Сегодняшние действия США в глобальном противостоянии с Китаем нередко рассматриваются именно как пример такой ситуации: в игре, где главной ставкой является мировое лидерство, Америка может оказаться стороной, которая первой решится перейти от торговой войны к войне в более привычном понимании этого слова.
Чем оборачиваются такие решения для сверхдержав, хорошо иллюстрирует печальная судьба шведского короля Карла XII, который под Полтавой навсегда похоронил имперские амбиции своих предшественников.
Скрытая механика большой войны
Сам термин «ловушка Фукидида» ввел американский политолог Грэхэм Аллисон в своей опубликованной в 2017 году книге «Обречены воевать. Могут ли Америка и Китай избежать ловушки Фукидида?».
«Стремительно обретающий могущество Китай бросает вызов привычному доминированию Америки, и эти два государства рискуют угодить в смертельную ловушку, впервые обозначенную и описанную древнегреческим историком Фукидидом. Он рассказывал о войне, которая изрядно ослабила два ведущих города-государства классической Греции две с половиной тысячи лет назад, и объяснял: "Именно возвышение Афин и страх, который это возвышение внушало Спарте, сделали войну неизбежной"», — говорится в предисловии к этой работе.
Как утверждает Аллисон, за последние пятьсот лет человеческой истории от обнаружил целых 16 случаев «ловушки Фукидида», когда укрепление одного крупного государства вело к утрате ранее доминировавшим государством своего положения. Лишь в четырех подобных случаях подобное противостояние завершилось мирно, а 12 ситуаций привели к войне.
Самым показательным подобным эпизодом, по мнению Аллисона, является столкновение промышленной Германии с утвердившейся на вершине мирового иерархического порядка Великобританией, которое привело к Первой мировой войне.
«Ловушка Фукидида характеризует естественное и неизбежное напряжение отношений, которое возникает, когда новая сила угрожает вытеснить правящую. Это возможно в любой сфере деятельности, но последствия наиболее опасны в международных делах.
В исходном, инвариантном, если угодно, случае ловушка Фукидида привела к войне, которая поставила Древнюю Грецию на колени, и с тех пор эта угроза пугала дипломатов на протяжении тысячелетий. Сегодня она ведет две сильнейшие мировые державы в направлении катаклизма, который никому не нужен, но которого, не исключено, вряд ли удастся избежать», — отмечает Грэхэм Аллисон.
Концепция «ловушки Фукидида» действительно дает богатую пищу для размышлений о повторяющихся закономерностях во всемирной истории.
Несмотря на то, что Пелопоннесская война последней трети V века до н.э., современником которой был историк Фукидид, бесконечно далека от наших дней, можно обнаружить и некоторые другие структурные сходства той ситуации и сегодняшних реалий.
Пелопоннесская война во многом была результатом резкого ослабления главного врага раннего греческого мира — Персидской империи. После серии крупных поражений от объединенных греческих войск в начале V века персы больше не были экзистенциальной угрозой для эллинов, и победители незамедлительно приступили к выяснению отношений уже между собой.
В результате затяжной войны между Афинами и Спартой обе эти державы были настолько ослаблены, что не смогли противостоять периферийному игроку — Македонии, которая быстро предъявила свои права на гегемонию в греческом мире, а затем и за его пределами.
Нечто подобное наблюдалось и после распада СССР.
Оставшись без главного геополитического соперника, Соединенные Штаты, казалось, триумфально вошли в эпоху конца истории, провозглашенного философом Фрэнсисом Фукуямой. Китай, основательно изучив причины краха Советского Союза, также нашел для себя место в капиталистической системе, формально не порывая с социализмом.
На первых порах США, как главный победитель в холодной войне, и Китай, как новый экономический сателлит Америки, могли двигаться единым курсом, однако после глобального кризиса 2008 года их интересы стали все больше противоречить друг другу, что на глазах привело к нарастающей конфронтации двух сверхдержав.
