https://ukraina.ru/20231109/1050874325.html
Служили два товарища, Штурман и Мажор
Служили два товарища, Штурман и Мажор - 09.11.2023 Украина.ру
Служили два товарища, Штурман и Мажор
Дорога предстояла долгая и тяжелая. Осень нагнала тучи и дорогу в их сибирское село размыло дождями. Асфальт закончился и начиналась простая российская распутица. Штурман с тревогой думал, как в этом, открытом всем ветрам и дождям кузове им с Мажором будет плохо, как их будет подкидывать на кочках, поливать дождем и утюжить ветром.
2023-11-09T03:04
2023-11-09T03:04
2023-11-09T03:04
эксклюзив
спецоперация
/html/head/meta[@name='og:title']/@content
/html/head/meta[@name='og:description']/@content
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e7/0b/07/1050810075_0:0:3032:1706_1920x0_80_0_0_fa71f612125632f20b76cca72a10e8cb.jpg
В этот момент он поймал себя на мысли, что Мажору, в отличие от него будет всё это до лампочки.Мажор всегда был таким – веселым и охочим до преодоления препятствий. Если их не было, он их создавал себе сам. В школе, в которой они учились в одном классе, он спорил с учителями, в военном училище, если нужно было что-то сделать по нормативу, он делал это обязательно так, чтобы хоть на несколько секунд опережать своих товарищей.Штурман был другой. Хотя тоже веселый, озорной, но за этим весельем и озорством всегда чувствовался определенный расчет. Однажды, еще в школе, играя в футбол, мячом (ну, как в кино) разбили стекло в школьном окне. Штурман, тогда совсем мальчишка с аккуратной стрижкой, тут же прыгнул в кусты, где его костюм тут же превратился в лохмотья. Мажор остался стоять как вкопанный на краю футбольного поля.В принципе, наказали их обоих – родителей вызвали в школу, они вставили стекло, а сами родители по полной программе вставили обоим мальчишкам. Уже потом, зализывая морально-нравственные раны, Штурман сказал Мажору, что это он виноват в возникших в их жизни последствиях – надо было прыгать в те же кусты. Но Мажор не соглашался. Разбить стекло в школьном окне, конечно, не подвиг, но для одноклассниц, на которых они начали уже тогда заглядываться, они были в ореоле героев. Их вызывали к директору, они были два дня на устах всей школы.Мажор считал, что любая слава им идет в зачет, а Штурман, как человек более прагматичный, полагал, что по возможности надо избегать неприятностей, обходить острые углы и целей добиваться осторожно, без негативных последствий.Так они в принципе и подружились, еще мальчишками, конечно, не понимая того, что будучи очень разными, дополняли друг друга. Кстати, родители их тоже сдружились, поскольку жили они рядом, и пацаны чаще всего пропадали у кого-то одно из них дома, играя в свои игры или делая, хотя и не часто, вместе домашние задания.И в военное училище поступили тоже вместе, на один и тот же факультет связи. И, закончив училище, даже в один полк умудрились попасть вместе. Это было несложно – Штурман рассчитал, как поговорить с начальством факультета, занимавшегося распределением, а Мажор, с его отрытой улыбкой "на все тридцать два зуба" по лекалам Штурмана успешно провел переговоры. А может это была просто случайность. Но не суть.Прослужив всего несколько месяцев ротными, они опять вместе отправились на войну, почему-то называемую специальной военной операцией. Их новый командир и начальник был человеком опытным – повоевал в Сирии, а до этого ухватил даже хвост чеченской компании. Опыт ему подсказывал, что идти надо не против ветра, а использовать его силу для движения вперед. То есть, говоря по-простому, не ломать людей через колено, а приспосабливать их к обстановке. А в армии, тем боле на войне, каждому дело найдется. Если он, конечно не трус и есть голова на плечах.И именно он дал им, как потом оказалось, совершенно точные позывные.- Ты будешь Мажором, - сказал он Мажору, имея в виду не современное звучание этого слова, как молодому человеку, прячущемуся за спиной богатых родителей, а в соответствии с музыкальным ладом – позитивному, веселому, открытому. - А ты, - повернулся он к Штурману, - Штурманом.Он сразу понял, кто из них будет на передовой, в окопах, а кто – при штабе, где принесет большую пользу чем в окопе.Так они и оказались на войне в одной части, Мажор в окопе с солдатами, а Штурман в штабе - сначала с бумагами, а потом развернулся и стал создавать уникальную мобильную связь, пришедшую на смену релейным антеннам и кабелям. В общем, польза была от обоих. Мажора любили солдаты - за открытость, за то, что спал с ними на одних нарах и ел с ними из одного котелка.