Нам нужно достичь ситуации, когда противник создал подразделение из новобранцев и повез его на учения, а они бы нашли там свою смерть, не дойдя до окопов, считает сооснователь информационно-аналитического проекта «Ватфор» Сергей Полетаев. Об этом он рассказал в интервью изданию Украина.ру.
Ранее офицер ВСУ с позывным «Арти Грин» раскритиковал ход мобилизации, которую затеял киевский режим. По его мнению, видео с произволом ТЦК и драконовские законы ставят целью стрясти побольше взяток с тех слоев общества, которые априори не хотят воевать.
Он считает, что у ВСУ в целом хватает личного состава для обороны, а если мобилизация и нужна, то только для создания стратегического резерва на случай удержания крупных городов или нового наступления.
— Сергей, позволяют ли украинские реалии и обстановка на фронте киевскому режиму проводить такие сложные комбинации?
— Я внимательно слежу за украинскими источниками с того момента, как началась мобилизация. Даже самые отбитые из них не сказали ни одного доброго слова про этот закон. Причем этот закон критикуют даже те, кто признает, что люди на фронте нужны.
Поэтому я не думаю, что это какие-то коррупционные игры. Ради этого Киев не стал бы затевать эту историю, которая очень опасна для настроений в обществе. Потому что украинское общество действительно встало на дыбы.
Есть ли у ВСУ резервы? Это вопрос сложный. В зоне СВО у противника сосредоточено 450–500 тысяч человек (линия соприкосновения, тыловые службы, второй/третий эшелон). С нашей стороны официально — 617 тысяч.
Формально у Киева людей не хватает. Но в условиях статичного фронта это не так важно. Фронт можно удерживать меньшими силами. Даже если у вас в два раза меньше сил, чем у противника, то фронт будет где-то рваться, но в целом его держать можно.
Но дело даже не в этом. Именно потому, что у ВСУ сейчас то тут, то там рвется, у них возникает ощущение, что людей не хватает.
Важно также понять, насколько быстро люди попадают на фронт. Эти видео с беспределом военкоматчиков не вполне объективны.
— Я все же не думаю, что тех людей, которых поймали на улице, моментально отправляют в Авдеевку.
— Это в больших масштабах происходило весной 2023, когда людей хватали и сразу отправляли в Бахмут. Сейчас именно такого не происходит.
Есть еще один момент. Среди людей, которые через неделю оказываются на фронте, очень много отказников. По-украински их называют «сэзэчешники» (самовольное оставление части). Они прямо говорят: «Я отказываюсь выполнять приказы. Делай со мной что хочешь. Можешь посадить меня в тюрьму. Я хоть живым останусь».
Это опять же означает, что людей у ВСУ не хватает.
Теперь насчет Арти Грина. Насколько я понимаю, он командует ротой. Он не видит всей картины. Допустим, в его подразделении людей хватает. Но потом он или его подчиненные будут жаловаться, что они уже девять месяцев не видели ротации. А раз нет ротации, то людей не хватает.
А эта нехватка людей начинает ощущаться в силу общего истощения украинской армии по множеству параметров (боеприпасы и снабжение).
Так что этот закон о мобилизации Украина примет с прицелом на будущее и по принципу «проси как можно больше, чтобы получить хоть что-то».
— Если людей кое-где не хватает, но в целом достаточно, почему ВСУ продолжают цепляться за эти отдельные участки фронта и не отступят на более выгодные рубежи? Только из политических соображений?
Можно как угодно относиться к Залужному, но это советский офицер, которого хорошо обучили военному делу. Он прямо говорит, что нам «придется принять тяжелое решение и перегруппироваться». А для Зеленского это недопустимо. Он два года придерживался императива «держаться любой ценой», и эта инерция продолжает действовать.
Тем не менее украинская пропаганда постепенно готовит общество к тому, что в оборону они перейдут. И Авдеевку им тоже придется оставить.
Возникает вопрос, куда они могут отойти.
— Судя по карте, им есть куда отойти.
— Есть куда отойти в пространстве. Мы же не знаем, готовы ли там оборонительные линии. Авдеевку как раз и удерживают именно потому, что она девять лет заливалась бетоном.
А системной работы по строительству своей «линии Суровикина» на Украине не велось. Это все было отдано на уровень руководства областей. Где-то получше, где-то похуже. Сейчас это строительство началось. И лучше нам исходить из того, что они его реализуют.
— А почему мы так активно обсуждаем оборонительные линии, если на Украине полно городов, за которые можно зацепиться?
— Возьмем для примера то же Курахово. За ним череда населенных пунктов становится все более редкой. Донбасс заканчивается, начинаются приднепровские степи.
