- Эх, Новый год скоро… Знаешь, а ведь сварка похожа на бенгальские огни! — сказал парень с рубцом и вытер со лба несуществующий пот.
- Бенгальские огни, — почему-то рявкнул его напарник и захохотал, — возможно, но мне по душе тигры! Тоже бенгальские. Их, кстати, осталось в мире около полутора тысяч. Вымирающий вид!
Парень с рубцом насупился и махнул здоровой рукой в сторону группки старух, стоящих поодаль, но пристально наблюдавших за работой сварщиков: «Почти как они! Тоже вымирающий вид».
- Да тише ты, — шикнул напарник на парня с рубцом, — услышат ещё, обидятся. Мало тебе того, что они нам с утра устроили…
Невооружённым глазом было видно, что парни недолюбливали старух. Чем же могли достать эти милые божьи одуванчики двух крепких парней в спецовках?
Четырнадцать подземных старух
Посёлок «Трудовские», Петровский район Донецка. Между интернатом и рынком вход в бомбоубежище. Построили его ещё в 70-х годах прошлого века на случай ядерной войны. Считалось, что в таком бомбоубежище люди не должны находиться дольше сорока восьми часов. Кем считалось? Когда считалось? Из-за того, что в Донецке который год идёт война, старое «считалось» теперь не считается вовсе. Люди живут в этом бомбоубежище годами.
На стенах рядом с ветхими плакатами и инструкциями по выживанию при ядерном ударе висят репродукции икон. Холодно. Очень холодно. Четырнадцать таких же ветхих, как плакаты и инструкции по выживанию, старух кутаются в старые пальто и шубы. Самая старшая из них — Мария. Помнит ещё немецкие бомбардировки. В бомбоубежище она живёт с 2015 года.
Покойный глава Донецкой Народной Республики Александр Захарченко неоднократно предлагал жителям подземной страны переехать в общежитие в центре города, но те отказывались. У всех жильцов бомбоубежища есть дома, такие же ветхие, как они. Их покинутые жилища находятся на линии огня, жить там опасно, все дома более или менее пострадали от украинских обстрелов. Старухи категорически не желают уезжать из своего посёлка, периодически наведываются в свои полуразрушенные жилища, боятся разграбления, оценивают обстановку. Им всем кажется, что, пока они находятся более или менее рядом со своим имуществом, они его защищают, создавая эффект присутствия, не дают его на растерзание мародёрам.
Старушки-ворчушки
Что делят? Да всё! Сорок картофелин, шесть морковок и восемь луковиц, пару пачек крупы и пять банок тушёнки. Всё это плохо делится на четырнадцать. Увлекательное занятие каждодневья старух — нескончаемая делёжка и внутренние свары. Старухи всем на свете недовольны, друг другом в том числе.
Приблизительная фраза, которой удостаиваются гуманитарщики, звучит так: «Ага, привезли продукты. Давайте, ставьте вот сюда. До свидания, некогда нам с вами разговоры разговаривать».
Холодные сердца и холодные слова четырнадцати старых женщин, живущих в холодном бомбоубежище на окраине города-героя Донецка. К старухам периодически заглядывают военные, помогают провиантом, иногда приезжают волонтёры, но старухи любят быть предоставленными самим себе и своему холодному во всех смыслах и ссорному микроклимату.
Буржуйка
Год назад, в канун Нового года, холодной донецкой зимой ситуация изменилась. В бомбоубежище приехала съёмочная группа одного из российских телеканалов. Когда телевизионщики увидели, в каком чудовищном холоде живут старики, один из репортёров решил купить для жителей подземной страны печку. Тут же знающие люди сказали репортёру, что печку в бомбоубежище установить невозможно, слишком длинное помещение, нужно тянуть трубу, и не совсем понятно, как её устанавливать. Но репортёр настаивал на своём.
Печку-буржуйку купили и начали преодолевать сложности. Искать трубу, рабочих, специальные инструменты, чтобы печь горела в соответствии с правилами противопожарной безопасности.
Подходящую трубу нашли, отыскали рабочих и даже где-то раздобыли специальную дрель, с помощью которой собирались просверлить дырку в толстой стене бомбоубежища.
Всё время казалось, что проект «Буржуйка» вот-вот сорвётся, но в один из дней каким-то чудесным образом всё случилось, печку установили. Старухи, с интересом наблюдавшие за действиями рабочих, продолжали ворчать, что жизни им не дают, отвлекают от важных бомбоубежищных дел. После того как печь была проверена и затоплена, ошалевшие от тяжёлой работы волонтёры и рабочие поспешили ретироваться из пока ещё холодного бомбоубежища.
На следующий день было решено проведать старух и привезти им ещё продуктов. Обычно пришельцев уже с порога встречали вопли старух, которые ссорились по очередному пустячному поводу, но в этот раз было тихо. А мгновенье спустя тишину разрезал тоненький голосок: «Когда я была молодой…»
И вот сидят они такие добрые, даже немного помолодевшие и делятся друг с другом теплом своих сердец. Их сердца разморозились, эта буржуйка стала для них своеобразным антикаем, возможностью вспомнить о том, что когда-то они были добрыми и молодыми.
***
Эту чудесную историю мне рассказала Настя Михайловская, военный корреспондент, политолог, благотворитель. Она присутствовала при том, как покупали и устанавливали печь. Это было год назад. От момента покупки до установки прошло более месяца.
«Буржуйка — не панацея, конечно, панацея — мир и дом, — говорит Настя, — но эта конкретная буржуйка стала символом того, что человеку для счастья необходимо прежде всего тепло. От сердца к сердцу. Донбасс удивителен тем, что побуждает людей совершать необычайные акты доброты. Той доброты, которую они бы не проявили в других условиях. Я говорю сейчас о порыве Жени Голованова. Если бы не он, не было бы у старух тепла».
— Настя, а что было дальше? Что вам сказали, когда вы приехали с проверкой буржуйки и продуктами? Вас снова изгнали? Чтобы вы не мешали их песням и сказкам?— спросила я.
Настя расхохоталась и сквозь смех ответила: «Нет! Конечно, нет. Старухи, когда нас увидели, вместо привычного ворчания почти в один голос сказали: «О, дети приехали!» Нас это так развеселило в тот момент, их радостное настроение, мы просто не могли поверить своим ушам, думали, что нам послышалось…»