А Штурмана, Штурмана тоже любили все, хотя и более сдержанно, но отдавая должное его смекалке и умению использовать на благо все новинки интернета и новых мобильных устройств.Встречи их были теперь нечасты, но столь же искренне радостны, как в детстве, когда они вместе прогуливали уроки или гоняли все тот же злополучный мяч во дворе.А потом случилась беда. Война – вовсе не лотерея. Это так только кажется, что пуля – дура. Нет. Это не так. Она забирает как лучших, так и худших, как тех, кто предусмотрительно рассматривает небо, нет ли там вражеских "птичек"-камикадзе, так и тех, кто безоглядно выпрыгивает из блиндажа в окоп. Прилетает снаряд или мина с той, украинской стороны, и его осколки секут всех, и осторожных, и тех, кто не очень. В общем, на этот раз тоже посекло несколько человек – кто-то получил тяжелые ранения, кто-то не очень, а Мажор стал "двухсотым".Штурман узнал об этом не сразу, уже после того, как тело Мажора, вернее то, что от него осталось, отправили в Ростов. Ни секунды не раздумывая, он пришел и написал заявление на отпуск на две недели за свой счет. Командир сочувственно посмотрел в его глаза, в которых в этот момент не отражалась ничего, и только сказал, опустив взгляд на свои руки: "Там без тебя найдется, кому отвезти и кому похоронить. Военкомат пусть делает свое дело, а ты свое". Но, потом, помолчав с минуту, решительно расписался на заявлении.Штурман сам пошел в морг, хотя это не поощрялось, но упрямо и как всегда расчетливо действуя словом и хитростью, попал туда, куда обычно не пускали. Вместе с патологоанатомом нашел тело Мажора, если это можно было назвать телом. Настоял на том, чтобы в гроб положили его в парадной офицерской форме, хотя сам цинковый гроб был запаян и, кажется, эти последние почести другу были важные уже не Мажору, а самому Штурману.Еще пришлось ждать несколько дней, пока соберется скорбное количество гробов, которые загрузили в небольшой самолет, вылетающий по маршруту с несколькими посадками в разных сибирских городах. Самолет летел почему-то долго, так долго, что иногда Штурман стал даже забываться каким-то сном без сна.В самолете было тесно. Он сел рядом с гробом друга. Руки не давали покоя, в самолете было тесно и холодно. Он подложил сначала руки под себя, тупо уставившись в ближайшее ребро гроба. Когда руки затекли, он скрестил их на груди. Но это почему-то показалось ему кощунственным. Тогда руки сами легли на гроб друга. Он не плакал, не вздыхал. Голова была пуста, казалось там поселилась ночь.Он не стал ждать, пока военкомат найдет машину, а сам нанял грузовик с открытым верхом. И когда водитель предложил ему сесть рядом в кабину, он, не отвечая на его приглашение, легко забросил свое тело в кузов и сел на днище рядом с гробом.Как назло, начался дождь. Холодный, осенний, который смывает все следы. Но только не в душе. Их с Мажором мотало по всему кузову, но он упрямо не пересаживался в кабину, придерживая гроб и только тут понял, что надо будет что-то важное сказать родителям Мажора, который уже никогда не вбежит радостно в дом, держа под мышкой мяч.Он придумал небольшую, но проникновенную речь про Родину, Победу, солдатский долг, верность товарищам и ненависть к врагам. Несколько раз повторил ее про себя, как когда-то в училище, когда они вместе с Мажором готовились к экзаменам.Дорога казалась бесконечной. Еще более долгой, чем из Ростова в их областной центр. Хотя они, как потом оказалось ехали всего-то полтора часа. Ухабы, ямы проселочного бездорожья делали ее мучительной и безжалостной для обоих друзей. Просто один лежал в подпрыгивающем гробу, а второй сидел рядом, пытаясь удержать последний дом, или как говорили в Древней Руси "домовину" Мажора.Машина, подскакивающая до этого на ухабах, резко затормозила. Дорогу им перегородила поваленная сосна. Какие-то не чисто бритые дорожники, неспешно орудуя бензопилой и топором, распиливали ее на части, чтобы убрать эту преграду, сотворенную непогодой.Штурман, легко перекинув натренированное тело, выпрыгнул из кузова. Курить рядом с Мажором казалось ему сейчас неправильным. Мысли продолжали тряско скакать, несмотря на остановку в пути."Вот дерево, думал он. – Разве для того сбрасывает шишки, рассевая семена, чтобы вырастить лес, свою родину? Нет, не для того, а для того, чтобы продолжить свою жизнь в молодых побегах. А лес, это так, это уже результат".