На севере в районе Славянска/Краматорска с этим получше, потому что там беспрерывная застройка. Но там нашего наступления особенно нет.
А в степях очаговую оборону не подержишь, потому что этот форпост моментально окажется в окружении. Мы это испытали на себе осенью 2022 года во время «харьковской перегруппировки».
Что касается идеи набить гарнизонами украинские города, то последний период Великой Отечественной войны хорошо показал, как ведут себя «фестунги». Да, взять их тяжело, но на стратегическую обстановку это не влияет.
Если у вас есть сплошная крепостная стена (фронт) и башня (города вроде Угледара), то вражеское наступление об эту скалу разобьется. Если этого нет, то волны рано или поздно начнут эту скалу обтекать, что приведет к гибели гарнизона. Он останется без снабжения, и авиация быстро сровняет его с землей.
— А если ВСУ не сядут в оборону? Была информация, что они в 2024 году хотят создать 15 механизированных бригад.
— А чем они их будут механизировать?
Западные поставки по сравнению с весной 2023 года упали в несколько раз. В медийном пространстве разговоры в основном идут про ПВО (а это чисто оборонительное вооружение).
Да, что-то они формируют. Они показали несколько новых бригад. А как их использовать? Если ВСУ будут наступать, результат будет точно таким же, как летом 2023 года, а то и хуже. Потому что украинская армия за год явно стала хуже.
Так что их все равно будут использовать для обороны.
— А для контратак они подойдут?
— Для контратак и купирования прорывов они подойдут. Вопрос в том, где. Для боевых действий в городской застройке не очень. Подойдут там, где хорошие дороги и развитая сеть коммуникаций.
В чистых степях ими тоже много не навоюешь. Современная бронетехника себя плохо чувствует на поле боя в условиях круглосуточного наблюдения и мгновенного применения высокоточного оружия.
Да, для нас это тоже проблема. Но ВСУ на этом обломались один раз и обломятся снова.
— А мы в таком случае можем использовать Запорожское направление для наступления?
— Только если прорвем фронт. Прорвать фронт у нас пока не получилось. Мы все любим рисовать стрелочки на карте, но давайте смотреть на факты.
Авдеевская операция длится уже четыре месяца. Мы продвинулись на километр там, на километр сям. Очень тяжелая местность. Все, что мы обсуждаем каждый месяц, — это продвижение на 100 метров там, на километр здесь. Успех в Марьинке — это 2–3 километра. Это не прорыв фронта. Это продавливание.
Мы по-прежнему не ставим целью территориальные приобретения. Стратегия активной обороны не предполагает наступательных операций в классическом смысле (цель в виде продвижения на какой-то рубеж или взятия какого-то города, замысел, соотношение сил/средств, реализация). Наша цель — нанести противнику максимальный ущерб и продвинуться там, где получается.
Так что на Запорожском направлении я ничего похожего не ожидаю. А если там начнется какая-то операция, то мы еще успеем обсудить подготовку к ней. Потому что современные средства разведки позволяют видеть не только передовые позиции, но и тыл.
— Что у нас происходит под Авдеевкой? Мы туда бросили основные свои силы, чтобы перемолоть как можно больше сил противника? Или там ведется точно такая же работа, как и на остальных направлениях?
— Насколько я понимаю, 10 октября мы попытались сыграть в блицкриг: прорвать фронт на узком участке и окружить Авдеевку с двух сторон. Это было видно по тому, что была мощнейшая артподготовка. Похоже, три-четыре бригады пошли в наступление. Но «клещи» у нас не получились.
Надо отдать должное нашему командованию. Когда стало понятно, что замысел не удался, мы перешли к малым штурмовым действиям. И сейчас бои под Авдеевкой ничем не отличаются от происходящего на других участках фронта.
Тем не менее никто не снимал задачу уничтожить эту украинскую крепостную башню. Но по возможности.
Повторюсь, о крупных наступательных операциях с прорывом фронта нам пока остается только мечтать. Надеюсь, что постепенно мы к этому придем.
— Слухи о подготовке к выдавливанию ВСУ за Оскол возле Купянска или походом на Волчанск или Богодухов (непосредственная граница Харьковской и Белгородской областью) — это та же история?
— С Осколом — да. А с Богодуховом история другая.
На границе между Харьковской и Белгородской областью нет линии фронта. Решение о том, чтобы зайти на те же рубежи, с которых мы ушли, напрашивается уже давно.
— Вроде бы эту задачу решать надо. Но непонятно, как это продвижение на 15 километров поможет помешать обстрелам Белгорода.
