряд черные же круги, кресты и прочую геометрию начальных классов (которую Казимир Северинович наплодил во множестве, прежде чем начал составлять из первоэлементов свои супрематические композиции). Для эпохи черно-белого «великого немого» вышеупомянутый шедевр, возможно и был прорывом. Но почему до сих пор — в период разгула виртуальной и дополненной реальности — Малевич по-прежнему недосягаем на одной из вершин современного искусства?

Известно, что видеть события давно минувших дней через призму коллективного опыта следующих поколений очень трудно, если не невозможно: внутренняя оптика не та. Нынешнему зрителю нелегко пропустить через себя всю противоречивость философских метаний начала прошлого века, периодически прорывавшуюся в область визуальной культуры, футуристическое стихосложение, музыкальную «заумь». Надо отметить, что Малевич был не одинок в своем художественном эпатаже: именно в 10-е годы XX века зародилось течение, которое со временем стало называться авангардом. Будучи частью так называемого русского авангарда — в котором уже высились фигуры Филонова, Татлина и многих других — Малевич, тем не менее, стал самым радикальным из них проповедником беспредметного искусства.

Само предгрозовое время накануне Первой мировой войны предвещало распад освященного веками порядка: империи агонистически эксплуатировали колонии, революционно настроенные массы искали выход своему недовольству в профсоюзах, партиях и стачках. Назревал большой геополитический шухер. И Россия оказалась в самом его эпицентре.

Василий Кандинский еще в 1910 году предсказывал: «Художник скоро будет гордиться тем, что сможет объяснить свои произведения, анализируя их конструкцию (в противоположность чистым импрессионистам, которые гордились тем, что ничего не могли объяснить); что мы уже сейчас стоим на пороге эры целесообразного творчества».

В этой полной драматизма ситуации нигилизма бесполезно было искать опору на ценности прошлых канонов. Нужно было создать нечто новое как отправную точку для дальнейшего развития целесообразного искусства вообще и изобразительного в частности. Поэтому «Черный квадрат» и стал той самой точкой отсчета, тем «абсолютным нулем», как говорится, в нужное время в нужном месте. Художественный критик Александр Бенуа, основатель объединения «Мир искусства», написал в январе 1916-го: «Несомненно, это и есть та икона, которую господа футуристы предлагают взамен мадонн и бесстыжих венер».

«Нет молитв, нет постов, нет его царствия, нет пекла и неба, нет Бога и диавола, нет того, о чем говорят и чего ждут. Пекло-небо проходит среди нас, ибо пекло и небо дело рук наших», — заочно отвечал критику через два года, вобравших в себя обе революции 1917 года, автор.

Сам факт создания арт-объекта уже претендует на место в истории: в декабре 1913 года в петербургском «Луна-парке» состоялись два представления оперы «Победа над Солнцем», декорации и костюмы к которой создавал Казимир Малевич. Эта опера была одним из тех авангардных экспериментов, который творили новаторы от искусства: музыку написал Михаил Матюшин, текст — Алексей Крученых, пролог — Велимир Хлебников (один из будущих «председателей земного шара»). Сам художник именно во время работы над постановкой оперы уловил простую, как формула, идею картины: задник декорации одной из сцен представлял собой квадрат, наполовину закрашенный чёрным. (Отсюда хронологическая путаница в датировке «Черного квадрата», написанного позднее, но обозначенного именно этим годом.)

Но почему и откуда именно четыре угла, четыре стороны? Долгое время в живописи превалировала идея Троицы — от первых сакральных изображений до профанных натюрмортов. С одной стороны, квадрат — весьма технологичная фигура, в чистом природе не встречающаяся. Что могло отражать наступление индустриальных — искусственных — форм. С другой стороны, что интересно, у Малевича было четыре брата — Антон, Болеслав, Бронислав и Мечислав. А еще и четыре сестры — Мария, Ванда, Северина, Виктория! Но явно, что квадрат отправной точки нового искусства был рожден не родственным кругом. И не любовным треугольником. Хотя личная жизнь Казимира Севериновича была отнюдь не черно-белой. Версий много. Контрверсий еще больше.

Как бы там ни было, «Черный квадрат» — это картина-символ, картина-формула, картина-старт. И ценность ее именно в этом. Хотя теперь — после Малевича — намалевать точно такую сможет каждый второй, но никто и никогда уже не сможет намалевать ее первым.

***

Рассказывают, что в начале 90-х, когда интерес к русскому авангарду на Западе возрос до ажиотажа, одному немецкому галеристу по факсу из России передали коммерческое предложение о продаже одной из супрематических композиций Малевича. На изображении отсутствовала подпись художника, на что указал дотошный покупатель. Ничтоже сумняшеся, через несколько минут продавец передал новый факс — уже с явственным автографом великого супрематиста.

Состоялась ли тогда сделка — неведомо. Но совершенно точно то, что «Черный квадрат» Малевича — кстати, все четыре его авторских экземпляра сейчас находятся в России (опять четыре!) — четко и однозначно очертил свою территорию на карте мирового изобразительного искусства. На которую другие художники и сейчас не решаются ступить, чтобы не потеряться на бездонном фоне решения, простого до дилетантства. Или до гениальности.