А родители, продолжал он рассуждать про себя, раскуривая сигарету, ведь они тоже не для того рожают, растят детей, учат их, заботятся, чтобы они погибли за родину? Да и что такое родина? Герб, флаг, учебник по истории?Впервые он серьезно задумался о смерти. Нет, война не лотерея. Смерть – ее непременный атрибут. Ты убиваешь, тебя убивают. Может быть это и есть самый главный закон войны. В ней жизнь – лотерея. А не смерть. И за что умирать? Почему надо погибнуть, что этим докажешь? За что? На чужой земле, за чужих тебе людей?И тут ему вспомнилась пожилая женщина, совсем старушка, с которой он разговорился где-то под Харьковом, еще в начале войны. Она благодарила русских солдат за то, что они пришли сюда на русскую землю, которая по чьей-то, теперь получается злой воле, стала им чужой. Ей на ее русской родине не хотели продавать хлеб и молоко в магазине, потому что она не говорила по-украински.Это политика? Издеваться над людьми, которые всю жизнь на своей родной земле говорили на родном им языке?Нет, эта старушка-бабушка не была ему, Штурману, чужой, и ее русская хата не была чужой, и русские иконы тоже не были чужими, такие же или почти такие были и в их доме, в далекой отсюда Сибири.Несколько раз ему довелось разговаривать с пленными. Простые русские мужики, разных возрастов. Их гнали "кракены" и "азовцы"* на их русские пулеметы, прекрасно понимая, что почти все они будут убиты другими русскими мужиками.Это политика?И они, эти пленные, тоже не были чужими. И у них тоже была лотерея. Погибнуть или попасть в плен? Они выиграли и попали в плен. А другие не выиграли.А если все они – не чужие ему и Мажору, и пленные, и эта старушка, и ее иконы, и эта земля, которую освоили, обжили и сделали плодородной их русские предки, значит их служение было верным. Значит и смерть за это тоже, нет, не оправдана, как можно оправдать смерть? Но не бессмыслена.Он снова был в кузове, рядом с гробом друга, которого вез к его родителям. Положил руку на гроб и ему показалось, что он теплый. Он понимал, что это не так. Что этого не может быть. Но это было так.И он снова не знал, что будет говорить родителям Мажора уже через несколько минут.Любая, даже самая длинная и тяжелая дорога когда-то кончается. Он вошел в такой знакомый ему дом друга и первое, что увидел – завешенное шалью зеркало. Потом сидящих за столом мать и отца Мажора – сильно постаревших, как будто жизнь из них куда-то улетучивается с каждой минутой.И не смог ничего сказать. Они все долго и без слов смотрели друг на друга, он – на его родителей, они на него.Потом на кладбище, где военкомат все устроил, даже салют и флаг, родственники и школьные друзья Мажора и Штурмана все смотрели на него, как будто хотели что-то услышать и в тоже время боялись его слов. Он молчал. Молчал на поминках, молчал и дома у себя, со своими близкими.Он чувствовал, что в нем рождается что-то новое, чему нет слов.И только оказавшись уже спустя несколько дней в своей части, впервые за эти почти две недели он сказал без пафоса, без интонаций, просто, как о чем-то уже только им с командиром понятном решении: "Я в роту Мажора поеду, там и останусь".Все имена, места расположения, топографические и прочие данные, которые могут нанести ущерб нашей армии, изменены. Все события — подлинные.*Организация, деятельность которой запрещена на территории РФ
https://ukraina.ru/20231031/1050629761.html
https://ukraina.ru/20210822/1032102663.html
https://ukraina.ru/20231101/1050659989.html
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
2023
Захар Виноградов
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e6/09/10/1038802818_369:31:882:544_100x100_80_0_0_2b12cd92d183ab08668d0d3b617dae69.jpg
Захар Виноградов
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e6/09/10/1038802818_369:31:882:544_100x100_80_0_0_2b12cd92d183ab08668d0d3b617dae69.jpg
Новости
ru-RU
https://xn--c1acbl2abdlkab1og.xn--p1ai/
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
Украина.ру
editors@ukraina.ru
+7 495 645 66 01
ФГУП МИА «Россия сегодня»
Захар Виноградов
https://cdnn1.ukraina.ru/img/07e6/09/10/1038802818_369:31:882:544_100x100_80_0_0_2b12cd92d183ab08668d0d3b617dae69.jpg
эксклюзив, спецоперация
В этот момент он поймал себя на мысли, что Мажору, в отличие от него будет всё это до лампочки.