— Да, 15 километров не помешают. Чтобы достичь такого эффекта, надо продвинуться хотя бы на 40 километров на 80-километровом фронте. Если мы от Богодухова прорвемся к Северскому Донцу, мы одним краем упремся в российскую границу, а другим краем в Северский Донец. Харьков останется посередине. Хотя понятно, что брать двухмиллионный город мы не сможем.
Почему именно на такую глубину? Там есть шоссе от Харькова на Богодухов и на Купянск. Это рокадная дорога, которая критически важна для фронта. Вдоль нее можно перебрасывать войска. Так что если прорываться, то за эту дорогу.
Есть ли у нас для этого силы? По советским уставам, батальон должен наступать на километр фронта. Грубо говоря, для такой операции нам нужна группировка минимум в 60–70 тысяч человек. Чисто арифметически такие силы у нас есть. Мы создаем новые бригады, которые готовятся на полигонах.
Аргумент против такой операции состоит в том, что у нас нет опыта. Аргумент за такую операцию в том, что украинская армия в значительной степени истощена. Прошлогодний план мобилизации они провалили. Не похоже, чтобы это была дезинформация.
Наверное, драконовские законы они принимают только для того, чтобы наловить как можно больше народу более жесткими методами.
Снабжения тоже не хватает. История с американскими и европейскими деньгами тоже начинает сказываться на фронте. Хоть и не до такой степени, как об этом голосят.
Так что ВСУ не в самой лучшей форме.
Погода тоже за нас. В Харькове целый месяц держится температура −5, −10 градусов. Почва достаточно промерзла.
Я цитирую их не от чинопочитания. Практика показывает, что такие слова российское руководство на ветер не бросает. Их надо внимательно слушать.
Так что такие планы у нас есть. Но до нашего следующего интервью они точно не будут реализованы. Потому что о сосредоточении такой большой группировки войск будет известно заранее.
— Хотел уточнить. Почему вы думаете, что панические настроения с украинской стороны не дезинформация, а по большей части правда?
— Об этом свидетельствует ситуация на фронте. Оборона ВСУ начинает рваться. Они начинают пятиться даже там, где раньше они этого не делали. Причем они пятятся при отсутствии масштабных боевых действий с нашей стороны в рутинном режиме.
Даже под Авдеевкой (эта операция считается крупнейшим сражением осени-зимы) мы задействуем гораздо меньше сил и средств, чем под Артемовском. Это местная операция.
А нашим продвижением под Марьинкой вообще занимаются силы из 1-го корпуса бывшей Народной милиции ДНР. Это местные ребята, которые там стояли всегда. Они нашли ключик к обороне ВСУ и продвинулись. Но противник тоже перекинул какие-то резервы с какого-то участка и заткнул эту дырку.
То же самое происходит под Артемовском. У нас есть продвижение с трех сторон к Часов Яру. В бесконечных лесах под Кременной у нас все более вяло. Но это сейчас второстепенный участок фронта и для ВС РФ, и для ВСУ. Хотя мы бы хотели выдавить противника за Оскол, срезать Северский выступ и отбить Красный Лиман.
— Мне кажется, что эти задачи надо решать в том случае, когда мы будем твердо уверены в походе на Славянск и Краматорск.
— Не совсем так. Их взятие может создать условие для похода на Славянск и Краматорск. Может быть, сейчас у нас это получится.
— Как вы оцениваете наши последние удары по украинским тылам?
— Когда год назад мы наносили удары по украинской энергетике, это было очень зрелищно. Кто-то этому радовался, кто-то возмущался (все-таки от этого страдало гражданское население).
У меня тогда была гипотеза, что мы били по энергетике именно потому, что у нас был дефицит разведанных целей. А сейчас мы наносим удары по разведанным целям. Вплоть до сарая, где мужики собирают FPV-дроны.
Да, стратегически на поле боя это никак не скажется. Но важно, что мы истощаем украинскую ПВО. Надеюсь, из-за этого противник будет вынужден снимать комплексы с фронта, у них не будет возможности устраивать засады на наши самолеты с помощью резервных дивизионов Patriot.
Наша задача максимум — постоянное нанесение ударов по вражеским лагерям подготовки. Крупное соединение невозможно подготовить на сельском дворе. Для этого нужен крупный полигон. Все крупные полигоны на Украине известны. По тому же Яворову прилетает регулярно.
Нам нужно достичь ситуации, когда противник создал подразделение из новобранцев и повез его на учения, а они бы нашли там свою смерть, не дойдя до окопов.
С точки зрения истощения украинской армии это хорошо. А об идее взорвать мосты через Днепр или изолировать Украину от Запада пора давно забыть.
— А по военкоматам бить надо?
— Лучше подговорить местных, чтобы они их поджигали из коктейлей Молотова. Это бы смотрелось более эффектно (смеется).