Остается только догадываться, сможет ли этим противоречием воспользоваться кто-то еще, как это сто лет назад сделали сами Штаты, получив все возможные дивиденды из конфликта Германии и Великобритании. Тем самым концепция ловушки Фукидида хорошо ложится в теорию смены циклов гегемонии, разработанной классиками мир-системного анализа Иммануилом Валлерстайном и Джованни Арриги.
Если следовать их построениям, то мир сейчас находится в состоянии очередной смены цикла, а поскольку это всегда сопровождалось большими «тридцатилетними» войнами, вероятность того, что очередная ловушка Фукидида захлопнется, действительно высока.
Этот принцип не раз срабатывал и в других эпизодах борьбы за гегемонию в капиталистической системе, одним из которых является стремительное восхождение Швеции как европейской сверхдержавы XVII века.
Полтавская ловушка Карла XII
В качестве характерного примера того, как механизм ловушки Фукидида сработал в истории Восточной Европы, можно рассмотреть самый знаменитый отрезок Великой Северной войны 1700-1721 годов — вторжение шведской армии на Украину, увенчавшееся катастрофическим поражением под Полтавой, которое навсегда поставило крест на великодержавных амбициях Швеции.
Как и большинство затяжных войн раннего Нового времени, Северную войну сложно рассматривать как некое единое событие. Фактически под этим устоявшимся определением объединяется несколько кампаний, происходивших на разных театрах военных действий, и первые эпизоды очередного конфликта на северо-востоке Европы не предвещали для Швеции быстрой разгромной развязки. Тем более, что российский фронт Северной войны первоначально даже не был главным.
Боевые действия начались с вторжения в 1700 году в Ливонию короля Польши Августа II, по совместительству курфюрста Саксонии Фридриха Августа I, который всего тремя годами ранее взошел на польский трон и вскоре вступил в антишведскую коалицию с Россией и Данией. Поначалу все происходившее напоминало предыдущую Северную войну — 1655-1660 годов, которая кончилась резким ослаблением Речи Посполитой, хотя и шведам не удалось принципиально расширить свои плацдармы на южном побережье Балтийского моря.
На сей раз у Швеции были все шансы взять реванш. В 1703-4 годах шведы, конечно же, потерпели ряд чувствительных поражений от России, которой впервые за почти сто лет, прошедших после Смутного времени, удалось закрепиться на Балтике. Однако потерю Ингерманландии, Дерпта и Нарвы Швеция одновременно компенсировала крупными успехами на польском фронте.
Вторжение молодого короля Карла XII в Польшу в 1702 году во многом напоминало сокрушительный польский поход его деда Карла Х Густава за почти полвека до этого, вошедший в историю Польши под названием Потоп. Как и тогда, шведы всего за несколько месяцев овладели практически всей территорией Польши, после чего Август II сначала оказался королем без королевства, а затем и столкнулся с перспективами потерять Саксонию.
В июле 1704 года в захваченной шведами Варшаве новым королем Польши с одобрения Карла XII был провозглашен познаньский воевода Станислав Лещинский. Август Саксонский еще некоторое время номинально сохранял королевский титул, однако после того, как шведы в феврале 1706 года разгромили саксонцев и вспомогательный русский корпус в сражении при Фрауштадте (ныне город Всхова на западе Польши), ему пришлось отречься от польского престола и разорвать союз с Россией.
Последующее вступление шведов в Саксонию не оставляло сомнений в том, кому достанутся лавры главного победителя в новой Северной войне. Петр I справился с задачей прорубить окно в Европу, но России еще требовалось закрепить новые территориальные приобретения и создать на Балтике собственную инфраструктуру.
Швеция же наконец воплотила на практике свою давнюю цель — полный контроль над Польшей, тогдашней главной житницей Европы. Предыдущая попытка сделать это обернулась неудачей: Потоп 1655 года после первых стремительных успехов шведской армии закончился изгнанием захватчика, хотя после этого Польша уже навсегда утратила свои претензии на роль восточноевропейской великой державы.