Мажор всегда был таким – веселым и охочим до преодоления препятствий. Если их не было, он их создавал себе сам. В школе, в которой они учились в одном классе, он спорил с учителями, в военном училище, если нужно было что-то сделать по нормативу, он делал это обязательно так, чтобы хоть на несколько секунд опережать своих товарищей.
Штурман был другой. Хотя тоже веселый, озорной, но за этим весельем и озорством всегда чувствовался определенный расчет. Однажды, еще в школе, играя в футбол, мячом (ну, как в кино) разбили стекло в школьном окне. Штурман, тогда совсем мальчишка с аккуратной стрижкой, тут же прыгнул в кусты, где его костюм тут же превратился в лохмотья. Мажор остался стоять как вкопанный на краю футбольного поля.
В принципе, наказали их обоих – родителей вызвали в школу, они вставили стекло, а сами родители по полной программе вставили обоим мальчишкам. Уже потом, зализывая морально-нравственные раны, Штурман сказал Мажору, что это он виноват в возникших в их жизни последствиях – надо было прыгать в те же кусты. Но Мажор не соглашался. Разбить стекло в школьном окне, конечно, не подвиг, но для одноклассниц, на которых они начали уже тогда заглядываться, они были в ореоле героев. Их вызывали к директору, они были два дня на устах всей школы.
Мажор считал, что любая слава им идет в зачет, а Штурман, как человек более прагматичный, полагал, что по возможности надо избегать неприятностей, обходить острые углы и целей добиваться осторожно, без негативных последствий.
Так они в принципе и подружились, еще мальчишками, конечно, не понимая того, что будучи очень разными, дополняли друг друга. Кстати, родители их тоже сдружились, поскольку жили они рядом, и пацаны чаще всего пропадали у кого-то одно из них дома, играя в свои игры или делая, хотя и не часто, вместе домашние задания.
И в военное училище поступили тоже вместе, на один и тот же факультет связи. И, закончив училище, даже в один полк умудрились попасть вместе. Это было несложно – Штурман рассчитал, как поговорить с начальством факультета, занимавшегося распределением, а Мажор, с его отрытой улыбкой "на все тридцать два зуба" по лекалам Штурмана успешно провел переговоры. А может это была просто случайность. Но не суть.
Прослужив всего несколько месяцев ротными, они опять вместе отправились на войну, почему-то называемую специальной военной операцией. Их новый командир и начальник был человеком опытным – повоевал в Сирии, а до этого ухватил даже хвост чеченской компании. Опыт ему подсказывал, что идти надо не против ветра, а использовать его силу для движения вперед. То есть, говоря по-простому, не ломать людей через колено, а приспосабливать их к обстановке. А в армии, тем боле на войне, каждому дело найдется. Если он, конечно не трус и есть голова на плечах.
И именно он дал им, как потом оказалось, совершенно точные позывные.
- Ты будешь Мажором, - сказал он Мажору, имея в виду не современное звучание этого слова, как молодому человеку, прячущемуся за спиной богатых родителей, а в соответствии с музыкальным ладом – позитивному, веселому, открытому. - А ты, - повернулся он к Штурману, - Штурманом.
Он сразу понял, кто из них будет на передовой, в окопах, а кто – при штабе, где принесет большую пользу чем в окопе.
