Один из лидеров проевропейского лагеря Александр Герцен впоследствии писал: «Такого торжественного дня на моей памяти нет… Всё напилось… Мы обнялись и облобызались по-русски со славянами».
Надо сказать, что конфликт между лагерями, берущий свое начало еще в последней четверти восемнадцатого века, к 40-м годам века 19 уже обрел философскую глубину и доктринальность. Уже написаны восемь «Философических писем» Петра Чадаева, которые с необычайной ясностью, остротой и страстностью выразили неверие тогдашних либералов (как бы мы их назвали сейчас) в самобытность России, в ее право на собственный исторический выбор и путь, убежденность в том, что русская культура — это величайшая ошибка и недоразумение. Нельзя сказать, что Петр Яковлевич сильно утруждал себя поиском доказательств, но талантливейший стилист сумел облечь свое отрицание России в очень поэтическую форму, которой отдал должное и Пушкин.
Приведу пару цитат. Чадаев пишет: «Годы ранней юности, проведенные нами в тупой неподвижности, не оставили никакого следа в нашей душе, и у нас нет ничего индивидуального, на что могла бы опереться наша мысль; но, обособленные странной судьбой от всемирного движения человечества, мы также ничего не восприняли и из преемственных идей человеческого рода». По мнению деревенского затворника и философа, истинная история творилась исключительно в Европе, Россию она обошла стороной: «До нас же, замкнувшихся в нашем расколе, ничего из происходившего в Европе не доходило. Нам не было никакого дела до великой всемирной работы. Весь мир перестраивался заново, у нас же ничего не созидалось: мы по-прежнему ютились в своих лачугах из бревен и соломы. Словом, новые судьбы человеческого рода не для нас свершались».
Значительное число благородных, сильных и искренних умов того времени поддерживали такой взгляд на Россию. Достаточно сказать, что лагерь западников был представлен такими именами как Белинский, Герцен и Огарев, Кавелин, Тургенев, Грановский. А их предшественниками были декабристы, мечтавшие даровать своей стране плоды «просвещенной Европы». То есть традиция западничества, выродившаяся в 60-е и 70-е годы в смердяковщину — особую субкультуру провинциальных университетов, курсисток и недоучившихся семинаристов — была сформирована людьми, желавшими обеспечить России лучшее будущее и связывавшие его с политическими свободами и правами, которые к тому времени уже обрела Европа.
Надо сказать, что позиция славянофилов была куда менее радикальна. Они вполне признавали Европу «страной святых чудес», по словам Федора Тютчева, и даже допускали какие-то отдельные заимствования из ее общественного быта. Но, как и сегодня, Алексей Хомяков, Юрий Самарин, братья Киреевские и братья Аксаковы, считали, что русскому народу свойственна органичная и соотносимая с канонами православия склонность к общинному существованию. Европейский индивидуализм, зародившийся в эпоху Просвещения, делал человека хозяином вселенной, лишая ее трансцендентного измерения. Проще говоря, политическое устройство европейских стран было укоренено в отрицавшей существование Бога атеистической идее.
Но вернемся к обеду в доме Аксаковых. Во время встречи Константин Аксаков предложил тост за Москву. Дело в том, что два лагеря были разделены и географически. Западники облюбовали Санкт-Петербург, откуда радовали московских славянофилов такими стишками; «А Россия властью вашей та же, что и до Петра: Набивает брюхо кашей и рыгает до утра». Тост был поддержан гостями, которые однако предложили его дополнить. Их вариант выглядел так: «За всю Русь, не исключая и Петербурга». В завершение обеда все его участники начали обниматься и целоваться — примирение состоялось. Длилось оно однако недолго. Через короткое время конфликт разгорелся с еще большей силой.
В чем отличие наших сегодняшних западников от тех, которые обедали в доме Аксакова? Ответ на этот вопрос довольно прост: наши сегодняшние либералы представляют собой ликвидационную команду, которая мечтает о сносе не только политического режима, но и России в целом. Она предлагает свои услуги условному Западу по окончательному демонтажу ненавистной страны. Как, например, обосновавшийся в Киеве журналист Аркадий Бабченко желает лишь одного: дожить до момента, когда он сможет проехаться на натовском «Абрамсе» по улицам Москвы. Эту позицию довольно точно выражают строки из стихотворения малоизвестного поэта девятнадцатого века Владимира Печерина: "Как сладостно отчизну ненавидеть, и жадно ждать ее уничтоженья!"
А те прежние западники хотели видеть Россию процветающей страной, они ее бесконечно любили и искали для нее лучшие рецепты развития. Пусть и неверные. Все ошибаются.