Теперь же Польша, а заодно и соседняя богатая Саксония лежали у ног Карла XII, и рациональный политик в этой ситуации приложил бы все усилия для того, чтобы зафиксировать новый статус-кво с Россией, которая в тот момент стремилась заключить мир с Швецией, чтобы официально оставить за собой Ингерманландию.
Здесь Карл XII и попал в ловушку Фукидида.
Он решил продолжить войну, перенеся ее на территорию усилившегося противника. К чему это привело, хорошо известно: всего через год после того, как шведская армия отправилась в Русский поход, она потерпела поражение под Полтавой, которое предрешило не только исход Великой Северной войны, но и всю историю Восточной Европы как минимум на сто лет вперед.
Коллапс безудержной экспансии
Какими соображениями руководствовался Карл XII, отправляясь в поход на ту территорию, куда прежде никогда не ступала нога шведского солдата?
Конечно же, он наверняка помнил о тех невероятных военных успехах, что продемонстрировала Швеция на полях Тридцатилетней войны под руководством короля Густава Адольфа, который всего за пару лет завоевал значительную часть Германии, пока случайная гибель в битве при Лютцене в 1632 году не остановила череду его побед.
Нельзя сбрасывать со счетов и молодость Карла XII — в Русский поход он выступил, отметив 26-летие и уже имея репутацию выдающегося полководца.
В то же время за опрометчивым решением шведского короля стояли далеко не только субъективные амбиции. Стремительное превращение Швеции в сильнейшую восточноевропейскую державу XVII века было во многом результатом того общеевропейского кризиса, наиболее значимым проявлением которого была Тридцатилетняя война. Швеция смогла выгодно воспользоваться ситуацией, когда практически все крупные державы того времени были ослаблены постоянными войнами и экономическими неурядицами, и начала собственную игру.
На фоне всеобщего кризиса XVII века, отмечает Иммануил Валлерстайн в своем капитальном труде об истории капиталистической мир-системы, шведское государство создало армию, которую боялись, обуздало ненасытность землевладельческих классов и перевело их на государственную службу, создало значимую металлургическую промышленность и уважаемый торговый флот, предотвратило переход всех привилегий на Балтике от клонящейся к закату Голландской республики к Англии.
Наряду с Францией, именно Швеция была одной из двух великих экспансионистских военных держав XVII века, однако, как только мощь Швеции, казалось, достигла своей высшей точки при Карле XII, она оказалась колоссом на глиняных ногах — просто потому, что никаких иных вариантов развития страны, кроме экспансионизма, шведские короли не рассматривали. Поначалу они успешно воспользовались резким ослаблением Речи Посполитой, но ничего не могли поделать с восходящей мощью России с ее принципиально иными ресурсами — территориальными, демографическими, природными, хозяйственными и т.д.
Имеет ли смысл спорить, было ли продолжение войны плохим решением со стороны Карла XII? Или же это была наглая заносчивость, обернувшаяся бедствием?
Едва ли, отвечает на эти вопросы Валлерстайн, ведь выбор у Швеции был невелик: в некотором смысле блеф был ее шансом, но, как только этот блеф был распознан, положение Швеции было перевернуто с ног на голову. Победа Петра под Полтавой сразу же стала событием, резко повысившим геополитический престиж России.
«Все говорят, что царь станет угрозой для всей Европы и окажется чем-то вроде северного турка», — писал вскоре после этого немецкий философ Готфрид Вильгельм Лейбниц.
Что же касается собственно Швеции, то чрезмерные внутренние издержки имперских устремлений Карла XII были неприемлемы ни для ее элиты, ни для ее народа, который понес в этой авантюре огромные потери, и полтавская катастрофа стала для последнего великого короля Швеции приговором.
После гибели Карла XII в ходе осады норвежской крепости Фредрикстен при до сих пор не выясненных обстоятельствах (согласно одной из версий, король пал жертвой дворянского заговора) экспансионистская политика Швеции была свернута навсегда.