Так они и оказались на войне в одной части, Мажор в окопе с солдатами, а Штурман в штабе - сначала с бумагами, а потом развернулся и стал создавать уникальную мобильную связь, пришедшую на смену релейным антеннам и кабелям. В общем, польза была от обоих. Мажора любили солдаты - за открытость, за то, что спал с ними на одних нарах и ел с ними из одного котелка.
А Штурмана, Штурмана тоже любили все, хотя и более сдержанно, но отдавая должное его смекалке и умению использовать на благо все новинки интернета и новых мобильных устройств.
Встречи их были теперь нечасты, но столь же искренне радостны, как в детстве, когда они вместе прогуливали уроки или гоняли все тот же злополучный мяч во дворе.
А потом случилась беда. Война – вовсе не лотерея. Это так только кажется, что пуля – дура. Нет. Это не так. Она забирает как лучших, так и худших, как тех, кто предусмотрительно рассматривает небо, нет ли там вражеских "птичек"-камикадзе, так и тех, кто безоглядно выпрыгивает из блиндажа в окоп. Прилетает снаряд или мина с той, украинской стороны, и его осколки секут всех, и осторожных, и тех, кто не очень. В общем, на этот раз тоже посекло несколько человек – кто-то получил тяжелые ранения, кто-то не очень, а Мажор стал "двухсотым".
Штурман узнал об этом не сразу, уже после того, как тело Мажора, вернее то, что от него осталось, отправили в Ростов. Ни секунды не раздумывая, он пришел и написал заявление на отпуск на две недели за свой счет. Командир сочувственно посмотрел в его глаза, в которых в этот момент не отражалась ничего, и только сказал, опустив взгляд на свои руки: "Там без тебя найдется, кому отвезти и кому похоронить. Военкомат пусть делает свое дело, а ты свое". Но, потом, помолчав с минуту, решительно расписался на заявлении.
Штурман сам пошел в морг, хотя это не поощрялось, но упрямо и как всегда расчетливо действуя словом и хитростью, попал туда, куда обычно не пускали. Вместе с патологоанатомом нашел тело Мажора, если это можно было назвать телом. Настоял на том, чтобы в гроб положили его в парадной офицерской форме, хотя сам цинковый гроб был запаян и, кажется, эти последние почести другу были важные уже не Мажору, а самому Штурману.
Еще пришлось ждать несколько дней, пока соберется скорбное количество гробов, которые загрузили в небольшой самолет, вылетающий по маршруту с несколькими посадками в разных сибирских городах. Самолет летел почему-то долго, так долго, что иногда Штурман стал даже забываться каким-то сном без сна.
В самолете было тесно. Он сел рядом с гробом друга. Руки не давали покоя, в самолете было тесно и холодно. Он подложил сначала руки под себя, тупо уставившись в ближайшее ребро гроба. Когда руки затекли, он скрестил их на груди. Но это почему-то показалось ему кощунственным. Тогда руки сами легли на гроб друга. Он не плакал, не вздыхал. Голова была пуста, казалось там поселилась ночь.
Он не стал ждать, пока военкомат найдет машину, а сам нанял грузовик с открытым верхом. И когда водитель предложил ему сесть рядом в кабину, он, не отвечая на его приглашение, легко забросил свое тело в кузов и сел на днище рядом с гробом.
Как назло, начался дождь. Холодный, осенний, который смывает все следы. Но только не в душе. Их с Мажором мотало по всему кузову, но он упрямо не пересаживался в кабину, придерживая гроб и только тут понял, что надо будет что-то важное сказать родителям Мажора, который уже никогда не вбежит радостно в дом, держа под мышкой мяч.
Он придумал небольшую, но проникновенную речь про Родину, Победу, солдатский долг, верность товарищам и ненависть к врагам. Несколько раз повторил ее про себя, как когда-то в училище, когда они вместе с Мажором готовились к экзаменам.
Дорога казалась бесконечной. Еще более долгой, чем из Ростова в их областной центр. Хотя они, как потом оказалось ехали всего-то полтора часа. Ухабы, ямы проселочного бездорожья делали ее мучительной и безжалостной для обоих друзей. Просто один лежал в подпрыгивающем гробу, а второй сидел рядом, пытаясь удержать последний дом, или как говорили в Древней Руси "домовину" Мажора.
Машина, подскакивающая до этого на ухабах, резко затормозила. Дорогу им перегородила поваленная сосна. Какие-то не чисто бритые дорожники, неспешно орудуя бензопилой и топором, распиливали ее на части, чтобы убрать эту преграду, сотворенную непогодой.
Штурман, легко перекинув натренированное тело, выпрыгнул из кузова. Курить рядом с Мажором казалось ему сейчас неправильным. Мысли продолжали тряско скакать, несмотря на остановку в пути.
"Вот дерево, думал он. – Разве для того сбрасывает шишки, рассевая семена, чтобы вырастить лес, свою родину? Нет, не для того, а для того, чтобы продолжить свою жизнь в молодых побегах. А лес, это так, это уже результат".
А родители, продолжал он рассуждать про себя, раскуривая сигарету, ведь они тоже не для того рожают, растят детей, учат их, заботятся, чтобы они погибли за родину? Да и что такое родина? Герб, флаг, учебник по истории?
Впервые он серьезно задумался о смерти. Нет, война не лотерея. Смерть – ее непременный атрибут. Ты убиваешь, тебя убивают. Может быть это и есть самый главный закон войны. В ней жизнь – лотерея. А не смерть. И за что умирать? Почему надо погибнуть, что этим докажешь? За что? На чужой земле, за чужих тебе людей?
И тут ему вспомнилась пожилая женщина, совсем старушка, с которой он разговорился где-то под Харьковом, еще в начале войны. Она благодарила русских солдат за то, что они пришли сюда на русскую землю, которая по чьей-то, теперь получается злой воле, стала им чужой. Ей на ее русской родине не хотели продавать хлеб и молоко в магазине, потому что она не говорила по-украински.
Это политика? Издеваться над людьми, которые всю жизнь на своей родной земле говорили на родном им языке?
Нет, эта старушка-бабушка не была ему, Штурману, чужой, и ее русская хата не была чужой, и русские иконы тоже не были чужими, такие же или почти такие были и в их доме, в далекой отсюда Сибири.
Несколько раз ему довелось разговаривать с пленными. Простые русские мужики, разных возрастов. Их гнали "кракены" и "азовцы"* на их русские пулеметы, прекрасно понимая, что почти все они будут убиты другими русскими мужиками.
И они, эти пленные, тоже не были чужими. И у них тоже была лотерея. Погибнуть или попасть в плен? Они выиграли и попали в плен. А другие не выиграли.
А если все они – не чужие ему и Мажору, и пленные, и эта старушка, и ее иконы, и эта земля, которую освоили, обжили и сделали плодородной их русские предки, значит их служение было верным. Значит и смерть за это тоже, нет, не оправдана, как можно оправдать смерть? Но не бессмыслена.
Он снова был в кузове, рядом с гробом друга, которого вез к его родителям. Положил руку на гроб и ему показалось, что он теплый. Он понимал, что это не так. Что этого не может быть. Но это было так.
И он снова не знал, что будет говорить родителям Мажора уже через несколько минут.
Любая, даже самая длинная и тяжелая дорога когда-то кончается. Он вошел в такой знакомый ему дом друга и первое, что увидел – завешенное шалью зеркало. Потом сидящих за столом мать и отца Мажора – сильно постаревших, как будто жизнь из них куда-то улетучивается с каждой минутой.
И не смог ничего сказать. Они все долго и без слов смотрели друг на друга, он – на его родителей, они на него.
Потом на кладбище, где военкомат все устроил, даже салют и флаг, родственники и школьные друзья Мажора и Штурмана все смотрели на него, как будто хотели что-то услышать и в тоже время боялись его слов. Он молчал. Молчал на поминках, молчал и дома у себя, со своими близкими.
Он чувствовал, что в нем рождается что-то новое, чему нет слов.
И только оказавшись уже спустя несколько дней в своей части, впервые за эти почти две недели он сказал без пафоса, без интонаций, просто, как о чем-то уже только им с командиром понятном решении: "Я в роту Мажора поеду, там и останусь".
Все имена, места расположения, топографические и прочие данные, которые могут нанести ущерб нашей армии, изменены. Все события — подлинные.
*Организация, деятельность которой запрещена на территории РФ
